Керастес отрывается от карты, но лишь затем, чтобы посмотреть на брата. В ее взгляде нет ни подозрения, ни осуждения, но температура в комнате, кажется, начинает повышаться. Случится ли взрыв, вот в чем вопрос?

Ничего не происходит. Она вообще больше не задавала вопросов после той ночи и, вероятно, подсознательно понимала, что ответы ее ни капли не порадуют. И даже если это была куда более мягкая версия Керастес - это не делало ее характер проще. Их загадочная связь привязала их друг к другу, но что будет дальше? Леди Ар'Луна считала, что необходимо заглянуть в воспоминания Холгейра, дабы найти ответ. А появления Аст, похоже, не было ни в одном ее видении. Никто не мог предсказать, чем закончится эта история, и будет ли у нее конец вообще.

- Тогда ступай. Кто мы такие чтобы удерживать тебя? Встретимся здесь до полуночи. - спокойно говорит она, после чего сворачивает карту и подвязывает ее лентой чтобы отнести в порт. - Мы с Аунаром отправимся за местами и припасами.

Аунар не проявляет особого желания наведаться к леди Ар'Луне пораньше и тем самым делает их интерес к ее словам куда менее заметным для Буревестной.

Сегодня, кажется, была самая душная ночь в году, даром что наступило Претишье. Соображать было непросто, но осознание иногда охлаждало мысли: они ходят по тонкому льду, на котором подозрения Керастес могут не просто вернуть ей память, но и помочь понять, кто виноват в ее замешательстве. Сейчас она толком не понимала, как близко они подошли к тому, что еще совсем недавно она называла собственной целью.

Аст могла быть ключом к этой цели. Или помехой.

Улица или Луна не дадут ответов, а вот в заведении леди Ар'Луны уже практически традиционно слышался переполох - уже сегодня они работали как обычно, а количество гостей, кажется, только увеличилось после недавних событий. Но на втором этаже заметна была небольшая суета, не слишком свойственная такому размеренному покою, которое внушало заведение.

Керастес, кажется, не так сильно озабочена отсутствием их друга на корабле - ее взгляд спокойно провожает удаляющиеся огни портовых заведений и улиц. Архаас обращает внимание на супруга лишь тогда, когда они уже достаточно далеко от суши, и, скрестив руки на груди, удостаивает его ответом.

- В самом начале я четко очертила цель нашего путешествия, Аунар. И моя цель для меня важнее тех, кто пытается меня ее лишить... не самыми честными методами. - ее янтарные глаза прищуриваются, и в неровном свете судового фонаря заметно неодобрение в этом взгляде. - Наш друг предпочитает держать много вещей от меня в секрете, и, похоже, успешно вовлекает тебя в эту затею. Но я не хочу чтобы за меня принимали решения, я дала это понять. И сделаю вид, что ты не пособничал ему в краже моей памяти и не сделал из меня дуру в момент, когда каждый день важен.

Она вздыхает и переводит взгляд на морскую гладь, ее обида явно куда больше чем то, сколько от нее хотела продемонстрировать Буревестная. Ярость в этом смысле была проще - холодная или горячая, она выплескивается разрушительным чувством, коротое долго снедает изнутри, а обида... была похожа на перебродившее вино - ты не можешь ни злиться, ни простить в этот момент. Горечь этого чувства ей была хорошо знакома.

Их объединила ее цель, и предавать ее казалось предательством самой архаас. Они потратили кучу времени зря, и вот итог: Тиа и сестра Аунара мертвы, еще куча жертв вдовесок и караван Аркамэ не может получить назад Аст, потому что Карбьеру теперь предстояло объяснить, что с ней не так. Но действия ведьмы совершенно точно убрали туман из головы Керастес, и ее память вернулась к тому, на чем она была зациклена.

Цель. Цель. Цель.

- Я не могу допустить его к такому делу без должного доверия - это погубит его, наверняка. Если он не верит мне и моей цели, предпочитая иные пути и манипуляции, лучше так. Сестра понимает это, если до сих пор ничего ему не сказала. Это дело, в котором легко потерять свою жизнь, и за свою я боюсь меньше всего. - и это было чистейшей правдой: вампир мог добраться сюда куда быстрее хромой телеги. - Благо, в этой истории есть и хорошие новости: мы почти у цели.

