Путь до Солгарда всегда был неблизким. Но в этот раз он был еще и мучительным, как затянувшийся «разговор» в допросном доме.
И на это состояние пытки влияло письмо, которое бессмертный успел получить в Рон-дю-Буше до отъезда и выучить наизусть (но все равно продолжал тайком раскрывать его и читать, каждый раз в какой-то тупой попытке найти там нечто иное), но не только – влияла еще и некромантка.
Пришлось взять карету во спасение задницы чародейки, которая никак не желала проделывать этот многодневный путь верхом. Боялась ли она что не справится с этим испытанием на прочность и что придется взмолиться о пощаде на половине пути – последнее ведь шло в разрез с тем, как желала ощущать себя чародейка и выглядеть.
И это закрытое пространство кареты, пусть и защищенное от непогоды, изнутри покрытое мягкой темно-бордовой тканью, напоминало Винсенту бочку, в которой воздуха было мало для них обоих, и как тело не расположи, оно все равно будет соприкасаться со вторым.
Именно поэтому Беда кидался решать всевозможные проблемы, которые возникали у них на пути или придумывал их сам – отправиться на разведку вперед, вскочив на запасного коня, вытолкать карету из грязи, разобраться с упавшим на пути стволом, махая топором как в последний раз, пошугать бандитов, заранее организовать на постоялом дворе впереди ночлег и всегда заполучить отдельные комнаты, несмотря на общую загрузку заведения. 
И каждый раз, когда Винсент оставался без свидетелей, пальцы сами тянулись за пазуху к письму.
Но в самой карете книги, взятые чернокнижницей, читались с трудом, как и спалось только вполглаза, будничные разговоры с чародейкой не шли, и тело воина постоянно било каким-то внутренним, нервным током. И приходилось искать ему срочно выход.
Бессмертный разрывался между мыслями «письмо должно было прийти после их отъезда, так было полезнее для их общей цели» и «это письмо скорее всего станет предпоследним, откладывать не вариант».
И естественно все это отражалось на морде воина, и не могло пройти для бывшей баронессы незамеченным – слишком тесное было пространство в карете и слишком много времени они проводили рядом, несмотря на все попытки бродяги сделать иначе в пути.

Солгард изменился за годы бессмертия воина, но он все равно все еще напоминал Винсенту о настоящей и утраченной им жизни – возможно сам Беда обманывался и видел в городе образы из своего прошлого. И именно поэтому находиться в нем для воина было тяжело - иногда это было терпимо, иногда совершенно невыносимо.
И в этот раз было невыносимо до зуда во всем теле и подворачивающихся ног.
Но падающая сейчас, промозглая морось помогала прийти в себя, если не мыслями, то телом. В церковной столице же климат был куда как приятнее и разнообразнее.

- Я думала, ты будешь рад сюда вернуться.
- …я бываю здесь несколько раз в год и, представляешь, каждый раз проделываю этот путь в седле. – откликнулся Беда не сразу, подставляя в толпе морду падающим мелким каплям и вдыхая солоноватый, холодный воздух вперемешку с запахами печей и готовящихся на них едой в близлежащих зданиях. 
- И это всего лишь город… возвращаются ведь не к городам. – он кинул тяжелый взгляд на некромантку и после несильно растянул губы, переводя все в ситуацию со старым псом и глупым щенком. И было четко понятно кто из них кем был в такой ситуации.
Паскудные пираты разбушевались в море словно специально. И воин не знал злиться на них или благодарить, пока еще не знал.
Винсент видел немые вопросы в глазах чернокнижницы, в черной красноте за зубами и за приоткрывающимися подкрашенными помадой губами, в перебирающих страницы книги или поглаживающих обивку кареты пальцах, но сама она всю дорогу не переходила в наступление. Неужели ждала, когда он сам все расскажет? Но так ведь у вас, приятели, не происходит.

Беда жалел, что сейчас голоса и-за желанной границы не заглушали его мысли, и не было возможности по праву напиться зельями или поганым пойлом – они были в пути и видимой, и оправданной причины повалиться с ног у воина не было. И чем ближе они были к этому городу, тем менее управляемыми становились руки бессмертного.
О, приятель, все это из-за липкой, волнующей тревоги, которую ты испытываешь и убежать от нее не способен. Но эта тревога была простым чувством из истинной жизни, показателем человечности. Или всему причиной была вина, да и только?

Сейчас, когда они стояли посреди толпы, было просто обмануться и подумать, что в Рон-дю-Буше все было просто и не было никаких проблем, и жизнь в нем шла своим чередом, наполняясь изредка обычными вещами, не имеющими никакого отношения ни к бессмертию, ни к некромантии. Например, те же совместные трапезы. И Винсент не отказывался от них, но в первую очередь всегда приходил к чародейке с определенным поводом, не связанным с вечерним времяпрепровождением. И оставаясь на ужин Беда шутил, подкармливал кота, издевался над учеником «целительницы» и потягивал вино, а еще совершенно рандомно менял себе посуду, место за столом, не желая быть отравленным в шутку еще раз. И, кажется, это стало еще одной «безобидной» игрой, за которой они прятали все остальное.
По какой причине чародейка часто начала приглашать остаться его на трапезу воин не допытывался, он просто принимал правила игры, не задавая вопросов и не прося большего или больше ясности.
Винсента не отпустило, но это отвлекало и напоминало ему обычную, простую жизнь, которой он был лишен или лишал себя сам, и позволяло ему наблюдать за бывшей баронессой в совершенно иной обстановке, чем в их вылазках или поисках, и в особенности наблюдать когда она поднималась по ступенькам наверх, направляясь спать раньше всех из-за самочувствия или просто так и оставляя бессмертного в компании ученика, кота или недопитой бутылки. И Беда ни разу не поднялся за ней – она в такие моменты не оборачивалась, и он не испытывал удачу, которой у бродяги было как кот наплакал.
Так и были-жили на грани ножа.

- Если хочешь, мы можем повернуть обратно.
- С чего ты сегодня настолько великодушна? – ответил Винсент, прищуривая глаза и инстинктивно плечом избегая столкновения со спешащим торговцем, протискивающимся к только открывшемуся магазинчику за ними.
- Пойдем купим билеты на корабль, вплавь ты явно не доплывешь, потонешь.

- Корабль отправляется послезавтра. – отозвался в какой раз жилистый мужчина, с широкой шляпой с потасканным пером под навесом у самого входа в порт, переворачивая счеты и громко пощелкивая ими.
- …раньше ничего на Ивлир нет, обещают на завтра шторм. - над головами кричали редкие для вечера чайки, пахло солью и мокрыми водорослями.
- Последние билеты остались, корабль «Шипастый кит» вон там! – он указал счетами на большой, крепкий, вычищенный корабль у одного из многочисленных пирсов.
-… на нем отправляется известная трупа театральная для концерта в академии, поэтому корабль идет прямо туда. И билеты дороже, так как они сыграют небольшой концерт на корабле. Возможно для вас это единственный шанс прикоснуться к их творчеству, высоко оценённому господами. – голос у мужчины был безэмоционален. Ему все это было не интересно, но интересовала его все-таки прибыль.
- Все избавь меня, берем. – коротко отозвался Беда, понимая, что выхода у них из-за шторма просто нет.
Но оставаться здесь еще на несколько дней – это его пугало сильнее потраченных монет, он готов был в своей тревоге заплатить еще в несколько раз больше и отправиться прямо сейчас. Иногда незнание так и просилось прыгнуть в руки и сохранить целостность разума, но письмо за пазухой жгло нерадивого отца.

-  Пойдем покажу тебе, где самые вкусные пироги в Солгарде, и поднимемся на самую высокую башню, там как раз караул меча стоит, раз ты никогда здесь не была. – отозвался Винсент, пряча выданные билеты и пытаясь таким образом отвлечься, пока некромантка не решила начать наседать.
Или дать себе время подумать и все-таки решить или решиться.

Отредактировано Винсент де Крориум (22.04.2022 21:47)

Винсент сейчас сильно жалел, что у него не было крыльев и он не был просто чайкой – у них с земли казалось все просто и понятно, каждый день был наполнен одними и теми же заботами, размышлений о своей жизни у них было ноль, и море им не было преградой. Бессмертный же не был способен справиться с морем и поэтому сейчас под натиском письма за пазухой становился все больше заложником этого города, который столетие назад подарил ребенку шанс на нечто большее, чем просто быть чайкой. И это все, что сейчас происходило с Бедой, было последствием и платой за мастерство, достижения и непомерный гонор.
Но белым птицам не был интересен воин, как и его печали – они кричали о своих собственных повседневных, инстинктивных и простых заботах. В эгоизме, за который ратовала некромантка и которого интуитивно придерживались чайки, возможно, крылось спасение.
Ветер сорвал с грот-мачты старого корабля плохо закрепленный, потасканный ветрами и солью, выцветший флаг. И последний в насмешку устремился прочь от берега в темнеющее море – и только Винсент не был способен направиться следом, слишком тяжелым он был со своим грузом на спине.
Возвращались не к воспоминаниям, приятельница, но к близким и родным – именно из-за них моряки или солдаты проходили через кромешный ужас и испытания вдалеке от родины, по крайней мере старались, прикрывая глаза в самые отчаянные моменты и вспоминая лица, прикосновения, запахи или наглаживая маленькие портреты в медальонах. Но ты к такому не приучена, приятельница, не кому было протоптать этот путь к твоей сердцевине.
И поэтому была ли ты, приятельница, способна до самого конца понять то, что было написано в письме за пазухой бессмертного? Не потому ли воин ничего не говорил и не стремился поделиться.

