Лай обозленных псов разносится по всему лесу, отскакивает от деревьев и мокрой земли не эхом, но окликом, затихающим с каждым новым сделанным шагом. Преследователи отстают и отстают сильно, но страх, что гонит Тесселе вперед, не дает ей замедлиться. Что стоит четвероногим борзым нагнать ее по следам, будто подстреленную лань?

Впрочем, они не были охотниками. Охотником был тот, кто шел позади, потерянный в густой тени.

Деверья на пути оказывались преступно высокими, а самые нижние ветви свисали не менее чем в двух метрах над землей. Даже попытавшись вскарабкаться на них, Тесселе бы только ободрала руки о мокрую кору да перепачкала сильнее одежду в грязи. Ей нельзя задерживаться, нельзя тормозить, ведь собачий лай гонит девушку вперед.

Ощущает ли она, как смыкается над нею смертельный капкан?

Погоня длится недолго, хотя по ощущениям – целую вечность, если не больше. Казавшийся густым лес редеет неожиданно, будто кто-то выпилил добрую часть растительности, оставляя за собой только низкие, но раскидистые кустарники. Они мешают обзору, цепляют колючими ветками подол платья и кожу на лодыжках. Эти следы горят огнем, кровоточат, но не останавливают.

Только предостерегают.

Шум дождя не может заглушить шума реки, ревущей где-то впереди. Где именно – рассмотреть толком не удается; приходится только гадать, теряя рассудок от сумасшедшей какофонии звуков. Соло в ней остается за бешеным стуком сердца.

Земля под ногами становится мягче, в ней утопают стопы вместе с обувкой, тяжелой, грязной, скорее всего безнадежно испорченной. Убегая так быстро, насколько хватало сил, Тесселе не успевает понять, что происходит.

Она падает. Земля под ее ногами – высокий берег, нависавший над бурно вздымавшейся рекой.

Чувство полета одномоментное и обманчивое, от него перехватывает дыхание, но прежде, чем произойдет что-то непоправимое, кто-то резко хватает девушку за предплечье, в один рывок возвращая на твердую поверхность. Ледяные руки смыкаются вокруг нее стальными цепями, не давая вырваться – Тесселе падает, но приземляется на чье-то тело, распластавшееся по земле.

- Заставили же вы меня распереживаться, Тесселе, - Надрывно произносит Карбьер. Его грудь тяжело вздымается, как если бы ему не хватало воздуха, но разве это не иллюзия? Мертвецы не дышат. Не чувствуют и, как следствие, бояться не могут.

И все же в его голосе слышатся ноты пережитого страха. За Эвенвуд или за перспективу провалить доверенное ему поручение – бес его знает. Тем не менее, вампир приподнимается на локтях, чтобы получше рассмотреть ее и убедиться, что с ней все в порядке.

- Вы не ранены?

- Я, - Он не удерживает ее, когда Тесселе решает самостоятельно вскочить на ноги, ослабляет хватку. Не было бы растерянности в его действиях, и когтистая ладонь непременно вцепилась в чужую одежду так, что могла быть оторвана только с приличным куском ткани. Но этого не происходит, и Карбьер может лишь снизу вверх наблюдать за попытками девушки отдалиться.

И что это за навык такой, измотать ему столько нервов всего за один треклятый вечер.

Карбьер не думал о том, что девушка решит сбежать, даже если то было самым вероятным развитием событий, и уж тем более не мог предположить, что вместо того, чтобы побежать в город, она ринется прямо в лесную чащу. Ему хотелось ругаться, выражаясь громко и грязно, как не пристало выражаться в присутствии леди, и только шок пережитого держал его негодование в узде.

Крик служанки до сих пор стоит в ушах вампира, как и его собственный обреченный вздох. Не командировка, а сплошные потрясения, до того бестолковые, что становилось совсем не смешно.

Тесселе падает, и впервые Карбьер позволяет себе повысить голос.

- Не подходи к краю, дура! – Рявкает он неожиданно и зло, но, скорбно тряхнув головой, одергивает сам себя. Не так ему надо разговаривать с девушкой, пускай и бестолковой, что пережила большой стресс, тряслась и была напугана отнюдь не наигранно.

Ее реакция была оправдана. И это приводило Карбьера в чувства.