Буревестная достает из сумки небольшой круглый предмет, который на деле оказывается компасом - изысканная серебряная оправа намекает на его дороговизну, а потертость каждого элемента - на старину. Но все же раритет не намекал на то, чем мог ей пригодиться, и Керастес приходится пояснить. Ее губы трогает легкая улыбка. - Я немного позаимствовала его у сестры, но благодаря ему мы теперь знаем, где артефакт... и вход в город. И все именно так, как я и предполагала.

Аст качает головой, эмоции мешают ей найти нужные слова, чтобы выразить такую массу воспоминаний. Она обнимает Карбьера доверчиво, словно дитя малое, и берет небольшую паузу: закрывает свой разум, переводит дыхание. Камушков, падающих на его рубашку, становится немного меньше, они словно крохотные искорки силы. Ей нужно еще несколько минут - присутствие знакомого лица было облегчением, примерно таким же, как если бы она увидела кого-то из прошлого. Просто следовало оставить мысли о том, что те, старые лица, уже не вернуть из потока времен.

И что столько времени потрачено ими зря...

Ох, нет. Аст отстраняется, утирает рукавами оставшиеся слезы и стряхивает с платья камушки. Она выглядит намного спокойнее, щеки алеют то ли от смущения, то ли от сдерживаемых эмоций. Их связь упрочняется и, когда леди Ар'Луна приносит ей стакан свежего сока, лицо полукровки наконец-то светлеет.

Кажется, буря миновала, пока что. И все же было ясно - то, что она могла поведать, не было ни доброй, ни светлой сказкой с хорошим концом. Скорбь, одолевавшая Аст, была всеобъемлющей, она словно затапливала разум и окрашивала мир оттенками серого.

"Меня зовут Сафотэя. Я - дочь второй дочери Мираль, вторая хранительница Янтарного Леса, что на острове Эйстель в центре мира. Если использовать мои более современные воспоминания, то я скорее всего - одна из первых ведьм. Мой лес был моим каждым корнем, каждым листком, а я - вся его. Хранители Янтарного Леса хранили семя Древа Жизни, важнейшую вещь, которая стоила многих жизней живущих в то время и еще не родившихся... "

Ее история уносит их далеко назад, к маленькому семячку и одаренным силой Древа жрицам, которые из поколения в поколение должны были оберегать его. Жизнь Сафотэи была совершенно обыденной для тех времен, помимо одного простого правила - она не могла покидать свой лес. Она была чрезвычайно одарена в магическом плане, много училась, в лесных селениях ей не было скучно и эльфы относились к ней с уважением. Сафотэя не вникает в детали, потому что не очень их помнит - в голове все по-прежнему будто перемешано, и лишь самые четкие события казались реальными.

Она нашла Холгейра в лесу после нападения могущественных существ - драконов, которые жаждали магической мощи, которую ограничивало Древо. Драконы, создания Солнца, были рождены из природных стихий, но в могуществе своем абсолютно лишены способностей к созиданию, в отличии от Богов... и довольно похоже на Агенейю, которая стала их союзницей. Сафотэя вырастила своего врага, как друга, из любопытства: ее кругозор был узок, а для него был открыт целый мир. И этот соблазн стал для нее слишком большим, потому что ей хотелось увидеть все то, что было доступно ему по праву рождения.

И она увидела, сквозь его знания и рассказы. Он быстро вырос, и тогда уже они оба, как полноправные партнеры, начали присматривать за лесом. Холгейр не знал о том, что она хранит, и, похоже, не догадался - чары не позволяли хранителям говорить о подобных вещах, а снять их мог только король или сама Мираль.

После одного из нападений лес сильно пострадал, но в который раз они справились с этим - и тогда Сафотэя начала чувствовать, что что-то не так. Она не помнила, что именно случилось - кажется, она подобрала небольшой светлый камень в лесу. И после этого магия в ней расцветала все сильнее с каждым днем, мана наполняла тело с небывалой легкостью, и со временем это начало походить уже не на благословение, а на проклятие - она начала забывать простейшие вещи, тело постоянно наливалось тяжестью, а зрение становилось ненадежным.