Винсент, по правде говоря, не желал тащить с собой на Ивлир свое состояние и письмо, но с иной стороны он опасался, что решись он, и придется потянуть за собой неподъемную тяжесть. И тогда в момент опасности, в момент боя и всецелой необходимой отдачи в сражении с филактерией все пойдет наперекосяк. Иногда неведение было меньшим злом на короткой дистанции.
Но возможно это станет твоим шансом, приятель, снять с себя часть и так накопившейся тяжести, разжать эти тиски вокруг шеи и найти силы признать свою вину не в мыслях, но словами, и простить себя? Иногда освобождение из-под завала начиналось с самых крайних камней на некороткой дистанции.

Желала ли ты сама, приятельница, кинуться на корабль прямо сейчас или сама искала повода задержаться на этом берегу моря? Неизвестность умела размягчать колени и высасывать силы из костей, но размеренная в своем темпе жизнь в большом, незнакомом городе была способна отвлечь и даже привлечь.
Ну же, приятельница, еще несколько простых ужинов, еще несколько игр со столовыми приборами или игра в карты, и еще один подъем по ступеням, с целью не обернуться, но ощутить на своей шее и позвоночнике знакомый взгляд и после прятаться в медленно нагреваемых подушках от самой себя же.

- Покажешь мне вечерний город под звездами? Жаль, звезд-то и не видно.
- О, я постоянно забываю, что ты из глуши. – получилось немного искреннее и шутливее, но запал закончился быстро.
- Не все звезды в этом мире на небе, баронесска. – Винсент скользнул взглядом по окраине города с пристани, который медленно погружался в темноту с заходившим солнцем и окрашивался в свой желто-оранжевый блеск звезд.
-… они не над нами, они будут под нами.
И как звезды на небе, некоторые на земле гасли и никогда больше не зажигались или на их месте зажигались новые, и все из-за постоянно меняющегося облика этого города.
О, приятельница, ты так много не замечаешь под своими ногами и рядом, постоянно рвясь сама и своим взглядом непонятно куда вперед и не допуская и мысли, что этого «вперед» возможно и нет там впереди.

- …этой пекарни больше ста зим. – произнес Винсент, кидая через плечо взгляд на недавно отремонтированное заведение и невольно вспоминая, как несколько дней подряд собирал медяки у посетителей кабака за свою дополнительную расторопность и прятал от матери. Было в этом какое-то удовольствие купить кусок, забраться на ближайшую крышу и съесть все в одно рыло – тогда в пузе становилось тепло и тяжело, и жизнь казалась прекрасной.
Но никто здесь не был способен вспомнить этого пацана, вертящего на пальцах раскладной нож в ожидании своей очереди и которому крайне сильно нравилась младшая дочь пекаря с мукой на розовых щеках, наверное, потому что она вся была пропитана этими прекрасными запахами.
И где теперь она - в земле, и где бессмертный, а.
О, Винсент ненавидел этот город за его невозвратность и сильно скучал по отнятой жизни и этой невозвратности. И за то, что воспоминания, которые делали его им, блекли и стирались.
За каждым поворотом и правда ожидали воина не убийцы, но воспоминания с не менее острым кинжалом.
Винсент боялся этой же невозвратности, которая забирала со временем все больше и больше, пока у него не останется ничего. И письмо за пазухой, заставляющее ныть ребра, было тому подтверждением.

-…ребенком она мне казалась выше, а ступеней было меньше. – выдохнул Беда негромко, перешагивая через последние высокие ступени и подпирая спину некромантки. Вытащенный из-под одежды медальон меча при карауле внизу негромко побрякивал, словно отмеряя оставшиеся до западни шаги.
О, приятель, это не ты отрезаешь выход чародейке вниз, а сам себе. Но ты еще пока этого не понял.
На высоте и правда кружило голову, но видимо это чувство возвышенности было достойно только богов.

Беда заученно кивнул караульным наверху, выходя на смотровую. Бессмертный тоже много лет назад был горделивым изваянием, блистающим рыцарем, покорителем турниров и грозой врагов. И что от него осталось сейчас, могла ли форма Исполняющего меча вернуть ему все то, что было утеряно с излишне прожитыми годами? Но только не в его собственных глазах.
Парадная же одежда для встречи с заносчивыми магами, как и ящик с оружием ожидали Винсента в своем местном жилище у главных зданий меча, его стоило отправить в порт и на корабль. О ночлеге же воин сейчас не размышлял, все его мысли перешли в иную часть его разума с насущной в болезненную.
-…зря не съела. – отозвался Винсент в тщетных попытках противостоять своим мыслям, перекрикивая шумящий порывами ветер и засовывая остатки переданных пирогов себе в рот. Но они больше не имели тот прекрасный вкус, он приобрел горечь – подняться сюда было плохой идеей.
Весь город был сейчас как на ладони, и куда взгляд ни кинь – там переливались воспоминания. Воин с натягом проглотил остатки их вечерней трапезы и вытер руки о штаны, не сразу решаясь подойти к парапету.
И внизу зажигались оранжевые звезды, отражаясь от низко нависших туч и создавая собственное звездное небо – где каждая звезда-огонь была куском единой творящейся прямо сейчас истории.
В которой тебе, приятель, места нет.
- ...вижу, ради чего стоило приезжать сюда. И вправду: удивительное место.
- Место, где никому нет до тебя дела. – отозвался негромко Беда, поднимая капюшон жесткой куртки и прячась от пронизывающего ветра, несущего с собой звуки жизни снизу.

- Но мы же не о городе хотим поговорить, верно?
- Не понимаю о чем ты. – произнес Винсент, искривляя рот и переводя потяжелевший взгляд на некромантку.
-…ты совсем! – выкрикнул воин изумленно, когда чародейка подпрыгнула у парапета.
- В голову надуло совсем!  - его рука взметнулась и замерла у колена бывшей баронессы, но он не вцепился в нее.
- …знаешь, острые ощущения можно получить не так. – опасно изрыгнул бессмертный, медленно касаясь пальцами шевелящегося из-за ветра платья.
- Несите свой караул, она шутит. – резко ответил воин, ощутив затылком как зашевелились караульные у входа, но его приказной тон и замеченная ранее цепочка заставила их заученно подчиниться.
Если чернокнижница решит кинуться с башни, то он обязательно поймает эту безумицу и приложит головой о внешнюю часть кладки со всей силы.
Но у нее были иные планы, о которых она не спеша объявила, зараза.

- Расскажи мне лучше, что такое написано в том письме, которое ты читаешь всякий раз, когда думаешь, что я не замечаю.
- …это шантаж такой? – сведя брови ответил ни разу не спокойно Винсент, ощущая как черные волосы от порывов ветра стремятся ужалить его за морду, когда он встал напротив черной волшебницы.
И ты предполагал, приятель, что это все не вскроется, как налитая гноем рана?
- Внизу не могла спросить? – все еще резко спросил воин, ощущая как злость испаряется под натиском переживаемых весь путь сюда несладких чувств.
Его взгляд устремился за плечо чародейки и глаза смягчились, в зрачках отразилась боль и смятение. Бессмертному потребовалось некоторое время и несколько зажатых вдохов на принятие решения.
Что ты потеряешь от этого, приятель, не пойдет ли это на пользу вашему союзу и твоей цели, поставленной в отношении некромантки?
Бессмертие забирает все, покажи же ей!
- …тебе нужно спуститься и повернуться к городу. – коротко с выдохом отозвался Винсент, не отступая и не разжимая пальцев на ткани юбки.

И когда бывшая баронесса все-таки опустилась на ноги, Беда протянул свою руку поверх плеча чародейки, указывая на вставшее перед глазами, избегаемое все это время, здание.
Бессмертие ничего не оставит, оно заберет все!
- Церковь из белого камня со шпилем, возле нее буквой П здание из серого камня. – негромко, все еще с какой-то нерешительностью отозвался он.
- Ты знаешь что там? – спросил он над головой некромантки, когда зеленые глаза нашли нужное.
- Там дом для престарелых и больных при церкви. – бродяга произнес это медленно, переступая через себя и все еще не зная насколько поймет это черная волшебница и правильные ли выводы возникнут в ее жаждущей бессмертия голове.
-...и там, там мой сын, Ския. – он больно прикусил изнутри щеку и его грудная клетка вздрогнула.
Просто смотреть на приют было невозможно - идиотская идея была подняться сюда.

