Этой ночью Фисба позволяет себе расслабиться: она пришла, буквально облаченная в смесь крови и грязи. Кто знал, что растения тоже бывают плотоядными? Точно не ее несчастные сегодняшние спутники, чьим душам ее сладкие уста отпускают все грехи посмертно во время вечерней молитвы. Не всем везет на этом пути. Бедолаги, воистину.
Если человек в мольбе жаждет отодвинуть свое падение на смертное одро, то о чем могла молиться Фисба? Вопросы жизни и смерти, слишком ничтожные в рамках происходящего в Доме, уже перестали увлекать их так, как прежде, когда они могли часами сидеть у каменной стены. Сегодня жрица священной церкви испытывала почти блаженное спокойствие: тишина наполнила ее, убаюкивая на мягкой перине водной глади. Красный цвет, играя на кораллах в лучах солнца, иногда отражался красным пятнышком на воде.
Дом подарил им эту тихую гавань, то ли чтобы обогреть своих новых или старых гостей, то ли чтобы напомнить о том, как легко спокойствие любого толка может быть разрушено. Фисба довольствовалась его малыми дарами: она любила чистоту, хотя и не боялась запачкаться - эта любовь перешла к ней от Пирама, который старательно прививал своей подруге мысль о том, что гигиена помогает сохранять концентрацию и эффективно использовать харизму.
Присутствие Пирама почти незаметно, он - ее тень, пока Фисба ничего не говорит. Она позволяет себе закрыть глаза и сымитировать сон, плавая на грани между сонным царством, что не так часто приглашало в свои владения, и реальностью, избитой и грязной. Там, заглядывая в приоткрытую дверь полудремы, она видит рыжеволосого преследователя, светловолосую фурию... и кота, что падает с дерева, невольно утягивая ее за собой, на дно.
Фисба резко выныривает, ее буквально выдергивает вверх и одновременно бросает на пол. Она пытается встать, но так быстро, что поскальзывается и падает на колени, пытась нащупать границу купели, невидимую из-за солнца, что ударило в глаза.
Она ушла слишком далеко, чуть не попалась на уловку. И Пирам, словно чувствуя это, помогает ей восстановить внутренний маятник, поднимая тонкое женское тело с такой легкостью, словно она была щенком. В отличии от Фисбы, Пирам, этот чудовищный исполин, был теплым. А вода, оставшаяся позади - уже прохладной, будто момент единения с коралловой комнатой безвозвратно упущен. Светловолосая девчушка обхватывает шею спасителя, и позволяет себе снова почувствовать мир вокруг, а свое ничтожное тело - его физической частицой. Очки спадают на грудь, надежно удерживаемые цепочкой.
Свет раздражает глаза: слишком много белого. Но Пирам уносит ее в блаженную темноту, где обычно и происходит вся их странная жизнь наоборот. Здесь Фисба быстро отходит от своего приступа паники и, не обмолвишись и словом о причине столь странного поведения (не то чтобы Пирам понимал большую часть ее пространных объяснений в такие моменты, ему, наверное, просто было спокойнее, когда они находились), начинает шарить внутри своей походной сумки.
- Тебе идет этот костюм, и где только нашелся размер? Ах, сегодня Дом совсем не на стороне бродяг: страшно видеть, с какой скоростью он способен раскрыть свою пасть и проглотить нас. - они просто говорят о мелочах, и это увлекает каждого в мир, существовавший только для них двоих: "жизнь наоборот", как называла это Фисба. - Побольше бы спокойных дней, я бы поискала тот садик с розами - они были очень красивы, но надеюсь, что на этот раз там будет ночь. В ночи все романтичней, не думаешь? Мы могли бы найти бутылочку виски, как в старые добрые времена... я многое отдала бы за глоток.
В поисках чего-нибудь чтобы надеть, Фисбе приходится выложить на темное покрывало кровати почти все свои пожитки, а их накопилось немало: закладка с красным сухоцветом внутри, несколько мотков ниток и все в оттенках красного, старая записная книжка в алой обложке, темное платье с белым кружевным воротником (рукава длинные, к ним Фисба пришила еще два куска ткани, что были до того подолом: так сложнее следить за ее руками), два комплекта белья, огниво, пара наполненных сосудов, нож, изысканные ножницы с узором вдоль лезвий, кусочек блестящего розового кварца, одинокая рубиновая серьга в виде бабочки, бинты, медицинские иглы и нитки, три склянки с зельями: зелье сна, два исцеления, веревка.
Платье будет отлично выглядеть с алой лентой... да и высокие ботинки, припрятанные под кроватью, уже заждались своего часа. Фисба надевает очки, любуясь своими красными сокровищами, но едва она успевает открыть рот, как дверь сотрясает такой стук, будто ее всерьез собрались вынести. Но это лишь символ, возврещающий о приходе кого-то из тех бедолаг, которых опекал (?) Пирам.
Фисба прячется за балдахином, наблюдая, как козел врывается в комнату. Не в лучшем виде, изрядно потрепанный, но полный энергии, так что Пираму приходится его немного успокоить. Фисба не знает, как они общаются и о чем - она не понимает козьего, да и научиться бы не хотела... а вот что привлекает ее внимание, так это моток алой ткани на рогах животного.
- Это мне надо, Пирам. - бледная рука, протянутая из-под балдахина, указывает на красные трусы, неведомо как украсившие горе Уолленквиста. Девушка знает: что-то случилось и, вероятно. Но алая вещичка так и манит. Она как раз думала о ленте.
Козла хватает на примитивнейшее объяснение из трех слов, в котором Фисба видит потаенную интригу. Эта троица до сих пор жива.
- Похоже, Дом сам принес нам планы на ближайший вечер?.. Ну-ну, бедняжка Уолленквист, ценой своей великой жертвы ты даровал нам благую весть.
Кто они: жаждущие спасения или спасители?
[nick]Фисба[/nick][status]ожидающая у врат[/status][icon]https://i.ibb.co/4FtRnqj/bab24762ddc68535f7bfeb7af9359fa7.png[/icon]