И, в один из дней, когда противник напал внезапно, она оказалась беззащитна перед их приходом... этот день стал днем ее смерти, довольно простой, как и вся ее жизнь - Смерть вошла к ней в дом и просто взяла свое, когда Сафотэя уже не могла видеть преступника. Она была уверена, что, подобно своей матери, станет частью леса и переродится новой Хранительницей.

Но на этот раз что-то было не так, с этого момента ее воспоминания были такими странными: она как будто проживала вторую жизнь в прекрасном месте и ее глаза видели недостижимые ранее уголки мира. Но все это было таким наигранным, порочным, печальным. Агенейя даровала ей второй шанс и второе имя - Керастес, но в ту пору Сафотэя ничего не помнила о прошлом... и таким там было все. Прекрасный город, над которым стоит удушливый туман. Добрые и веселые фэйри, которые заманивают пока еще юный человеческий род в рабство, где они веселятся и пляшут, а затем, счастливые, работают, покуда не умрут.

"Агенейя создала прекрасное место, даровав второй шанс душам, которые имели способности и знания чтобы построить великий город, рай в Аркануме. Здесь все подчинялось ее воле и все со временем выходило из-под контроля - жестокая натура фэйри и их праздность рушили все, что мы строили. Жрицы Солнца создали Обелиск, сделав их смертными без их ведома, и с первой пролитой кровью все улеглось... но это место не стало раем, оно было лишь мирной точкой в круговороте войны. Боги - это то, что мы чувствуем, они подвержены эмоциям тех, кто возносит им молитвы, и тщеславие быстро охватило Божество, которое теряло свои силы."

Для Сафотэи, по иронии судьбы, ничего не изменилось. Да, она могла путешествовать, увидеть целый мир, но теперь была привязана к великому городу Эстэ. И все же, пока Холгейр был рядом, им было все равно. Казалось, что они обретут счастье в этой второй для нее жизни и, конечно, полагать так было наивно. Наивность всегда играла с ней дурную шутку, и если бы не ее беззаботность и эта самая черта - все не стало бы таким снежным комом?

"В день, когда драконы напали на сам Эстэ, моя связь с Богиней ослабла, и я все вспомнила... но тогда было уже поздно. Мои воспоминания с той поры очень обрывочные, я думала, что вечный кошмар - это и есть смерть. Я понимала, что Холгейр не дал моей душе отправиться на Суд, но в то же время я оказалась заперта в чьей-то чужой воле. Сначала эта воля была милостива к живому, печальна изнутри, и я могла видеть многие вещи ее глазами. Я не сразу поняла, что эта воля была той божественной кровью, которой напоила меня Агенейя."

Боги покинули мир, он больше не подчинялся их капризам, к ним относились насторожено, а к их учению - с презрением. Не было молитв, прекрасного города и его праздников. Зато было много войны, отчаяния, смерти... сильных эмоций, которые выстроили настоящее. Таких сильных и таких печальных, что эспер, разделивший с ней тело, быстро оттеснил ее в постоянный кошмар, которым было его сознание. Чем больше она давала шансов - тем больше ее предавали. Чем больше она верила в других - тем сильнее они ее разочаровывали. Слабые. Смертные. Бесполезные.

И всегда, бесконечно, молящие. Кричащие о своих жизнях, жаждущие избежать смерти и любой печали. Умирающие, страдающие, претерпевающие ужасы и жестокость. Ее жалость к ним была велика, потому что такова божественная натура. Люди, как и драконы, были творениями природы - созданиями, которые предназначены миру Судьбой. Все, что ею записано перед сном, стало законами природы, и даже божественное вмешательство не могло остановить подчиняющийся ей ход времени.

"Агенейя услышала их. И так родилась ее цель - гарантировать смертным их Желание. Вечная магия, вечная эйфория и вечная жизнь, лишенная печали. Холгейр пал, когда она практически добилась своей цели. А потом она пробудила несколько других архаас, и убедила их в том, что возрождение - необходимо и неизбежно. И, боюсь, у них есть практически все, что требуется для призыва."