Отредактировано Винсент де Крориум (26.04.2022 04:30)

Чужой берег, приятельница, был не близко и переплыть его ты была не способна – потонешь, как и нагруженный виной и излишне прожитыми годами бессмертный, несмотря на все его умение плавать. И все, что вам оставалось, так это вглядываться в противоположный, не ваш берег и замечать с такого расстояния только расплывчатые силуэты и тени.
И страдать вам, приятели, в одном случае от потерянного, и во втором – от так и неприобретенного ни пока, ни потом.
Но все в твоих руках, приятельница, каким отголоском прошлого ты станешь. Винсент же выбрал каким, но в правильности выбранного сомневался с каждым годом все больше и в большинстве случаев выбрать иное уже не был способен – поезд ушел за желанную границу.

Беда и правда забеспокоился о выходке черной волшебницы, но не из-за ее намерения прыгнуть вниз – он знал тысячи случайностей, когда на первый взгляд безобидная вещь оборачивалась против и потерей. Потерь же воину было и так предостаточно.
- Просьба.
- Их говорят не так, их говорят негромко, с надеждой и благодарностью в глазах, в спокойной, интимной, располагающей обстановке, когда никто иной не смотрит. – бессмертный был недоволен и этого не скрывал. Шантаж и инструменты, которые выбрала она для этого, были подлыми со стороны чернокнижницы, исподтишка, как и все остальное, что она вытворяла. Но она была способна поступить иначе, но для этого требовалось мужество и силы, требовалось открыться.
И тогда с большей вероятностью бродяга ответил бы, и ответил куда более открыто, чем под принуждением сейчас.

Черная волшебница не спешила открывать свои тайны, не спешил в ответ и бессмертный – у них все должно было быть ровно на весах, в противном случае силы могли стать не равны. И что тогда ты станешь делать с поставленными, но недостижимыми целями, приятель, когда это произойдет не в пользу твоей чаши весов? В способности чернокнижницы справиться с искушением силой воин сильно сомневался, пока, до тех пор, пока она не решится выйти из своей раковины.

Какие мысли залетели с порывом ветра в голову бывшей баронессы, когда она повернулась к бродяге после его слов? И были ли они правильными и нужными для бессмертного – но посмотреть и понять он был не способен, взгляд приковался к церкви и приюту рядом.
Именно этого он и опасался – не справиться со своими течами в трещащей платине.
- Сколько ему сейчас?
- Вот это больше похоже на просьбу. – отозвался не громко Винсент, поправляя съехавший от ветра капюшон.
- …семьдесят один. – он прикрыл на мгновение глаза, но подсчитывать ему года детей не требовалось, перед глазами встали слепые, подернутые белесой пеленой глаза сына на бледной, пергаментной, истончившейся коже. 
Были ли дети у их злейшего врага когда-то и понимал ли он на какую неимоверно давящую удавку обрекал он рыцаря?

Винсент понимал, что возврата к прежнему нет, но смириться до конца он был не в силах – как например и остановить вспыхивающие оранжевые «звезды» в городе тут и там. Он медленно опустил руку и впился покалеченными пальцами в каменную кладку у бока некромантки.
- Письмо от попечителей?
- Ты проницательна. – без злобы произнес Беда, сейчас подставляющийся под удар и кладущий на весы черной волшебницы несколько пыльных, покрытых тленом, но истертых временем монет в стремлении то ли облегчить себе тяжесть, открыв тайну, то ли подтолкнуть ее к своей цели. Изображения на монетах прочесть было нельзя, но они все еще были тяжелы.
И только неожиданное прикосновение бывшей баронессы к шее заставило оторвать глаза от здания вдалеке и устремить испытывающий, ищущий нечто взгляд в зеленых «камнях» напротив.
- Корабль уходит только послезавтра. Ты еще можешь сходить к своему сыну и увидеть его...
Винсент повел головой, отступая от некромантки и выдыхая через открывшийся рот под натиском чародейки.
Песий корабль, песье письмо, как же желалось подохнуть и больше ничего из этого не ощущать. И только ветер теперь толкал в спину, то ли направляя к приюту, то ли приказывая сигануть вниз.
- Не пойдешь — будешь сожалеть об этом всю оставшуюся вечность.
- Ну пойду я, и что с того? Я не говорю с ним, а он со мной, он безумен и слеп, ему все равно на мое раскаяние! – неожиданно выплеснул Беда, перекашивая морду и опираясь руками о парапет.
- …я ушел из их, из его жизни. И он прожил жизнь без меня. – выплюнул он, не сразу переводя край взгляда на чародейку.

- Я пойду с тобой. Если... ты захочешь.
- И зачем тебе это? – Винсент свел брови на переносице, но рот его не исказился злобой, только уголки рта опустились ниже. Капюшон сорвало целиком с головы бессмертного, и он наконец выпрямился, расправляя плечи в каком-то ответном натиске, полностью поворачиваясь вновь к черной волшебнице.
- …только избавь меня от всех своих некромантских штучек, увиливаний и прочей ереси.
На ближайшей к ним башне наконец зажгли свет, и он осветил нависшие темнеющие из-за скрывающегося за горизонтом солнца тучи, как некий маяк, но надежды ли.
Все эти терзания не интересовали мир внизу, и гудящих, направляющихся кто куда горожан. Но отрезать эти терзания, как гниющую заживо конечность, Беда был не способен – это значило отсечь себе голову, не руки или ноги.

Отредактировано Винсент де Крориум (27.04.2022 03:33)

Винсента не было при рождении сына – он был в очередном приключении не на жизнь, а на смерть. У него были ровные, насколько так можно было сказать, отношения с женой, которой быстро стал больше интересен придворный мир вокруг, чем дети или пропащий, шебутной муж. И в этих изнутри безразличных, но на публике приличных отношениях супругов, был виноват сам воин – были ли у прекрасной Изабеллы иные мужчины в его отсутствие он никогда не спрашивал и не интересовался этим вопросом, и он-то верности в своих разъездах не придерживался.  И только дети, которые родились у супругов без проблем и без многоразовых попыток, похожие на отца, как жирный намек куда все-таки смотреть, цепляли его внимание, но тоже ненадолго. И удержать они его в итоге тоже не были способны, когда он решил исчезнуть из их жизни, не способный совладать со своим проклятием.
И в этом всем он был не прав, и он был виноват. И только бессмертие со временем расставило все по своим местам и болезненно открыло воину глаза.

- ...штучек?
Последующая реакция чародейки не позабавила и не заставила расслабить воина плечи, только напрячься еще сильнее и скрипнуть челюстями. И он не вздрогнул, когда этот показной смех прервался, так и не коснувшись холодных зеленых глаз.
- Штучек, Винсент? Ты правда думаешь, что есть какие-то штучки, способные заставить нерадивого отца прийти к своему ребенку и попросить у него прощения? О, как наивно...
- Не цепляйся к словам - ты увиливаешь от вопроса! – негромко, но опасно произнес Беда, так и не получая от некромантки так необходимой именно сейчас искренности. Под его покалеченными пальцами заскрипела каменная кладка.
- Поверь, если б все было так просто, я была бы первой, кто использовал эти самые... штучки!
- Почему ты и первой? – резко спросил Винсент, раздувая ноздри и взмахивая коротко рукой.
- Не ответишь, да? О, нерадивый отец не заслуживает этого! – в ответ на колдовскую зелень огонь кузницы вспыхнул в глазах воина.
-…ты жестока к протянутой руке. – негромко выдохнул Винсент, прикрывая глаза и переводя после взгляд на город внизу.
Чем больше надавливала и резала черная волшебница, тем выше поднимались защитные копья у ворот бессмертного.
О том, что собственная детская обида сейчас руководила чародейкой, которой она поделилась с ним в его жилище, Беда не понял – она не сказала и никак не намекнула ему на это прямо сейчас, ведь что касается их прошлых встреч, то она предпочитала делать вид, что ничего и не было. Винсент не был отцом бывшей баронессы и у него была совершенно иная история, в детали которой некромантка не стала погружаться и вместо этого больно укусила в ответ на слова, на которые в иной ситуации отреагировала бы иначе.
Винсент не пугался сложностей – вся его жизнь была одной сплошной сложностью, как и взаимоотношения с чародейкой. Но он до сих пор был здесь, сопротивлялся, и был рядом с ней. Но с его прошлым все было иначе – это не было сложностью, это было ответственностью за свою свершенную ошибку, исправить которую он считал было теперь просто невозможно и никому были не нужны его извинения или покаяние.
Был ли Беда отражением барона или все-таки был кем-то иным, все-таки молча, как тень из прошлого, иногда навещая своего сына, получая по своей же просьбе письма от попечителей. Он не был частью своей же семьи, но он не забыл их.
Поспешила ли ты, приятельница, с выводами и жестокостью? И по какой причине не находил бессмертный в себе сил направиться в приют прямо сейчас.
- На твоем месте я, скорее всего, поступила бы так же. В этом мы с тобой одинаковые. Уже ничего не изменить, так что стоит ли пытаться?
Винсент не ответил, на языке были только неразборчивые куски эмоций. И он склонил голову, проводя пальцами одной руки по волосам и растягивая кожу на своем лице.
Ничего не изменить для его детей, стоящих за порогом старости и прожившим свою жизнь по определенным устоявшимся правилам без него. И разрушать их устоявшуюся реальность, вторгаясь со своими извинениями и поиском прощения, было эгоистично – и это было главное, не он.

