- Хочешь чего-нибудь? - спросила Агата, сидя на корточках, спиной к орку, лежащему на неаккуратно сколоченной из разноразмерных досок кровати. Она собирала в ладонь осколки глиняной чаши, что Лотак в порыве злости шваркнул об пол со всей оставшейся при нем силы.
Остроухая понимала его, она знала, как он ощущает себя нынешнего, знала, как тяжело ему, некогда сильному и могучему, осознавать собственную слабость. Лотак ведь едва ли мог продержаться на ногах больше пяти минут, но каждый раз огрызался, когда эльфийка старалась ему помочь. Орку было сложно принять старость, ведь он не раз говорил, что умереть ему стоило бы, как настоящему воину, в бою, а не вот так вот, лежа в кровати под шкурами, согревающими леденеющие ноги. Он кричал на Агату, а она никогда не обижалась, только называла его упрямым ослом, отчего напряжение сразу спадало, и на лице Лотака проявлялась едва различимая улыбка, а в его глазах отражалась та теплота, с которой он на самом деле относился к эльфийке. Он ведь сам когда-то выбрал ее, и, ведомый лишь одному ему понятными мотивами, привез на Варрха'Морру и отстоял ее право на жизнь на орочьих, совсем непригодных для эльфийского ребенка, землях. Он не мог не любить ее.
Лотак редко извинялся, но иной раз Агате доводилось услышать тихо высказанную просьбу о прощении. Но ему оно и не требовалось, ведь рыжая никогда на него не злилась, не воспринимала всерьез его эмоциональные всплески и не реагировала на изредка, но все же проскальзывающие в его речи ругательства. Остроухая понимала, что ни одно из тех неприятных слов, что он в ее адрес иногда говорил, ничего не значило, знала, что это все лишь от страха, от боли, от нежелания уходить. Ведь далеко не все готовы к смерти; большинство, даже дожив до глубокой старости, цепляются за ускользающую нить надежды, что утром вновь удастся открыть глаза и увидеть ставшее привычным окружение. Агата не хотела, чтобы ко всем испытываемым умирающим стариком ощущениям добавилось еще и чувство вины, поэтому каждый раз, когда он произносил короткое «извини», она твердила, что он ни в чем не виноват.
- Нет, - низкий, хрипящий голос прозвучал глухо, словно откуда-то из глубин крупного тела.
Эльфийка, едва заметно вздрогнув, обернулась, чтобы взглянуть на Лотака.
- Уверен? - выпрямившись, спросила она. - Ты ведь не поел.
- Не голоден. Хочу, чтобы ты отдохнула, - ответил ей старик.
- А я не устала, - с улыбкой произнесла Агата. За этим выражением лица она старалась спрятать эмоции, которые душили ее изнутри. Она сглотнула, силясь убрать подступивший к горлу ком. Лотак не ел уже трое суток, и любые попытки рыжеволосой уговорить его хотя бы выпить наваристого бульона, заканчивались ее слезами, скрытыми от чужих глаз плотным тканевым полотном ее шатра.
- Не ври мне, - строго отозвался орк. - Ты думаешь, я не только слаб, но и слеп? Иди к себе, поспи. А утром…
- А утром ты поешь, и мы снова попробуем пройтись, хорошо? Телу нужна энергия и движение, чтобы кровь не застаивалась.
- Конечно, - коротко кивнул Лотак. - И ты тоже есть не забывай. Смотри, как похудела, щеки впали. Еще немного, и будешь хилее орочьего младенца.
Лотак верно подметил. Агата в последнее время, с тех пор, как изменения, происходящие с телом ее названного отца стали совершенно очевидными и необратимыми, не могла отделаться от мысли о его приближающейся смерти, и на этой почве почти перестала испытывать чувства голода, да и порой вовсе забывала о еде, стараясь успеть сделать как можно больше.
- Пообещай, что утром вместе позавтракаем.
- Да.
Агата, сложив собранные осколки на тряпицу, что лежала на столе, отряхнула руки и подошла к кровати. Она всмотрелась в изъеденное морщинами лицо мужчины и тепло улыбнулась, взглянув ему в глаза. Эльфийка легонько коснулась губами лба Лотака, а тот, в свою очередь, мягко обнял хрупкое тельце и прижал к себе.
- Отдыхай, Лотак, - шепотом сказала остроухая, проведя ладонью по седым волосам старого орка. - Я посижу с тобой немного.
Агата, вздохнув, присела на край кровати и вложила свою маленькую руку в орочью ладонь, а он, в свою очередь, крепче сжал ее тонкие пальцы.
- Как осторожно вошла в мое сердце твоя золотая стрела, - тихо запела Агата.
- Звенят бубенчики, колокольчики, колокола.
Небо искрится, полыхают костры,
В сердце томится ослепительный взрыв.
Бьется и рвется наружу сиянье, размеры его велики,
Лучше бы не смотреть и не думать, спрятать лицо в лепестки.
Не удержать, не погасить, не разрушить,
Кажется, я нашла все, что мне нужно.
Целый мир на мгновенье перестанет вращаться.