Она констатирует это просто и сухо, как молчаливый свидетель тысячелетних страданий отвергнутого, но не свергнутого остатка божества. Звучало это дико, но полукровка, похоже, не считала действия Агенейи ужасными или опасными. По крайней мере, отчасти. И Сафо поясняет свои эмоции, опустив глаза в пол:

"Она и я - одно и то же создание, я тоже ответственна за происходящее. Мне хотелось забвения сильнее, чем бороться, и я даже не пыталась ей сопротивляться. Я испытывала боль с ней, мы плакали вместе и шли по пути, в котором есть лишь чужие страдания. Она - по эту сторону. Я - по ту, что всегда скрыта ночью. Агенейя - рабыня чужих чувств и эмоций. Это большое бремя, видеть, как мир утопает в боли. Но это - не наше бремя. Мы лишь мертвецы, каждый из которых ведом чужой волей. Холгейр отделил свою горечь и ярость, чтобы хранить мое мертвое тело, но пожертвовал обещанной ему вечностью. Мне помогло только желание этого ребенка освободить меня от кошмара, и я согласна быть с ней вместе до конца. Мы должны вернуться туда, откуда начались наши ошибки, чтобы освободиться и дать ей воспользоваться нашими душами и душами оставшихся архаас для собственного возрождения. "

Благо, она знала дорогу.

И леди Ар'Луна, судя по ее мрачному виду, смогла заглянуть в это знание.

- Ох, так вот кто украл компас... Боюсь, нас уже обвели вокруг пальца.

Леди Ар'Луна немало удивлена такому недоверию, но еще больше - всей этой истории в целом и ее странной правдоподобности. Глаза редко подводили ее, и она сама знала: присутствие божества в Керастес было слишком близким, слишком осязаемым, чтобы отрицать правду.

- Я, признаться, и сама в замешательстве, кому верить. Мои воспоминания отличаются, это правда, но жрицы Солнца - не обычные жители города. Мы живем обособленно и мало взаимодействуем с фэйри. - пожимает плечами она, встречаясь взглядом с Карбьером.

"Все так. Жрицы Солнца - смертные создания которых не дурманит яд, их силы были важны для города, и потому они жили во Дворце Роз. Для жрицы существовало куда больше ограничений, чем для архаас, и роль их была куда значительней - благословение Солнца могло защитить не только город, но и Агенейю, от часа суда. Смертных презирали в Эстэ, но жрицы пользовались уважением. Они постоянно находились под влиянием Агенейи, а богиня могла быть очень убедительной."

Сафотэя была права. Она и сама, не помня о своей прошлой жизни, была убеждена в том, что город полон счастья и лишен забот. Что все прекрасно. А вот Холгейр, судя по всему, видел совсем иную картину - и именно это зрелище, полное порока и грязи, привело его к окончательному решению. Да, у них был второй шанс. Но что если плата собственной совестью слишком велика?

Вампирша опускает взгляд и некоторое время пытается просто примерить подобную версию на свою жизнь в Эстэ. Ее мир тоже разрушался от слов Сафотэи и уж точно не Карбьеру было обижаться - это ей предстояло внезапно осознать, что все, во что она верила и все, что знала - ложь, выведенная словом и магией божественной сущности. Она замечала то, что хотела замечать, и потому не увидела очевидного.

- Только вот у нас нет времени выяснять. Керастес стащила компас и я не могла этого предвидеть - а это уже доказательство если не божественного вмешательства, то моей очередной глупости. И если мои предположения верны, и она все помнит о том, кем является - вас, Карбьер, попытаются оставить позади. - предупреждает Ар'Луна, и в этом есть доля истины - Керастес нужен был перерожденный Холгейр, но никак не тот, кто лишил ее памяти и связался с измененной Аст. Кто хранил от нее секреты, в которые божественная сущность не позволяла заглянуть.