- Пойдем. Найдем, где отдохнуть и переночевать, я уже замерзла. Идешь?..
- …идем. – коротко отозвался Винсент после некоторого молчания и направился вниз за бывшей баронессой, перед этим задержав взгляд на церкви и приюте, частично скрывающейся в наступающей тьме.
Чародейка не сменила гнев на милость, она не помогала и только гадко насмехалась над ним и его тяжестью.
И письмо только сильнее жгло, разрывая кажется Беду на части и заставляя заныть все тело.
Они были одинаковы, но не во всем. И вопрос был в том - станут ли они больше похожи с проходимыми трудностями или различия только увеличатся и разведут их прочь, в разные далекие стороны?

Бессмертный следовал за чародейкой не сопротивляясь, и не сопротивлялся, когда она выбирала гостиницу или кидала какие-то фразы в его сторону. Винсент остался мысленно там на смотровой площадке и только смотрел на некромантку из-под полуопущенных век, пожевывая изъеденную и так щеку, и ощущая вкус соли и железа во рту.
Веселое и непринужденное поведение бывшей баронессы за прекрасным столом и ужином били бродягу нещадно и в горло ничего из блюд или напитков не шло. Бессмертный был чернее тучи над городом, и оранжевый свет звезды-свечи, который иногда отражался в его глазах в самые откровенные моменты между ними, не светил. И работники заведения шугались от него, как от прокаженного, кажется ожидая в любой момент кулака в нос.
Он одновременно желал приложить головой чародейку о стол, в поедаемое ей блюдо, и одновременно остаться один и заныкаться в самое темное, пыльное, грязное, всеми забытое место.
Челюсти его напрягались, кулаки белели от напряжения, и нога под столом подергивалась – этот вызов в глазах чернокнижницы был невыносим, но принимать его в злости не желалось.
- «жестока, как гадюка.»
И из этого ты желал вытащить человечность, приятель?
-…я больше не намерен участвовать в этом твоем спектакле, развлекайся сколько тебе угодно, но без меня, раз ты нормально на вопросы не желаешь отвечать и разговаривать. – произнес низко Винсент, вытирая рот мягкой, тканевой салфеткой и кидая ее в почти не тронутую тарелку перед тем, как подняться из-за стола.
- ..я пошел спать, а ты прошу закончи со всем вот этим спектаклем здесь и наверх не неси. – Беда был не меньше жесток, и можно было представить какого было с ним, когда он еще был по-настоящему жив.
Но с ним такой подход чародейки не работал. И ей стоило это признать, если ей все это не было по-настоящему безразлично в отношении воина и она это сейчас вытворяла не или не только из-за ее неразрешенных проблем с бароном.

Отредактировано Винсент де Крориум (28.04.2022 23:15)

Винсенту нужно было от некромантки понимание его самого. И она, кажется, была одна способна на такое - остальной мир, в котором воину было больше не место, выдавать это отказывался. И он ощущал себя выброшенным в шторм с корабля-ковчега, с перевязанными ногами.
- «…зачем ты мучаешь меня, тебе разве это приносит удовольствие или удовлетворение?» - подумал Беда, когда чародейка за столом резко прекратила веселиться и застыла, как каменное изваяние из прошлого в баронском саду.
Ей было не все равно, но чернокнижница выбрала не произнести, но залить эти слова вином, и Винсент без промедления тяжелым, громким шагом покинул ужин, и он не оглянулся.

Бродяга сел на мягкую, чистую постель не сразу – со вкусом подобранная обстановка номера давила на него, как и большая пустая кровать. И воин порывался принять зелье, но вместо этого каждый раз откладывал его на прикроватной резной тумбе все дальше, пока пузырек закаленного стекла не упал на пол, поблескивая жидкостью внутри.
Воспоминание пришло непрошено, и Винсент вскочил с кровати, желая кинуться из номера прочь под отвлекающие словесные удары некромантки.
Блестела в воздухе пыль в рассветный час, за окном оживало небольшое пожалованное поместье, шумели громко кони в конюшне, потревоженные конюхом, скрипели открываемые ворота, работы в поместье было невпроворот. И в спальню ворвался свежий воздух из коридора, заскрипел нестройно пол и после край покрывала заскользил вниз. По ступенькам, приставленным к кровати, зашагали на четвереньках, как звери, дети. И с громким вскриком ворвались на матрас, падая на обычно свободное место по середине кровати. И призывая родителей открыть глаза и разделить это утро с ними. Винсент, когда он был в поместье, был для них праздником, и не важно, как он себя с ними вел вчера вечером. О, они, кажется, были единственными в мире, кто не оценивал воина и ничего из-под него сверх своих детских, все-таки маленьких в сравнении с остальным целым миром, потребностей не требовали. И именно в такие крайне редкие моменты кровать становилась не пустой. Но они прошли, исчезли, и это бессмертный понял далеко не сразу в своей не-жизни. И сейчас кровать была пуста и еще больше бессмысленна, она ничего в себе не несла.
Имея не ценим, потерявши плачем, приятель.
Беда ощутил резкую потребность направиться в комнату чародейки, вырваться из этой пустоты, но остановил себя на половине пути к выходу. Он не желал натолкнуться на ядовитую насмешку или отказ прямо сейчас, а он был велик после всех этих совместных резких слов.
И Винсент медленно присел на кровать, вынимая письмо из-за пазухи, как нечто из тонкого стекла, и принялся в нарастающей спешке срывать с себя сапоги – с целью не дать себе передумать и не вскочить еще раз.

Вино, выпитое после ухода бродяги, или некое чувство внутри побудило все-таки некроманту прийти и разделить эту пустоту, когда бессмертный этого никак не ждал.
И это неожиданно больно стиснуло его ребра, сначала с готовностью защищаться, но после с потребностью разделить эту нависшую над остальной, не занятой частью кровати пустоту.
- Не поворачивайся.
И это было настоящей просьбой, без полутонов или тройного смысла. И воин подчинился, вслушиваясь в медлительные шаги и в шуршание платья.
Нет, ножа она не принесла и сейчас не желала зарезать его в ответ на жестокость, которая плескалась в его глазах за ужином.
Здесь было нечто иное – эгоистичный порыв не оставаться одной со своими мыслями или все-таки нечто человечное.
Винсент прикрыл глаза и замер, когда понял, что чародейка принялась избавляться от своего наряда. И море всплывших мыслей заставили желудок подпрыгнуть к горлу.
Он очень желал повернуться и посмотреть на чернокнижницу, заглянуть ей в сейчас не прикрытые игрой глаза. И его спина напряглась, вздуваясь шрамами, но он все-таки удержался, боясь испортить этот порыв бывшей баронессы. И не важно чем порыв на самом деле был вызван. 
На кровати моментально стало меньше пустоты и это кольнуло еще раз между ребрами.
- Мне не безразлично.
О, приятельница, искренность – самое смертоносное оружие и далеко не каждый способен его применить и не каждый от него уцелеть.

- Знаешь, он так и не поговорил со мной.
Винсент ничего не говорил, челюсти его стиснулись, но все его внимание было направлено на некромантку и она это чувствовала сейчас освобожденной от платья кожей.
Кровать медленно заполнялась запахом мокрых осенних цветов, но воин не возражал и не желал возражать.
- «…вот значит что это за реакция была на башне – своя собственная несправедливость.» - мысль сама всплыла в голове, и Беда неожиданно вспомнил их разговор в его жилище в призрачную ночь, когда покрывало накрыло их головы, прямо как сейчас.
И Винсента внутренне передернуло – он попытался убедить себя, что не был таким же как барон, но быстро найти доводы не получилось.
О, приятель, ты то не прогонял своих детей прочь с глаз и из сердца вон - ты просто прогонял самого себя прочь от них. Не одно и то же, но издали-то все одно, приятель.
Беда же сам не давал себе и его семье шанса после бессмертия. И он застрял в одном видении сложившейся ситуации – он своим появлением, своим запоздавшим покаянием, своим бессмертием только причинит боль, натолкнётся на стену безразличия или ненависти, и на этом все.