И смотреть - не насмотреться, и дышать - не надышаться.
Не нарушим молчания...
Ладонь, сжимавшая руку Агаты, вздрогнув, расслабилась. Эльфийка замерла и затаила дыхание, глядя на Лотака. Боялась даже моргнуть. Секунда, другая, третья - заметила движение грудной клетки и облегченно выдохнула - старый воин уснул. Сегодня быстрее, чем в предыдущие дни, но, может, просто устал сильнее прежнего... Рыжеволосая, поглубже вдохнув, вытерла невесть откуда появившуюся на щеке слезу и осторожно, чтобы не нарушить чуткого сна, убрала свою руку из орочьей ладони, затем бесшумно встала.
- Спи, а утром мы позавтракаем и пойдем гулять, - шепотом сказала она и сразу же, только прихватив со стола завернутые в ткань осколки, вышла из шатра, оставив Лотака одного.
«Может, стоило бы остаться и проследить за ним?» - подумала Агата, нерешительно оглянувшись, но тут же удрученно помотала головой - Лотака понимала, что ее сон и его смерть все равно возьмут свое, и дыхание старого орка может остановиться как раз в тот момент, когда остроухая, не в силах более держать глаза открытыми, задремлет. Хватить ведь и пары минут.

Теплый ночной ветер кружил пыль и песок, вырисовывая в воздухе незамысловатые узоры. Он тут же высушил слезы на порозовевших щеках, и Агата, несколько раз моргнув, чтобы убрать застилающую взор влагу, подняла глаза к усыпанному звездами небу. Лотака медленно вдохнула, стараясь унять бушующие эмоции. Хотелось кричать, разрывая резким громким звуком действительность. Хотелось упасть и бить кулаками землю, сдирая кожу нежных ладоней.
«Может, не сегодня?» - подумала остроухая, делая еще один глубокий вдох, после чего на несколько секунд сжала кулаки с такой силой, что ногти оставили на ладонях ярко-красные борозды.
- Задержись на мгновенье, я хочу здесь остаться.
И смотреть - не насмотреться, и дышать - не надышаться, - напела она, сделав несколько шагов в сторону своего шатра.
- Не нарушим молчания, излучая сияние…
Сил не было даже на то, чтобы раздеться. Агата только спешно сбросила обувь у входа, тут же проследовала к постели и упала прямо на покрывало.
- К счастью ли, к горю ли, каждому сердцу - своя золотая стрела,
Закаты, рассветы и лучики в уголках сияющих глаз.
Взгляды встречаются, замыкается круг,
Тихо парит перышко на ветру… - на последнем слове остроухая погрузилась в беспокойный сон.

Утро поприветствовало Агату ярким солнечным лучом, прорвавшимся в шатер в прореху между слоями плотной ткани, и эльфийка сразу же, стоило только приоткрыть глаза, резко поднялась, словно по щелчку. Она вскочила на ноги и, едва только сунув ступни в обувь, побежала в сторону лотаковского шатра, даже не отзываясь на приветствия соплеменников и не обращая внимания на озадаченные взгляды, что те бросали ей вслед.
Важно было только одно - лишь бы Лотак дышал.
Она вовсе не хотела будить старого орка, но в шатер влетела вихрем, не глядя по сторонам и под ноги, отчего и зацепила мыском табурет, что с грохотом повалился на устланный неровными досками пол.
Лотак не дрогнул.
Агата лишь после того, как поставила табурет на прежнее место и прошипела короткое «ай, извини», поняла - Лотак не дрогнул. Задержав дыхание, она замерла на месте, стараясь расслышать хоть какой-то звук или рассмотреть хотя бы одно едва различимое движение.
Тишина.
Ее маленькое тело тут же пробило дрожью, но эльфийка не решалась и шага ступить. Сколько простояла на пороге - сказать сложно, время словно замедлило свой ход, оставив Агате возможность осознать происходящее. Набрав в грудь побольше воздуха и оглядевшись, будто бы в поиске поддержки, она все же нашла в себе силы преодолеть то короткое расстояние, что отделяло ее от кровати, на которой лежал старый воин. Казалось, с каждым шагом, оно становилось все больше, растягиваясь и приумножаясь. Границы помещения словно поплыли.
Она коснулась его плеча и посильнее сжала пальцы, чтобы он точно почувствовал.
- Лотак? Ты спишь? - спросила Агата. - Лотак! -  более требовательно произнесла Агата, тряхнув орка за плечо. - Ты же обещал, что мы позавтракаем вместе и погуляем! Лотак, просыпайся! Утро уже! - твердила она, отчаянно дергая безжизненную руку того, кто был ей дороже всех прочих.
Конечно, она все понимала, но верить не хотела.
Мягкое касание чьей-то ладони к плечу заставило ее обернуться. Полные слез глаза разглядели в серой фигуре фелида, что в последние дни был необщителен и почти не попадался в поле зрения остроухой, притворялся занятым, словно избегая ее.