"Нам будет небезопасно следовать прямо за ними, но у вас вроде есть эта... птица? Правда, я не думаю, что она пролетит так далеко - если у Керастес есть компас, значит дело усложняется. Но я тоже кое что знаю о местонахождении артефакта. Волмирские острова являются ключом ко всему: там живут последние фэйри. Это летающие острова, которые парят благодаря силе артефакта. Мы вряд ли убедим жителей в том, что хотим защитить артефакт, но можем попытаться. Или сразу отправиться в город - я попробую занять свое тело первой и высвободить энергию, которую накопил Обелиск... но, даже без божественного явления, последствия могут оказаться непредсказуемыми."

Кажется, Сафо была теперь настроена решительно. Ее вины не было в том, как все обернулось - она не добивалась мировой власти или гиганского могущества, не плела интриг и даже не была полноценной частью эльфийского общества того времени. Она была просто жителем того, старого мира, и, как многие его обитатели, стала жертвой чужой игры и чужих желаний. И даже смерть в таком случае не оказалась избавлением от чужого вмешательства.

Ей просто хотелось, чтобы все встало на свои места. Чтобы мертвые остались мертвыми и были похоронены в вековых песках времени. Чтобы божества отошли в сторону и не подчинялись чужим желаниям. Чтобы их души вернулись в цикл или пали жертвами Суда, но получили желанное освобождение. Все, что происходило с ними теперь, было таким далеким для текущего мира и его жителей, и даже сам Карбьер вряд ли мог представить, что все будет так - что его со всех сторон окружит Смерть.

"Они хотели этого и мы тоже захотели со временем, когда все, кого мы любили, снова и снова покидали нас. Многие из тех, кого помнит лоза - уже погибшие люди. Божество жаждет избавить их, нас от этого бремени." - кивает Сафо, и целеустремленность куда более упрямой Керастес получает обоснование. Ее жизнь и смерть действительно зависела от этой странной цели, а существование без ее выполнения было невозможным. Вероятно, она и сама не осознавала, что ведет ее к затерянному городу, в то время как и фэйри лесов Эф'Ша'Тэхии, и Холгейр, пытались всеми способами сбить божество с его пути.

Но прожитого слишком много. Молитвы были услышаны, их стенания и мечты до сих пор звенели в их ушах.

Все когда-либо заканчивается. И конец страдания всех смертных будет прекрасным - так считала Агенейя. В чем-то она была права. Но что будет потом? Что останется, кроме апатии?

Сафотэя улыбается, ее кошачьи ушки поднимаются, а хвост начинает раскачиваться из стороны в сторону. Она прижимает ладонь к груди, восхищенная благородным порывом едва знакомого ей, но так хорошо знакомого другой ее части вампира. Неужели он действительно готов пойти на это ради нее?... Их общее мысленное пространство наполняется теплом.

"Вам предстоит сыграть самую важную роль, Карбьер, но я смогу рассказать о ней только на месте - многое зависит от проблем, с которыми нам предстоит столкнуться... но попасть в город - не такая большая проблема, если воспользоваться телепортом где-то под Оазисом Молитвы. Обычно для координат нужен специальный артефакт, которым владеет старый архаас, но жрица Солнца найдет Обелиск и без этого - все же работа телепортов это наука о привязке к направлению, и тем местом, в которое мы раньше телепортировались, был Обелиск. Другое дело, что это может занять какое-то время... и будем надеяться, что поиски острова Керастес и Холгейром помогут нам его выиграть."

Леди Ар'Луна явно до сих пор не до конца понимает, кому верить: своим собственным воспоминаниям и хорошо знакомой сестре или этому ребенку, который появился из ниоткуда. Их будущее было туманно для нее, их настоящее - размыто, в отличии от ее собственного неживого существования.

- Я до сих пор в замешательстве. - справедливо заключает вампирша, но тут же продолжает: - Тем не менее, я придерживаюсь мнения о том, что судить обо всем можно лишь находясь в центре событий. Так что я помогу вам, насколько это в моих силах. И начнем с подготовки к нашему завтрашнему путешествию!

Она улыбается своей изящной улыбкой великосветской дамы, после чего скрывается за дверью. Остается только одна нерешенная проблема: Аркамэ, которая ждет возвращения Аст и верит в то, что ее добрые дела и услуги будут отплачены встречным добром.