- Я хотела ему объяснить, что я думаю, и что я чувствую, и немного увлеклась.
И Винсент боялся услышать волну безразличия, ненависти или обвинений со стороны своих детей – это все ничего ведь не изменит, только вскроет старые, все-таки затянувшиеся раны в их разумах. И они пересекут эту желанную границу со всем этим поднявшимся на поверхность гноем, но он-то останется здесь и насколько долго – псы его знает.
- Он сказал, чтобы я прекратила этот спектакль.
Беда только сильнее выдохнул в ответ на слово «спектакль» и позвоночник его выгнулся, но кончиков протянутых белых пальцев не коснулся.
О, приятель, ты мастер выбирать не менее режущие и жалящие слова, сам того не подозревая.

- Но если бы я умирала, а он пришел бы ко мне, чтобы поговорить, я бы его выслушала.
Это было неожиданным и ценным признанием – некромантка несмело, шуршащим шепотом, но все-таки говорила о своих тайных желаниях, не связанных с бессмертием или силой, но связанных с ней самой, с самой сердцевиной, до которой старый сукин сын так и не дотянулся своими крючковатыми, желтоватыми пальцами.
Винсент сам никогда не видел своего отца в живую или на сгоревших портретах. Бессмертный в юношестве вел с ним разговоры только в собственной голове, и отец никогда ему не отвечал. И все что знал о своем родителе сам Беда было со слов матери, старших братьев или небольших военных записей, к которым он получил доступ слишком поздно.
И если честно, то у некромантки было больше опыта в этой части, чем у бродяги. И он не знал, в каком направлении искать нужные слова и были ли они нужны. И мастерского умения фехтовать, сносить головы или удерживаться на коне в полной броне здесь было вообще недостаточно, приятель, хей-хоп.

- Он так и не захотел узнать, что я чувствовала все это время. А ты — хочешь?
- И это бы принесло тебе покой, захоти он узнать? – наконец подал сиплый голос Винсент, покачиваясь и все-таки не решаясь перевернуться.   
- Расскажи, что ты чувствовала все это время, какого это. – и в этот раз слова прозвучали просьбой именно так, как описывал воин на смотровой площадке.
- Я не знаю какого это - мой отец умер до моего рождения на поле боя. И я никогда его в этом не винил, ни когда было голодно и тяжело здесь, ни когда было сурово в школе меча. Наоборот, я так сильно желал стать им и прикоснуться к тому миру, в котором он жил, понять его. Но у меня не вышло. – бродяга приподнял на несколько мгновений край покрывала, кидая задумчивый взгляд на приставленный к кровати меч.

- Мне жаль. Жаль твоего сына и тебя. Ничего не могу с этим поделать, но это так, и меня это бесит.
- Не всегда же беситься только с моих шуток. – но с благодарностью за все-таки ответ на ранее заданный вопрос произнес бессмертный, покатав беззвучно на языке слово «жаль» - здесь оно было главным.
- А еще я боюсь того, что могу увидеть в тебе моего собственного отца, который так и не пожелал слушать. А я не хочу видеть его в тебе, Винсент.
- …знать бы еще кого ты хочешь во мне видеть, Ския. – его голос и поза на боку не призывали бывшую баронессу к ответу, по крайней мере к немедленному, просто вырвалось оно само в ответ, и он пошевелил несильно плечами, прикрывая глаза.

- Что еще было в том письме?
«Он так и не захотел узнать, что я чувствовала все это время. А ты — хочешь?»
Некромантка же в этой ситуации со своей стороны хотела узнать. И это вместе с несильным прикосновением заставило повернуть голову под воздушным одеялом к ней.
Винсент несколько мгновений молчал и после запустил пальцы под подушку и без промедления протянул письмо чародейке.
-…он впадает в бред все больше, не спит, пытался устроить пожар - он на грани, Ския, и сколько еще он продержится никто не знает. – произнес медленно Беда, вспоминая моментально все изложенное в письме.
- И именно поэтому главой приюта было принято решение написать семье и предложить забрать его к его детям, так сказать…в последний путь. – говорить становилось все труднее, воздух жег внутренности.
- …я боюсь, что я не найду его в приюте, что его забрали или уже закопали. – и выговариваемые слова не приносили облегчение, только обретали плоть и реальный вес.
- Но а я, пес говеный, все еще жив, все еще в своем уме и при своей силе. – выплюнул бессмертный, скрипнув челюстями.
В вине бессмертного, которая сейчас только усиливалась со сказанными словами, можно было утопить весь город вокруг них. И был ли выход в этой ситуации, когда на противоположном берегу вставала сама смерть в своем рваном балахоне и с ржавой косой.

Отредактировано Винсент де Крориум (29.04.2022 05:29)

По какой причине они позволяли или все-таки больше желали отдать на препарирование свои сердечные травмы, язвы и боли - из-за связывающей их нити, пропитанной кровью проклятий, или из-за знания, что это останется внутри них и дальше никуда не пойдет. Бессмертный слишком много носил в себе и так, чародейка же медленно расставалась с жизнью. И лучших кандидатур для собственных секретов было не сыскать.
И покрывало над ними препарировало мир вокруг, отрезая сейчас от него все лишнее, как отрезали туман-пар, низкие стены подвала, стены иллюзий - странно, но при свете дня ничего из случившегося произойти было не способно. 
- Не знаю. Возможно... я хотела узнать его так же сильно, как он не хотел узнать меня.
О, эта неопределенность грызла Винсента не меньше. Желал ли воин узнать по-настоящему своих отпрысков или открыться им – сейчас это свое желание казалось упущенным и не ко времени. И их возможная близкая кончина пугала его до жути – она была еще одним подтверждением в неправильности его бессмертия, перерезанием нитей, которые из немногих оставшихся связывали его с этим миром.
- Возможно, вышло. Ты не можешь знать наверняка.
- У матери было совсем иное мнение, когда я получил рыцарское звание и не закинул меч на чердак. Наверное, она боялась, что я разделю с отцом его участь, она стала не переносить то, что видела в моих глазах. – Винсент прикрыл веки, неловко и не сильно растягивая рот.
Он настолько желал разделить с павшим родителем мир, что иное вокруг себя просто не замечал, после же это стало его неотъемлемой зовущей, ноющей, кипятящей кровь частью. Бессмертный был сам кузнецом своей жизни, и никто кроме него за это не был ответственен.
Был ли ты, приятель, по-настоящему героем.

- Но разве незнание будет легче?
- Пока я не знаю наверняка, есть несколько «реальностей», в которых он все еще жив или нет, в приюте или нет. – как кот в ящике с кислотой и гномьим механизмом.
-…это во мне трусость говорит, Ския. – негромко с тяжелым выдохом произнес Винсент, ощущая головой как письмо вернулось вновь под чистую, воздушную подушку, так и не подвергнутое чтению чародейкой.
И в этом было большое доверие со стороны некромантки. И интерес не к письму, но к самому бессмертному.

Когда чернокнижница невесть из-за чего пододвинулась к нему ближе и рука скользнула по его ребрам, Винсент было начал поворачивать к ней голову, но замер. 
Чародейка была маленькой в сравнении с кроватью и пустотой в ней. И прогнать эту ненаполненность целиком она не была способна, но и этой капли было достаточно. Представить себе такой картины еще год назад Беда был не способен. И это вызывало в нем бурю мыслей и эмоций, и ответов больше не становилось.
Вот тебе и некромантские штучки, приятель.
Но вместо того, чтобы задать вопросы и попытаться разобраться, Винсент с простой человеческой благодарностью накрыл на своей груди пальцы чернокнижницы своими.
И внутри его грудной клетки стучало сильно, но как-то тоскливо.
- «И что мне с тобой делать, а?»

- Возможно, твой ум и твоя сила сейчас могут ему помочь. Успокоить. Направить. Отпустить...
-…ты слишком сильно в меня веришь. – отозвался воин негромко, подавляя в себе крутящее кости желание развернуться и сильнее ощущая знакомый запах тела бывшей баронессы.
Что ты поставишь, приятель, во главу угла – свое прошлое или настоящее и свою все еще возможно выполнимую цель?
- Надеюсь, вино было вкусным…засыпай, Ския. – произнес бессмертный, решая не принимать решения прямо сейчас, и не желая прогонять бывшую баронессу.
У него было еще достаточно времени до рассвета и до отбытия корабля.
Незнание или реальность, приятель, бессмертие и сила или человечность.
И только через некоторое время, под равномерные вдохи, под морской ветер за окном Беда осторожно повернулся к некромантке. И после откинул несколько прядей прочь, слишком много времени всматриваясь в ее черты и подрагивающие веки в тусклом свете магических светильников.
И это все было настолько же неправильно, насколько находило отклик у него внутрях, несмотря на все «но» и некоторые опасения.
Ничего не отдавай некроманту, но женщине, человеку внутри - что же делать с этим?