Он поднимается с земли: некогда белоснежная рубаха перепачкана в грязи и плотно прилегает к худощавому телу, на первый взгляд обманчиво хлипкому. Вампир прячет руки за спину, словно показывает, что более не дотронется до Тесселе, и склоняет голову набок. Мокрые волосы неприятно липнут к лицу, но это, кажется, совсем его не беспокоит. Как и холод. Как и мрак, царящий вокруг.

Только Тесселе удостаивается его пристального внимания.

- Давай, скажи. Скажи мне, кто я, и, если не промахнешься, я отвечу тебе, кто ты, - Едко отвечает он на ее заявление, раздраженный, - Расскажи мне, в чем хочешь меня упрекнуть, ведь полуночный лес в разгар ливня – это самая лучшая обстановка для светской беседы. Или скончаться от пневмонии приятнее, чем быть поднятой на вилы тупоголовыми крестьянами? Пожалуйста, как скажешь.

Карбьер не выдерживает – импульсивно взмахивает руками, прежде чем отступить. Шаг. Второй.

- Делай что хочешь, вопреки моим попыткам помочь. Посмотрим, куда это тебя приведет.

Два зеленых огня полыхают сочным коктейлем противоречивых эмоций. Карбьер блефует, создавая видимость того, что готов уйти, уже разворачиваясь на каблуках ту сторону, из которой пришел, хотя знает – деваться Тесселе было некуда. Некуда податься и некому довериться.

Подлый прием. Подлый, но продиктованный отнюдь не рациональным подходом.

Он замирает на месте, пораженный словами Тесселе, будто громом, и оборачивается, так мучительно медленно, что можно было подумать – прямо сейчас вампир согнет ноги в коленях и одним прыжком достанет до нее, совершив злодеяние, в котором его упрекали. Но этого не происходит. Секунды молчания повисают меж ними, чтобы разбиться о мужской хохот. Карбьер смеется искренне, прикрыв веки и запрокинув голову.

- Не много ли чести? – Он зубоскалит, не скрывая острых клыков. Еще недавно их орошала кровь, пускай и не первой свежести, - Или ты хочешь обвинить меня в отсутствии вкуса? Намеревался бы я тебя сожрать, так и не церемонился ни с гостиницей, ни с экипажем. Не вел бы себя с тобой как с кем-то равным, достойным уважения и сопереживания, в конце-то концов. В сотый раз повторяю – я исполняю приказ своего начальства доставить тебя живой и невредимой в Рон-дю-Буш, а там… Не сочти за грубость, но тамошний контингент не тянет в рот что попало, как, может, принято в вашей деревне.

Карбьер был не на шутку раздражен, и даже страх получить выговор от своего сира не был так силен, как желание плюнуть на все, бросив наглую девчонку в этом лесу. Пусть выбирается как хочет, а лучше и не выберется вовсе – он скажет, что оборотень помер вместе со всеми свидетелями его преступлений. Дело будет замято, обратится в бестолковый слух, как и множество историй до этого.

Но, сбрасывая наваждение, вампир рассекает воздух рукой, изящным жестом убирая с лица налипшие пряди. За вспышкой злости пришло умиротворение, и он расслаблено кидает Эвенвуд свои последние слова:

- Не хочешь цепляться за возможность, уготованную тебе… судьбой? Луной? На что там обычно полагаются люди в принятии жизненно важных решений? Пожалуйста. Ближайшая деревенька на севере отсюда – тебя примут, если не посчитают уличной сумасшедшей. Я же возвращаюсь в гостиницу. Наутро ты меня там, к слову, уже не застанешь. Я ведь джентльмен, а желание леди для джентльмена – закон. Прощай, милая, и помни, что смерть - это далеко не самая страшная участь, что может настигнуть тебя в людских руках. Впрочем, не знай ты этого, разве ринулась бы в лес, подальше от города и его обитателей?

И он уверенно шагает вперед, более не оборачиваясь. Как там говорят в селе? Баба с возу – кобыле легче.

На оклик Тесселе не следует закономерной реакции – Карбьер удаляется все так же уверенно, готовый вот-вот исчезнуть из поля зрения, но останавливается, стоит ей, промокшей до нитки, дрожащей всем телом встать перед ним, преграждая путь к гостинице. Он картинно заламывает бровь и складывает руки на груди, мол, чего тебе еще надо, мы все обсудили. Когда же речь заходит о признании, которого не случилось, вампир закатывает малахитовые глаза.

Чудное совпадение – глаза у Тесселе и Карбьера были одного зеленого цвета, но совершенно разных оттенков.