Ну и то, как его друзья управились с местами на корабль, если отвергнуть худшие предположения.

Полукровка внимательно смотрит на Карбьера своими синими, как две фиалки, глазами, будто пытаясь разглядеть в нем ту особую черту, магию, которая вынуждала их полагаться на вампира. Он чаще был ведомым, чем ведущим, это правда, но он вовсе не был подневольным наблюдателем, за которого принимали решения. Иногда он сознательно отказывался выбирать, а иногда - подчинялся давлению Керастес, но что он потерял за время этого безумного путешествия?

Если побыть немного за Керастес, она бы сказала что-то в духе: "Лучше смотреть на то, что приобрел", со свойственной ей привычкой не оглядываться назад слишком часто. Вынужденной привычкой тысячелетнего существа, от которой была польза и молодому обывателю вечности - оглядываясь к тому, что кажется упущенным, не сможешь смотреть в настоящее... а оно, тем временем, богато сюрпризами. Древний мир и настоящий были переплетены так тесно, что граница времени в заведении леди Ар'Луны размывалась.

"Всегда можно создать новые воспоминания." - звучат в его голове ее тихие, загадочные слова. Сафотэя улыбается. - "Спасибо, что предоставили свое плечо и свое сердце для моей тоски - теперь во мне почти не осталось сожалений. Вы имеете право убедиться в правоте или ошибочности суждений леди, как никто другой... и если находка расстроит вас, знайте - вы всегда можете вернуться и воспользоваться моим сердцем и моим плечом."

Она выглядит почти как озорной ребенок: разительная перемена после недавнего горя, которое прорастало сквозь все ее существо. Иногда невыносимой, воистину, оказывается просто попытка держать все в себе. А теперь он может покинуть ее со спокойной душой, хотя спокойствие и будет относительным - Аркамэ ждет.

Куда же идти сначала?

Ночная тьма встречает его тысячами городских огоньков, которые даруют теплый свет взамен алому сиянию Луны над головой. Чем дальше несут ноги, тем тоньше он становится, тем менее важными кажутся проблемы, в которые Карбьера погрузила совершенно чужая жизнь и воля. Могло ли все быть иначе? Вероятно, нет. Эта история обросла проблемами и спустя века игнорирования стала настоящей лавиной, имеющей все шансы похоронить под собой добрую часть мира.

Просто если бы не он, то кто-то другой. Но без чужого участия все никак не закончится. Это понимал каждый из них. Аунар мог повлиять на Керастес, но она не может противиться воле собственной крови, ее неумолкаемому зову и непрерывному кошмару, а он - не может противиться ей, потому что так уж устроена их странная любовь.

Итогом такого чувства могло быть только одно: самоуничтожение.

Ночью путь до портового городка на севере занимает куда больше времени, но скорость, свойственная вампиру, позволяет добраться еще к тому времени, как последний корабль только-только скрылся за горизонтом. По крайней мере, так ему сообщают моряки в порту. Последний корабль ушел, а он остался. Стоило ли лелеять надежду, возвращаясь обратно в Эону?

Вне зависимости от того, готов ли к этому Карбьер, тяжелый разговор настигает его у входа в столицу прямо по возвращении. Аркамэ стоит у ворот и по ее встревоженному виду все становится ясно даже без визита в гостиницу: его друзья не вернулись из своего похода к порту. Корабль был уже, вероятно, слишком далеко, и наверное Аркамэ не слишком-то и надеялась застать его, что бы не твердили духи в ее голове.

- Аркамэ встревожена: духи не видят Аст. Они молчат, вы молчите, все молчат. Полагаю, Аркамэ имеет право требовать хоть каких-то объяснений - где ее сестра? - ее невидящие глаза устремляются к нему, и, хотя подобно всем слепым, шаманка не могла контролировать толком выражение своего лица - на нем было написано чистое неверие, раннее горе, готовое перерасти в новое одиночество этого пестрого города.

Этот прекрасный город, с его огнями и яркими стенами, украшенными пестрой мозаикой, вполне мог стать чьей-то тюрьмой. Чьим-то одиночеством, которое никогда не покидает душу, даже в толпе.