- Просыпайся. – позвал несильно Винсент, присаживаясь на кровать одетым и касаясь обнаженного плеча чародейки. И вновь вся постель пропахла мокрыми розами и его тяжелым, соленым запахом, переплетаясь между собой, но как-то иначе, чем в то молчаливое утро, в которое все-таки желалось вернуться и открыть свой рот.
Что снилось чародейке, если она все-таки заснула и сама не наблюдала за ним из-под приоткрытых век все это время.
-…пойдем, Ския. – тяжело, но со свойственным упрямством произнес он, поджимая губы и смотря на нее прямо, несмотря на покрасневшие из-за не сомкнутых ночью глаз.
В комнате все еще было недостаточно света, рассвет только начинал медленно вползать на горизонт. И теплая постель сейчас была самым желанным местом, в которое воин желал вернуться и выкинуть все из своей головы, потонув в черных волосах и белой коже.
Она нашла проход, нашла необходимый коридор, несмотря на все ее скрытые мотивы, выходки и цели. И теперь, приятельница, настало время пожинать ни разу не сладкие и сочные плоды.

Во всем, что делал бессмертный, в жесте и взгляде не всегда была некая цель. Но порывы, так теперь знакомые некромантке, все-таки пока преобладали в его нежизни и выстреливали и ей под ноги тоже. И именно из-за бессмертия осторожность и скрытность воину не требовались, всегда был второй-третий шанс, но не с бывшей баронессой. И из-за этого он принимал надиктованные правила игры, пытаясь если не подстроиться, то не нагнетать, пока принимал. Но насколько велико твое терпение, приятель, и насколько крепок замок, который ты вешаешь на свой рот, когда прорвет и эту плотину и не будет ли поздно для этого?
Винсент затылком понимал, что чернокнижница была напугана своими действиями и его, но чьими в большей степени не понимал. И именно этого, кажется, он и желал - шаткое положение всегда приносило плоды больше чем прочная основа, первое заставляло задавать вопросы и искать на них ответы, так словно от этого зависела твоя собственная жизнь.
Куда же заведет вас ваша жалость, приятели, не ослабнете ли вы под ней в критический момент под натиском старого сукина сына? О, он-то жалости не знает и к вам не проявит.

Возможно, бессмертный с котом были похожи намного больше, чем готов был признать воин. Но бродяга проигрывал животному, ведь он был способен говорить. И именно определенных, человеческих, не позволенных ею самой и в баронской семье слов боялась некромантка - слишком теплых для того, кто желал помереть, и для той, которая гасла.
- Я просто знаю, на что ты способен.
О, кажется, сам Винсент не до конца знал на что он был способен.
Но сегодня ночью он если не разрушал, то подвергал сомнению те жуткие, непривычные, опасные вещи, которые таковыми считала чернокнижница со своего раннего детства. И она поддалась его «способности», веки ее по-настоящему сомкнулись, отпуская не навсегда, но только на ночь все, что терзало ее саму.

- Дай мне несколько минут.
И как тебе, приятельница. Никто не напал на тебя беззащитную в ранний час, не изрезал тебя на куски и не стянул за ногу по полу, ступеням и прочь на костер. Ничего ведь страшного с тобой не произошло, но в тебе самой – вопрос, на который ты не решишься ответить, возможно никогда или только пока.
- Подожду внизу, со шнуровкой, я так понимаю, ты справишься. – не буднично, но близко произнес Винсент, поднимаясь с внутренней настойчивостью с постели и соскальзывая пальцами с плеча некромантки.
Ей нужно было время надеть свои маски, покрыться черным и вспомнить кем она была или по крайней мере желала выглядеть для бессмертного – тусклый, нерешительный пока солнечный свет на горизонте играл против бродяги.

На каменной кладке после вчерашней мороси изредка встречалась никуда не ушедшая вода и они отражались в них, искаженные и серые. Но взгляд Беды был направлен вперед, на виднеющийся шпиль церкви и знакомый путь. И то, что происходило вокруг, его беспокоило мало. За их спинами высилась высокая, не четкая в серости башня, на которой они вчера побывали. И огни-звезды больше на ней не горели, время было для иного.
Винсент же церковь не посещал давно, ноги его не тянули ни на проповеди, ни на молитвы, ни на причастия, ни для утешения, и исключением был только приют.
И на серебряную царицу он тоже не уповал, не после того, что она с ним сотворила в день солнцестояния. Она была карающей дланью, как, впрочем, и все сильные мира сего. Они только брали и ничего взамен не отдавали. Но бессмертный не жаловался, не в его положении-то.

Бродяга с бывшей баронессой шли не быстро, на проповедь они не опаздывали. И Винсент отсчитывал каждый пройденный ими шаг – это отражалось на его вздувающихся желваках. И он помедлил только тогда, когда они переступили невысокие ворота в ухоженную, еще не настолько зеленую по сезону территорию приюта. Внутри было умиротворенно, откликались птицы на яблонях, и время, кажется, замедлялось здесь, но не настолько чтобы иметь возможность не отсчитывать оставшиеся года для тех, кого здесь приютили.
- Как вы вовремя, господин!
- Грэг все еще здесь, ведь так? – спросил осторожно бессмертный, подходя ближе по шуршащей насыпи и вцепляясь пальцами в пояс. -…и рад вас видеть.
- Конечно, мы ждем его семью в самое ближайшее время, они приедут и тогда будет решаться насущный вопрос. – женщина произнесла это максимально бережно и медлительно, заученно умиротворяюще, опуская метлу и всматриваясь в воина.
- Пойдемте я вас провожу, он встал сегодня раньше обычного, словно знал, что вы приедете. – она обезоруживающе и кротко улыбнулась, после оперла метлу о стену и махнула тонкой рукой в приглашающем жесте войти внутрь еще мало освещенного, но не мрачного, спокойного приюта.

- Ты уверен, что хочешь, чтобы я тоже зашла?
- …еще как хочу, пойдем. – произнес Винсент негромко, заглядывая в блестящие глаза чародейки и отпуская пальцы с пояса.
Бежать назад было поздно, приятели.

Помещения приюта не отличались помпезностью богатых домов, стены здесь были белыми, мебель минимальной и мягкой, коридоры тянулись в разные стороны и в каждом из проемов была открыта дверь. Работающие здесь сестры милосердия сновали из комнаты в комнату, кого-то рано проснувшегося выводили в сад. По крайней мере это крыло выглядело хорошо, из-за того, что попадали сюда за щедрые пожертвования церкви. Не всем горожанам было доступно такое, как и многое в этой жизни, и не всем были уготованы семейные склепы – иронично ли, жизнь такая.
Но несмотря на цветы, на открытые помещения пахло здесь для некромантки медленным разложением, угасанием и тленом. И здесь жизнь не меняла своего русла, в отличии от бессмертия.
И как же пахла бесконечная жизнь для тебя, некромантка? Не имела ли она под собой те же самые запахи.

- Его состояние, к нашему и луны большому сожалению, не изменилось с моего письма, господин, поэтому как есть. – проронила вновь бережно сестра, не поворачивая непослушной головы.
- Если что, позвоните в колокольчик, но вы и так знаете. – произнесла она, останавливаясь у открытого входа в комнату. И ни одного лишнего вопроса она не задала ни о погоде, ни о жизни и ни о неожиданной гостье, в лице бывшей баронессы, в этот визит.
Винсент кивнул, когда сестра взяла его руки в свои и несильно пожала, перед тем как направиться по коридору назад.

Бессмертный с каким-то промелькнувшим испугом глянул на некромантку и после в молчании зашел внутрь. У него до сих пор не было ни одной мысли, как поступить, но он полагался на помощь порыва.
Комната была небольшой, но в ней было все что нужно, большое окно впускало много раннего света и окрашивало мебель, блестело на мутноватом стекле, отражаясь бликами на белых стенах. Над изголовьем кровати висел знак церкви, на прикроватной тумбе несколько книг, от детских рассказов до более взрослой литературы, как церковной, так и общественной - сестры читали старику. На подоконнике и на столе, которым не пользовались по прямому назначению, выстроились в ряд разнообразные игрушки – из магазинчиков и самодельные, простые, угловатые из дерева, как новые, так и старые.
Грэг неподвижно сидел на кресло-качалке возле окна, весь окутанный светом нового и возможно последнего для него дня. Понимал ли он это?
Его небольшие глаза были подернуты серостью незрячего, под глазами пролегла чернота, конечности и губы мелко подрагивали, кожа, которая виднелась из-под мягкой накидки и пижамы, была покрыта пятнами и потерявшими гибкость венами. Его целиком седые, истончившиеся волосы были с заботой зачесаны назад, но это только подчеркивало его иногда напрягающееся, измученное, потерявшее всякие краски лицо. На коленях возле крючковатых, потерявших силу пальцев покоилась одна из игрушек, издали напоминающая быка. Вдохи были короткими и сиповатыми, каждый был способен стать последним.
Его тело было истончившимся, бессильным, неказистым, особенно в сравнении с подошедшим на расстоянии бессмертным, который был здоров, как тот же бык. Но они все-таки были сторонами одной поломанной некромантом монеты.
Грэг что-то нашептывал сам себе и его невидящие глаза скользили несильно из стороны в сторону.
В целом для некромантки этот старик был одним из тысячей, которых она видела или была способна заметить в городе. Но тяжелый, изматывающий, болезненный взгляд воина переворачивал все с ног на голову.