- Как ты себе это представляла? «Ах, милая леди, вижу вас смущает отсутствие в зеркале моего отражения? Что вы, это не достойно ваших волнений! Я – всего лишь существо из легенд, коим темные крестьяне стращают своих детей перед сном, но для вас, всегда и навеки, покорнейший слуга», - Отвесив шутовской поклон, разметает капли воды вокруг, все так же не замечая никаких неудобств, что мог бы доставить ему дождь.

Он не злится. Уже нет. И все же упорство Тесселе не давало ему остаться равнодушным.

Девушка, вымотанная до предела, моргает. Раз – и размытый силуэт Карбьера окончательно растворяется в темноте. Два, и обессиленную Тесселе подхватывают на руки, словно она ничего и не весит.

- Чего я испугался? – Негромко переспрашивает он, шагая вперед. Перед глазами проносятся пятна: кусты и деревья, озаренные первой за эту ночь вспышкой молнии, - Закономерно испугался исхода, которого не смог избежать. Кем я был для тебя до того, как знание о моей сущности оставалось секретом, Тесселе? Аристократом, протянувшим руку помощи. Ты засыпала его словами благодарности, а потом, когда секрет оказался раскрыт, посчитала чудовищем, недостойным твоего доверия. Разве я не прав?

Карбьер говорит и говорит, и речи его действуют как хорошая колыбельная. Наверное, очередные фокусы.

- Я не хотел быть монстром, Тесселе. Вот и весь мой страх, - Последнее, что может она различить в поднявшихся завываниях ветра.

***

Тесселе приходит в себя в теплой постели; стоит ей осмотреться, как знакомым покажется интерьер: занавески, люстра, мебель, ковры. И никого рядом, по крайней мере, на первый взгляд.

Тишь да гладь. Подозрительно.

Сквозь плотно закрытые шторы пробиваются лучи света, намекая, что с часа ночного происшествия прошло уже немало времени. Девушка может попытаться встать, и тут же почувствует, как на глаза ей сползает какая-то мокрая тряпка, лежавшая ранее на лбу в качестве компресса. Конечно же, пробежка под дождем не могла пройти для нее бесследно, и тело наверняка пробивал озноб. На прикроватной тумбочке стоят какие-то медикаменты, а рядом с ними – записка с указаниями врача, когда-то успевшего наведаться сюда.

За стенами комнаты слышны разговоры постояльцев, стук каблуков и маленьких колес телег, но в самом номере царит умиротворяющая тишина. На подлокотнике мягкой софы, стоящей спинкой к кровати, виднеется знакомая темноволосая макушка. Он что там, спит?

Заслышав, как закашлялась Тесселе, лежащий на софе вампир соизволил подняться. Вид у него помятый, будто бы он и впрямь спал, но взгляд не выдает ни утренней рассеянности, ни откликов эмоций, бивших через край этой сумасшедшей ночью.

- Я уж думал, ты не проснешься, - Карбьер приглаживает волосы, убранные в высокий хвост, и кладет на стол какую-то книжку – с кровати обложку толком не рассмотреть. Ну, не дамские же романы он читал все это время.

Преодолев расстояние, разделявшее гостевую зону со спаленной, он пододвигает к кровати Тесселе стул, на который и усаживается, прежде убрав мокрую тряпку в небольшую миску с водой. От нее исходит запах каких-то трав, наверняка прописанных тем самым неизвестным доктором.

- Как ты себя чувствуешь? – Интересуется Карбьер, испытывая легкое ощущение дежавю. Сейчас ему не хочется припоминать девушке их состоявшегося накануне разговора, да и коли б не было ее состояние столь плачевным, наверняка держался бы подальше, чтобы не смущать ни себя, ни Тесселе. У него точно было время обдумать все произошедшее, - Ты проспала часов пятнадцать, не меньше. Время обеда уже давно прошло.

Он кивает в сторону настенных часов, чтобы доказать правдивость своих слов, и когда Эвенвуд еще раз мимолетом осматривает комнату, то может заметить, что зеркала, ставшего катализатором всех вчерашних происшествий, на месте не оказалось. Только пустующая рама.

Не иначе как запоздалые меры предосторожности, принятые в отношении не спящей Тесселе, но гостей, которых она не застала.

Делает ли Карбьер вид, будто ничего не произошло? Лишь отчасти. Игнорировать полученные девушкой раны было сложно, а надеется, что секрет ее спутника будет благополучно забыт – глупо. Но он сдержан так же, как и до приезда в Дивноречье, и все так же участлив, гремит скляночками с лекарствами в поисках чего-то конкретного.