- Рейш! Лотак, он, он же спит, правда? Он же просто устал и крепко спит! Так ведь бывает, Рейш, правда, так бывает! Помоги мне его разбудить, - лепетала Агата, переводя неосмысленный, невидящий взгляд то на орочье тело, то пытаясь всмотреться в глаза лучшего друга. - Помоги мне!
Рейшаар молчал.
- Ну что ты стоишь! - она сорвалась на крик и ударила фелида кулаком в грудь, а потом, неспособная устоять на ногах, упала прямиком в его объятия. Он все молчал, лишь придерживал Агату и успокаивающее поглаживал ее по волосам, стараясь сдержать порывы бессмысленного, бессильного гнева.
Эльфийка более не пыталась говорить, только из груди почти звериными криками вырывались рыдания. Она до боли в кистях сжимала кулаки и со всей силой впивалась пальцами в шерстяные плечи фелида, стараясь перекрыть боль, что непреодолимой волной накрыла ее с головой.
Когда плачь стал тише, чьи-то крупные ладони потянули податливое, обессиленное тело в сторону, отводя Агату от Рейшаара. Она только, не переставая всхлипывать, непонимающе оглядывалась в сторону лучшего друга и неподвижно лежащего орка. Руки подняли остроухую над полом и, аккуратно прижав к телу, вынесли из шатра на воздух.
- Поставь меня! - требовала она, однако орк, чьего лица она так и не рассмотрела и имени которого так и не узнала, уносил ее подольше от лотаковского шатра. - Сейчас же поставь! Лотак спит! Нужно разбудить! Ему надо поесть! Он обещал, обещал! - У нее словно открылось второе дыхание, Агата не унималась ни на секунду, силясь вывернуться из крепкого хвата. Она кричала, пыталась бить орка по рукам и плечам, но тот упорно нес ее, не обращая внимания на истерику.
Ее усадили на стол и тут же протянули чашу с заваренным травяным сбором.
- Вот, выпей, девочка, - попросил женский голос.
- Н...Нет, - отмахнулась Агата. - Лотак, он...
- Пей, Агата, тебе надо успокоиться, - голос звучал мягко, но в лицо его хозяйки эльфийка так и не взглянула. - Не плачь о мертвых, девочка. Выпей, и боль пройдет.
Остроухая со злостью хватила чашу и жадно выпила все ее содержимое до последней капли, и уже через пару минут окружающий мир виделся слегка размытым, а веки казались невероятно тяжелыми.

Агата подскочила на кровати и ошарашенно оглядела помещение. Это, определенно, ее кровать в ее шатре. Так что же?
- Рейш? - обратилась она к сразу присевшему на край кровати фелиду. - Мне такой жуткий сон приснился! Словно Лотак… - Агата внимательно всмотрелась в глаза напротив, и по выражению лица Рейшаара поняла - ей это не приснилось. - Умер. - Договорила она, надеясь услышать опровержение этой мысли, что теперь, словно зацикленная, крутилась в голове остроухой.
Но Рейшаар молчал.
- Не ходи за мной, - велела Агата, выбравшись из постели.
Она выскочила на улицу и побежала было в сторону шатра Лотака, но приостановилась, усмотрев вдалеке, как Красные топоры готовят погребальный костер. Выходит, бежать смысла нет?
- Это для Лотака? - спросила она у проходящих мимо соплеменников, ведь все наверняка были в курсе, что сегодняшний день унес жизнь одного из старейших орков септы.
Получив утвердительный ответ, Агата стрелой рванула к месту, где вскоре будет совершено погребение ее названного отца.
- Я хочу помочь. И проститься с ним.

Агата стояла перед уложенными рядами друг на друге бревнами, на которых сверху было возложено тело воина. Ветер игриво трепал седые волосы бездвижно лежащего, словно спящего, орка.
«Может, он, все-таки, просто спит?» - спрашивала себя эльфийка. Она беспомощно оглядывала толпу, словно ожидая, что кто-то прекратит этот нелепый фарс и разбудит старика. Но никто так и не вышел вперед.
Барабаны отстукивали ритм, вторя которому три голоса пели традиционную погребальную песню.
Агата должна была сделать всего несколько шагов вперед, к костру, и уложить вглубь факел, что полыхал в ее руке, но она все не решалась. Орки терпеливо ждали, и никто не посмел торопить. Эльфийка наклонила голову и уставилась на песок, позволяя слезам сорваться с ресниц вниз. Она вдохнула поглубже и вновь подняла голову.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Еще несколько шагов, и все будет кончено.
Факел легко прошел между бревнами, солома, смоченная в горючем, очень быстро разгорелась. Эльфийка отошла в сторону и развернулась лицом к костру, но смотрела чуть в сторону, пока огонь охватывал поленья одно за другим. Лишь когда стихия достигла лежащего на вершине тела, Агата заставила себя наблюдать.
Крика не было. Была только пустота, что стремительно распространялась внутри, поглощая все чувства разом. Поглощала она, казалось, и боль.
Агата слышала лишь треск горящего дерева и собственное дыхание.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Слезы застилали взор.
Маленькое тело осело на песок.
- Прощай.