Отредактировано Винсент де Крориум (03.05.2022 00:59)

the house of healing
Бессмертие было не битвой, но пыткой – и именно это желал показать некромантке воин пока еще не стало для нее слишком поздно. Но показывать нужно было на собственном примере в самых тяжелых точках, и это в том числе помогло бродяге решиться пойти в приют. Ничего целенаправленно для своего прощения – он и так слишком много взял за свою продолжительную жизнь.
Будет ли пахнуть бессмертие чернокнижницы, свершись оно, теплом кузницы, вернет ли оно ей запах жизни? Или некромантские удушающие запахи только усилятся, заставляя все живое бежать прочь.

Было ли здесь ожидание смерти и чье оно на самом деле было - Грэг навряд ли до конца понимал где он и как он. Или это его нетронутая безумием и возрастом сердцевина разума понимала все и взывала к справедливому концу.
Его сын выглядел еще более старым, исхудавшим, потерявшим всякие силы, и спорить о его состоянии с попечителями не представлялось возможным – все было и так слишком наглядно. Кадык воина задергался над воротом куртки, как загнанная в силки, стремительно теряющая силы птица.
Бессмертному Грэг напоминал не только самого себя, но и его деда – эти белесые, слепые глаза были с иной стороны, в них плескалось море призрачного тумана-забвения и потерянных душ.
Как же циклична жизнь, и как ты выпал из нее пинком своим и некроманта, приятель. И вечный позор на твою голову из-за того, что не ты в этом кресле, не ты испражняешься сам под себя, и не ты ослеп и потерял связь с реальностью. О, бродяга был готов отдать все свое бессмертие и поменяться с сыном местами – но время ушло и вспять его было не вернуть. И бессмертием никого из своих отпрысков Потасовщик награждать или очернять, с какой стороны посмотреть, не желал – спасение было не в вечности.
И мысли о старости, о небольшом доме вдалеке и табуне коней были всего лишь неслучившимся. 
Винсент не сразу кинул измученный, тяжелый взгляд на чародейку, пытаясь уловить что сейчас испытывала она, не имеющая и не способная иметь своих собственных, кровных детей. Испытывала ли она от этого себя неполноценной и тяготило ли это ее, как человека, в темные и тихие ночи, в глубоком сне?
Ноги его, как и всегда здесь, приросли к полу и все жилы вытянулись в его теле, пытаясь заставить его упасть на колени или провалиться под землю.

- Кто здесь?
Голос сына был негромким, надтреснутым с шипением измученного горла, через которое все с большим трудом проходила пища, раня наждачкой внутренности. И Беда вздрогнул в ответ, шире раскрывая глаза на миг. Бессмертный с ним не разговаривал, слова застревали, и они чаще всего находились в тишине, нарушаемой бормотанием или выкриками Грэга, вспоминавшего нечто или целиком бредящего. Понимал ли сын где-то внутри себя кто находился в такие моменты рядом с ним?
- Кто ты?
Измученный старик понял, что чародейка была незнакома ему – по запаху ли, по шуршанию платья, по внутренней интуиции ли. Его жизнь была слишком однообразна и возможно именно поэтому он замечал в ней всякое изменение.
Или некромантский запах заставил его на несколько мгновений прозреть и собрать все силы и резервы в кулак?
Неужели ли нечто в балахоне и с косой пришло за ним, с целью протянуть руку и освободить?

- Я принесла тебе хорошую весть, Грэг.
Винсент тяжело проглотил слюну и брови его исказились – чернокнижница была способна найти слова и говорить, не то что бессмертный, бесстрашный воин, прошедший сотни сражений. И от этого стало еще горше.
- Скоро ты с ними увидишься.
С настоящей семьей, приятель, которая жила без тебя, и делила тяготы, как получалось, и радовалась хорошим дням, ощущая такую близость, которая была доступна только общей крови.
- Мама, Амелия... отец...
Беда пошатнулся, не зная куда себя кинуть. В живых из этой «семьи» осталась только его старшая сестра, которую боги не обделили ни здоровьем, ни ясным сознанием. Но отец – он не был для них всех жив, если только незрячие глаза Грэга не видели куда как больше и продолжали «молчать» по какой-то неизвестной причине.
-…пусть мы поедем на озеро, отец… обещал научить нырять. – проскрипел старик, и голова его бессильно повисла на тощем плече, но пальцы некромантки он все еще медленно и с плохой координацией изучал, провалившись на несколько мгновений в себя. Вдох получился совсем никаким, словно он Грэгу был не интересен и не нужен.
Винсента затрясло, и он тихо опустился на колени, там где стоял. И все еще никаких правильных слов на его языке не было – он не желал разрушать иллюзию сына, как и поддерживать ее, подав голос. И эти две чаши весов бились сейчас в приступе истерики.
Беда после нескольких долгих мгновений медленно, с как можно меньшими звуками, выдохнул через вздувшиеся ноздри, и достал из кармана куртки игрушку в виде белой, покрытой глазурью птицы, расправившей крылья, которая была способна полететь куда ей захочется и море ей было не преградой. И протянул все еще не поднимаясь на ноги чернокнижнице - друзья с пустыми руками не приходили.

Голос пожилого сына звучал не по-детски, не пискляво и не звонко, но бессмертный слышал в нем звучание-отголоски всех этих ноток – именно таким воин запомнил своего ребенка, когда у них была какая-никакая, но семья, пока он все сам с небольшой помощью некроманта и не разрушил. И возможно поэтому Винсент не был способен принять, что происходило с его сыном сейчас, еще больше оказывая внутренне сопротивление.
Грэг не пошел по стопам отца, не взял в руки меч и не возжелал понять его, как бессмертный когда-то желал понять своего – между ними была пропасть, и только тонкая нить плоти и крови все еще связывала их. И это было вполне ожидаемым исходом, несмотря на то было это решением жены или самого ребенка. У сына должна была быть своя жизнь, и это право Винсент признавал.
О старшей дочери Беда переживал не так беспомощно и сильно, то ли из-за крепкого здоровья и самостоятельности, то ли из-за того, что она была старшей и всегда шла впереди брата. С ней встретиться означало раскрыть себя не только ей, но и всей разросшейся семье. Но слепота же младшего сына словно покрывало-невидимка позволяла быть рядом и не подвергать никого излишним тревогам и боли.

- Конечно, он научит.
В этот момент из-за небезразличия к бессмертному все нутро чернокнижницы выворачивалось, шипело как масло на сковородке и отражалось в зеленых глазах – в ней было много стойкости и много необходимой воину, разыскиваемой в черных коридорах человечности.
Настоящая, изнутри идущая жалость не из-за принятых обществом приличий была силой не доступной старому некроманту, и она стискивала ребра бродяге еще сильнее.
Неужели помогла темнота под покрывалом, приятели?

Вены на висках бессмертного вздулись от удерживаемого напряжения и подскочившего пульса, который был совершенно иным, чем в порывах или провокациях чародейки. Плотина воина трещала, заставляя щуриться и сжимать истерзанные ветром губы, в стремлении задушить першение в горле.
Проливать же слезы, приятельница, было всего лишь реакцией организма. Но, возможно, свои слезы ты выплакала много зим назад и их просто больше не осталось.

Винсент просил в этой протянутой руке с игрушкой помощи от бывшей баронессы. И она не отказала, но решилась на то, на что вечный, бравый воин был не способен из-за своей тяжести якоря, утаскивающего его все глубже на дно.
Чародейка решила восстановить детскую справедливость, и в том числе в отношении себя таким странным, неочевидным ни разу образом.
Игрушки не были бессмысленны, не в глазах бродяги, они оставляли отпечаток в его памяти и в этой комнате, оставляли его молчаливый след и не высказанные слова. И большинство из них были куплены или вырезаны им самим в связи с какими-то определенными мыслями или происшествиями.
На подоконнике можно было заметить и маленькую фигурку дикой, полосатой кошки из глины и небольшой куклы с черными волосами, взятыми скорее всего из гривы коня – они еще не успели выцвести и потрескаться.