- С отъездом нам придется повременить, - Вампир констатирует очевидное, - В идеале до следующего утра, но там уж как повезет. Долгое путешествие нам все равно не осилить, пока ты в таком состоянии.

Подивившись, при чем здесь железо, Карбьер недовольно качает головой.

- Недопустимо так халатно относиться к собственному здоровью, - В вопросе, чуждому любому мертвецу, он, отчего-то, был невероятно щепетилен, скорее интуитивно, нежели осознанно. Не мог он помнить тех мучениий, которые причиняла ему собственная неизлечимая болезнь, да и о ее наличии когда-то вряд ли мог вспомнить. В наследство от жизни ему досталось только истощенное тело, да липкое ощущение присутствия чего-то темного и страшного, неизбежного.

Смерть ему была предначертана самой судьбой, как бы пошло то не звучало, а от судьбы, как положено верить, не убежишь. Зато подстроиться под условия вышло ловко, и о таком развитии событий Карбьер предпочитал не жалеть, хотя и на то были свои причины.

Пока что он находит способ их нивелировать.

Заметив, как поморщилась Тесселе, вампир возвращает холодную мокрую тряпку ей на лоб, понадеявшись хоть как-то избавить ее от страданий. Желание упрекнуть девушку в инфантилизме и глупой упертости было велико, но все же, вопреки ему, Карбьер о том более не заикается. Еще успеет, а сейчас надо было привести Эвенвуд в чувства.

- Доктор сказал дать тебе лекарство, как только ты очнешься,- В столовую ложку он по капле отмеряет собственноручно намешанное снадобье, немного вязкое, янтарно-желтого цвета. Все по рецепту, но с небольшими доработками во имя получения наилучшего результата в короткие сроки.

Карбьер знал толк в зельеварении. Яды ему доводилось готовить чаще лечебных микстур, но ведь в малых дозах яд – тоже лекарство? По крайней мере так говорили ему безумцы, каждодневно выпивавшие по капле яда за обедом. Что они лечили – не ясно, но утверждение их пришлось вампиру по вкусу.

- Открывай рот, - «И закрывай глаза».

Ложка, не серебряная, но металлическая, зависает у губ Тесселе; ладонью Карбьер придерживает ее так, чтобы ничего не пролилось. Он пользуется небольшой паузой, что подвести к логическому завершению их оборвавшийся диалог.

- По поводу вчерашнего… Просто знай, что я и не думал о том, чтобы причинить тебе вреда, а если секрет мой останется секретом, то не подумаю об этом и впредь.

Имея возможность лишить ее памяти, плотно прочистить мозги, чтобы не осталось и крупицы знания о вампирах, Карбьер предпочел бы этого не делать. Непрактично и наивно, но он хотел, чтобы Тесселе доверяла ему, и уж точно не желал того, чтобы по итогу она осталась куклой, личность которой была стерта магией.

Смерть – это ведь далеко не самый худший искод.

- Не капризничай, - Карбьер щурится, но все же таки ставит поближе стакан чистой воды, чтобы при случае подать его Тесселе, если горечь лекарства будет совсем уж невыносимой.

Своими действиями он наверняка напоминает ей хлопочущего над своим чадом родителя и, что весьма иронично, в возрастные рамки этой модели они вписывались. Сколько этой девушке лет? Восемнадцать-двадцать? Совсем дитя, если судить с колокольни шестидесятилетнего вампира. Впрочем, для своих родичей он точно так же оставался молодым и неопытным птенцом, едва вырвавшегося из под их неустанного контроля. Однако, диссонанс.

На вкус лекарство отдает горьким, действительно горьким вкусом не трав, но какой-то иной неприятной мешанины, от которой немного немел кончик языка. Это чувство очень скоро пройдет, но запомнится как нечто непривычное.

- Вчера ты была немного иного мнения на этот счет, - И это вовсе не подколка. Карбьер действительно не знает, что испытывает Тесселе, а потому считает важным выслушать ее. Уж возымели ли на девушку эффект его грубые, колкие слова или же сама она пришла к озвученным ею выводам, но он удовлетворенно кивает головой, даже смеется под конец, - Разделывают людей? Всякие небылицы я слыхал, но чтобы такое. Вампиры не едят мяса, Тесселе. И есть тебя я не собираюсь, даже надкусывать не стану, честное слово.

Рассказывать едва пришедшей в сознание Тесселе, насколько интимной может быть трапеза для вампира, если дело касалось прямого контакта с человеком, а не так как это было популярно в Рон-дю-Буше – светски, из винного бокала, было бы странно. В лучшем случае она неправильно его поймет, а в худшем вновь начнет придерживаться прежней позиции в отношении Карбьера. Потому он лишь тихонько посмеивается, помогая Эвенвуд поудобнее устроиться на подушках.

- Лучше не забивай себе голову глупостями и хорошенько отдохни. Мы больше не будем делать больших марш-бросков на пути в Рон-дю-Буш, и, пускай это сильно нас замедлит, переносить дорогу станет куда легче.

Заместо тряпки на лбу Тесселе оказывается мужская ладонь, не ледяная и не горячая, но еле теплая. Это тепло волнами расходится от подушечек пальцев, даруя мимолетное облегчение – Карбьер не мог убрать болезнь, но умел создать иллюзию ее отсутствия.

- Какого же ты неприглядного обо мне мнения, - Карбьер не упускает возможности наигранно возмутиться.

Разумеется, он прекрасно понимал, на стороне Тесселе была своя правда. Попадись ей кто-то из его родичей, и история девушки закончилась куда как печальнее – гуманистов среди членов семьи Арх’Амарек было не так уж и много, что говорить о вампирах-одиночках, вечно голодных и мало осознающих важность сохранения инкогнито. Такие, впрочем, долго не живут. Возможно, знание об этом заставило Карбьера слегка пересмотреть свои взгляды в отношении людей. Сам-то он давно ли стал ценить их жизни?

Сказать откровенно, примерно с того момента, когда опека сира стала контролем, подобным тугому ошейнику. Привитая насильно философия рано или поздно начнет вызывать отвращение. Это, как выяснилось, было неизбежно.

- Солнца боимся, - Согласно кивает Карбьер, прежде чем поперхнуться воздухом, - Что, блестят? Луна защити, надеюсь, пустивший этот слух имел в виду переносное значение слова «блестят». Многие мои родичи весьма… эпатажны. Согласись, есть что-то будоражащее в том, чтобы быть на виду и, вместе с тем, оставаться неразгаданной тайной для всех, чьи взгляды устремлены на тебя. Но все мы ходим по тонкой грани. Не хочешь лишиться головы – держи все под контролем, и себя в первую очередь.

Уж это он успел усвоить на личном опыте, неприятном и болезненном. Карбьер непроизвольно сжимает в кулак руку, еще с три декады назад покрытую вдоль и поперек болезненными ожогами, ведет плечами и негромко выдыхает, возвращаясь к разговору.

- Мы трое суток ехали в экипаже без нормальных остановок, конечно же это был большой бросок, - Вопрос Тесселе вызывает у него ответное удивление. Уж если вампир был утомлен этой поездкой, что говорить о человеке, подобного доселе не пережившего.

Будь Карбьер один, то экипаж ему не потребовался бы вовсе: хорошо насытившись, ночью он мог преодолеть расстояние вдвое больше того, что преодолевала карета днем. Но рядом была Тесселе, к тому же заболевшая, и силы ему придется тратить не на мечты о скором прибытии домой, а на поддержании девушки в жизнеспособном состоянии, от одной гостиницы до другой.

- Просто фокусы, - Он порывается убрать руку, когда чувствует прикосновение Эвенвуд, опасаясь, что действия его были ей неприятны, - Меня обучали магии на дому, так что я знаю парочку. Ну, может, чуть больше, чем парочку.

- Вызывающие, если будет угодно. Провоцирующие людей на неоднозначные эмоции. Совсем как аристократы, которые придумывают сотню правил, которых должны придерживаться в своем обществе. Поверь, смутить их порою легче, чем иного крестьянина, - Поясняет Карбьер, в очередной раз позабыв, что Тесселе не знает много из того, что было известно ему. В какой деревне дворянина назовут «эпатажным», заместо того чтобы окрестить бесноватым и на голову больным?

Вспоминая взгляды жителей Кинермы, когда вампир только прибыл в деревушку, он готов был поклясться, что именно такие мысли засели в их головах при виде мужчины «в бабьем тряпье», как шептались у него за спиной местные мужики. Ворот высокий, подол длинный, так еще и шляпа с вуалью, точно у вдовы какой – содомит вылитый, иного тут и подумать нельзя. Но, лучше уж быть содомитом, чем оказаться на вилах черни.