- Грэг, у меня есть для тебя подарок...
На мгновение реальность перед глазами Винсента поплыла, зрение потонуло в черноте, но он не откатился прочь – возможно, нечто внутри него этого толчка только и ждало.
Беда потерял все свои нажитые бессмертием матрешки, все свои бравые и упертые маски, когда его пальцы с помощью чернокнижницы коснулись «бумажных» пальцев сына. И он, кажется, принялся проваливаться в бездну все эти несколько неподвижных мгновений, переводя расплывчатое зрение с некромантки на пожилого отпрыска.
В застывшие секунды могло произойти все что угодно – от припадка и криков до остановки не выдержавшего такого открытия старческого сердца, чего Винсент боялся больше всего.
И каждое исследующее прикосновение птичьих пальцев ранило Беду все сильнее и глубже, как вбивание тупого меча в плоть между ребер.
Но вместо этого изуродованное морщинами, пятнами и усталостью, присущей только прожившим достаточно много, лицо озарила кривая, но улыбка. 
- ...отец...
О, приятель, когда в последний раз ты слышал к себе такое позабытое «на вкус» обращение и предполагал ли ты, что услышишь его снова пусть и при таких обстоятельствах. И сейчас оно было намного весомее, чем до случившегося бессмертия, которое все-таки не только искалечило его, но и открыло глаза на многие вещи.
Грэг из-за своего безумия не был способен ненавидеть, и все это время он просто ждал. Не слишком ли долго ждал из-за тебя, приятель.
Глаза воина моментально покраснели, но он заставил себя вдохнуть и выдохнуть, и пусть шумнее, чем до – все и так было сорвано и оголено.
Винсент вздрогнул, когда черная волшебница поднялась и отвернулась к окну, на котором покоились в разнобой игрушки, кошка и кукла. Но он не произнес ничего против, и в его глазах не было ни злости, ни гнева за ее поступок, он только не желал, чтобы она покидала их.
- …ты еще подрос, приятель. – негромким, нестройным голосом отозвался Беда, протягивая осторожно вторую руку и касаясь сына, как тонкого стекла.
- …ты привез мне игрушку и еще одну историю? – в отрыве от реальности, находясь где-то не здесь произнес старик и его рука подрагивающе раскрылась.
- Мое слово кремень, приятель. – с горькой, несмелой улыбкой ответил бессмертный, вкладывая гладкую, блестящую птицу в тонкие пальцы.
И слепой принялся изучать подарок негнущимися, плохо слушающимися пальцами одной руки, щуря невидящие глаза совсем как воин, но быстро потерял к ней интерес. В нем все гасло, не только силы и способность к вниманию, но и мысли.
-…я успел заскучать. – заскрипел старческий голос, и голова откинулась на спинку кресла от напряжения.
- Прости меня, приятель, я заплутал…я так виноват. – отозвался бродяга, склоняя голову у колен своего сына.
-…мама так и сказала. – произнес на небольшом выдохе Грэг задумчиво по-мальчишески, качая несильно головой.
И все его тело напряглось, тонкие веки раскрылись, рот приоткрылся с остатками зубов.
-…но…она умерла. – прошептал старик.
Винсент порывисто привстал на коленях, касаясь в каком-то отчаянном жесте плеча сына.
- И он тоже…тогда кто ты, КТО ТЫ? – в бессильном голосе проснулись нотки тревоги и голос взлетев сорвался вниз, в сиплость, слепые глаза забегали.
- Послушай меня, послушай, ты же знаешь! - Беда порывисто потянул руку сына, прикладывая к своей скуле.
Момент слишком светлый и слишком оголенный, как песок, просачивались через пальцы и никаким бессмертием его было не остановить. Не тебе здесь решать, приятель.

Отредактировано Винсент де Крориум (06.05.2022 01:22)

Желала ли бывшая баронесса все-таки глубоко внутри услышать такой же болезненный вдох и в отношении себя, желала ли знать, что она не брошена плыть или скорее медленно тонуть в темной воде сама и нить между ней и бродягой не окажется обманкой, толщиной с волос? Сейчас и это было важным, не потому ли она находилась здесь, а не ожидала в саду у порога приюта.
И в текущий момент рассматривая игрушки чародейка могла вспомнить о ящике, стоящем под столом в жилье бессмертного. И можно было с уверенностью сказать, что если в него заглянуть, то в нем можно было найти простые инструменты для этого рукоделия. Винсент приноровился в этом творчестве, но мечем он орудовал все равно значительно лучше – в грубых пальцах не было того понимания, что было у мастера по игрушкам, но было упорство и время всего мира.
Но времени не было для всех вокруг, кто так или иначе западал внутрь бессмертного и там оставался, кажется, навечно.
Не закрывай глаз, приятельница, не прячься от самой себя.

Был ли найден путь обратно и дошел ли этим визитом и этими прозвучавшими наконец словами воин в конечный пункт? Винсент так сказать был не способен, слишком много миль разделяло его с детьми, он в этом остался уверен. И на этот путь надо было потратить всю жизнь, которая у его сына и дочери подходила к своему логическому, понятному и правильному концу.
В этом слепом и без сил прикосновении сына к его скуле, к брови и глазу было нечто знакомое, что заставило рот воина задрожать. Было воспоминание, пусть и потерявшее краски и четкость из-за времени – это все что осталось бессмертному.
И вновь заблестели пылинки через приоткрытые большие окна, запахло нагретым воздухом и готовящимся внизу завтраком.
- «…лес, поляна, бугор, яма.» – прозвучали в его голове детские голоса, когда отпрыски забирались в кровать к еще спящим родителям или на самого бродягу и устраивали такие забавы. В большинстве своем воин в то время на них не реагировал и всего несколько раз отвечал в ответ какой-то забавой. И сейчас, по прошествии стольких лет, этого ответа было крайне мало, но тогда Винсент был беспросветно слеп и не был способен заметить ценности в этом.
- Отец тебя больше не оставит, Грэг.
Винсент не сильно склонил голову и напряг плечи, когда над ними прозвучал такой редкости мягкий голос некромантки. И она положила пальцы ему на плечо в той поддержке, которая была присуща неравнодушности.
Слова чародейки разрывали сейчас грудную клетку бродяги, из-за правды, которую она произносила, и одновременно с тем из-за несбыточности их.
О, приятель, ты оставишь его, когда он отправится в последний путь в свой истинный дом, и после пересечет желанную, но недостижимую для тебя границу. И ты нарушишь свое каменное слово еще раз. И это принесет тебе только боль.
- Да, отец... со мной... здесь... со...
Грэг гаснул, как изъеденное огнем, полено, и ничто не было способно поднять открытое пламя вновь – только тлели угли, вспыхивая от ветра всего-то на несколько мгновений.
Но каких мгновений, приятель.
Винсент не отрываясь и не моргая смотрел как медленно погружался в бессильный сон его сын, и все его нутро скручивалось в спираль все сильнее. Бессмертному будет недостаточно никакого количества произнесенных слов – их было слишком много за излишне прожитые годы.
Но вместе с этой болью приходило и некоторое несильное, робкое тепло – он не забыт, он не остался в сыне черным, грязным и вонючим отпечатком, несмотря на все его действия и поступки.

- Идем. Дай ему отдохнуть...
- …пора, да. – не сразу, вслушиваясь в дыхание сына, негромко отозвался воин и прикрыл глаза в ответ на прикосновение чародейки к его щеке, склоняя голову к этому касанию.
И он нехотя отнял пальцы от уснувшего отпрыска, поднимаясь на ноги.
- …пусть тебе приснится как вокруг под тобой проносится золотая пшеница и ты забавно трясешься в седле передо мной. Но я крепко прижимаю тебя к себе, ты не упадешь. – тихо выдохнул бессмертный, вкладывая в эти слова все, что у него было к сыну, возможно прощаясь, и осторожно прикоснулся губами к серебряной макушке провалившегося в неизвестные им сны сына.
И он оглянулся на пороге, пристально рассматривая комнату, игрушки и кресло, и порывисто вытер нос. В тупом, упорном стремлении ли запомнить, прекрасно зная, что со временем и эта «картинка» размажется и погаснет в его разуме, таком же безумном, как и у сына и деда.
По коридору Беда пошел не быстро, не в стремлении быстрее покинуть это место. И тяжести в его шагах было куда меньше, чем до. И пусть это был всего лишь один единственный шаг из сотен тысяч, которые пройти не представлялось возможным.
- Позаботьтесь о нем. – произнес Винсент на крыльце, освещенном теперь поднявшимся солнцем более ярко, кажется до рези в глазах.
- Непременно, ступайте с миром. – ответила сестра, вновь одаривая их обоих своей кроткой улыбкой, и направилась внутрь, и опять не задавая никаких вопросов и не желая залезать в те мысли и переживания, в которые ее не звали и не посвящали. И где такому было научиться?

-…хорошо, что ты пошла со мной, Ския. – отозвался негромко Беда, поворачивая голову к некромантке и несильно, но искренне, пусть и с каплей печали растягивая рот. Его пальцы скользнули по ее, выражая благодарность и то, о чем между ними не было принято говорить вслух. Под сапогами шуршал гравий, морской воздух проникал внутрь тела, вновь позволяя нормально вздохнуть, мелкие птицы перелетали с ветки на ветку, мир вне приюта наполнялся живыми и живущими звуками, погружая в вечный круговорот и порядок, и оставляя приют с его тишиной и медлительностью в своей собственной реальности.

Отредактировано Винсент де Крориум (06.05.2022 03:49)