Карбьер снова посмеивается, выслушивая новый вопрос Тесселе.

- Какая грубость. Чтобы ты знала, в своих кругах я один из самых молодых, - Он нарочно тянет время, прежде чем сознаться, - Мне неполных шестьдесят пять лет, но я предпочитаю говорить, что навсегда застыл в возрасте двадцати шести. Звучит не так удручающе.

Возраст был для Карбьера щепетильной темой. Во-первых, для вампира шестьдесят лет действительно мало, а из этого уже вытекали все остальные проблемы. Где-то на свете все еще есть люди, которые его помнят. Боже, да у него уже есть племянники и двоюродные внуки, даже правнуки - факт, навевающий непередаваемую тоску.

Он не может быть настолько старым.

Время летело быстро, и вампиру было прискорбно понимать, что проходит оно мимо него. Иногда страх пронизывал все его существо: а вдруг жизнь, за которую он так цеплялся, оборвалась в том грязном переулке, в луже крови, оборвалась. Что если он, как бы не отрицал и не отнекивался, умер окончательно и бесповоротно, оставшись тенью прошлого себя, еще более несчастного, чем был прежде.

Ему становилось не по себе. Разве не от этого чувства убегали его родичи, с головой погружаясь в политические дрязги, склоки, игрища, в поиски все новых и новых ощущений?

Руку, оторванную от лба Тесселе, он поворачивает вверх ладонью.

- Покажу.

Сжимая кулак, будто в попытке ухватить воздух, Карбьер держит в таком положении недолго, до тех пор, пока вспышка света не расчертит щели между пальцами. Он раскрывает их и демонстрирует небольшой шарик энергии, нефритово-зеленый, как глаза Эвенвуд.

- Можешь потрогать, если не боишься, - Радуясь возможности отвлечь Тесселе от неприятного разговора, вампир улыбается ей. Магия очарования была рассчитана на прямое воздействие, но все же, несколько визуально запоминающихся заклинаний было в ее арсенале, - Ты не видела магии раньше, не так ли?

- Брось, я ведь несерьезно, - Карбьер фыркает.

Какая, собственно говоря, была разница, стар он или молод, если за пределами клана в расчет бралась исключительно высота положения в обществе? Мало кто возьмется перечить пускай молодому, но аристократу, даже самому сумасбродному ввиду той самой молодости. Его приструнят родители, а ежели нет – закон, который не обходил стороной даже сильных мира сего. По крайней мере, на территории Рон-дю-Буша послаблений для знати было значительно меньше, чем в том же Хельдеморе. Церковь не любила подставлять свою репутацию под удар.

Тесселе отмечает, что для своего возраста Карбьер сохранился весьма неплохо, на что он отшучивается:

- Уверен, ты просто мне льстишь. В любом случае, у меня нет возможности это проверить, - В самом деле, вот уже лет сорок, как он не видел в зеркале отражения человека, которым был когда-то. Свое лицо вампир узнавал только на портрете, висевшем в главном холле отчего особняка, да и то не был уверен, что рука художника ни разу не дрогнула при написании той картины. Отчего-то он был убежден, что она вышла до отвратительного неправдоподобной.

Надо будет заказать новую. Чтобы убедиться в своей правоте.

Вампир вновь сжимает ладонь в кулак, обрывая поток магии.

- Тесселе, что за выражения? – Он недовольно качает головой. Как только они прибудут в Рон-дю-Буш, Карбьер точно займется ее лексиконом, а пока берется рассказать девушке немного о колдовстве - Я представляю, что хочу сделать, в уме произношу заклинание и использую артефакт, чтобы направить энергию и сформировать желаемое.

Он указывает на тяжелый перстень, венчающий большой палец.

- А что чувствую… Сложно сказать. Что чувствуешь, когда делаешь вдох или закрываешь глаза? Для мага колдовать так же естественно, как есть и спать, но вместо того чтобы наполнять его силой, магия требует энергетического ресурса. Наверное, это аналогично удару кулаком: ты бьешь, но и сам получаешь отдачу, а за неимением опыта или при неудаче и вовсе можешь схлопотать перелом. Что-то в  этом духе.

Карбьер изъясняется как можно проще, чтобы не забивать Тесселе голову множеством сложных терминов. Если в ней найдется магический потенциал – то выявит шар-определитель, а до тех пор ей хватит и общего представления. Девушке все еще нужен был отдых.