Ex arena funiculum nectis |
Керастес | Карбьер | Аунар |
|
Закрутить колесо Аркан?
нет
Кристиан заставил себя еще раз заглянуть в лицо девочке. Ее бледные глаза казались бездонными; было трудно разобрать, где кончаются радужные оболочки и начинаются белки, они как бы перетекали друг в друга. Кристиан уловил кислый коричневый запах смерти. От крысы. Слабый запах засохшей крови.
Кристиан уловил кислый коричневый запах смерти. От крысы. Слабый запах засохшей крови.
Арканум. Тени Луны |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Арканум. Тени Луны » Архив у озера » Сокровищница » [56 Буран 1059] Ex arena funiculum nectis
Ex arena funiculum nectis |
Керастес | Карбьер | Аунар |
|
Закрутить колесо Аркан?
нет
Пустыня была сущим адом. Солнце палило нещадно, даже вопреки тому, что караван продолжал двигаться приморской дорогой, не заходя вглубь великой и неприступной Морнэи. Пейзаж уже на второй день пути оказался крайне однообразным: и без того редкие заросли травы сменились белоснежными барханами, море застыло в штиле и редкие корабли виднелись на самом горизонте, будто подвешенные на небе белые паруса.
И ведь это зима, относительно прохладный период даже на южном континенте.
Дни тянулись целую вечность. Орфей то и дело издавал мучительный клич, возвещая о том, насколько тяжело зверю переносить такие испытания.
А ведь дорога займет не менее недели, из которой едва минуло двое суток. Но путешествие проходило гладко, эльфийских постов, как и любых других признаков жизни, они не встречали, духи не давали о себе знать и не пытались прерывать их путешествие. Керастес, как самый бодрый представитель стороны гостей, взяла на себя большую часть дневных обязанностей, а свободное время коротала за чтением книг, которыми ее снабдила Аст: девушки неплохо сдружились за это время.
Нынче утром Аркамэ указала вдаль, где виднелось нечто подобное каменному плато.
- Каньон. Мы должны пройти его до ночи, не позднее. - возвещает шаманка, вынуждая всех вокруг подначить своих запряженных птиц и продвигаться быстрее. Караван действовал слажено, словно единый организм, и это впечатляло. Они помогали друг другу, поддерживали даже тех, у кого в процессе ломались колеса или погибала птица.
Ближе к обеду они подходят к каньону практически вплотную. Здесь дорога уходила вниз, скрываясь в ущелье из оранжево-бежевых скал причудливых, округлых форм. Дорога внизу выглядела куда более песчаной, чем наверху, так что отсюда продвижение будет медленным. Зато там, внизу, была тень!
В их фургон стучится Тиа.
- Аунар, не подсобишь нам наверху? Нам потребуются все крепкие, способные сражаться мужчины... мы пойдем поверху и проследим чтобы там не засели разбойники: они атакуют стрелами сверху и губят караваны в этой местности, лучше перестраховаться. - интересуется зверолюд, бросив лишь беглый взгляд на арбалет, принадлежащий Керастес: женщины не принимались здесь за равных бойцов, а сама Буревестная не торопилась хоть как-то выдавать, что умеет обращаться с чем-либо, кроме музыкальных инструментов. Обычная тактика, но не самая выгодная для темного эльфа в этой ситуации - Буревестная прекрасно подходила для такой работы.
Ее улыбка выдает иронию.
Согласиться | Отказаться |
Они помогли тебе - теперь ты должен помочь им, так здесь все устроено. И лучше действовать по их правилам, потому что для спутников такой поход куда травмоопасней. | Как ни погляди, а снаружи слишком жарко. Долги нужно отдавать, но уж лучше в следующий раз. Да вот только стоит ли подставляться в глазах дружелюбных зверолюдей? |
Туманные формулировки Аркамэ не заканчиваются ничем для Карбьера. В какой момент наступит заветное "завтра для помощи" - никто не торопился уточнять, да и сама шаманка вряд ли понимала, когда. Все время с момента получения ценного сосуда было спокойным и кошка не нуждалась в его помощи, каждый раз отмахиваясь с чем-то в духе "не сегодня".
Зато помощь знахарке принесла свои плоды - вампир стал куда лучше разбираться в местных травах и их свойствах, а в одной из книг, изучаемых Керастес, удалось найти детальные описания, которые сестра без проблем для него перевела. В этом было несколько плюсов, ведь вдобавок он выучил пару фраз на местном диалекте. И выяснил, что все читается не слишком привычным для галатейского обывателя способом: не слева направо, а справа налево. От этого буквы выглядят набором странных закорючек, они как будто отзеркалены.
После Аунара Тиа обращается к нему:
- Не подскажешь, какие зелья нам лучше взять с собой в дорогу, дружище?
Скука, как и прежде, оставалась вторым по тяжести бременем путешествия по пустыне, сразу после невыносимой близости палящего солнца. Изнуряющий зной был не по чем вампиру, хотя и не становился от этого хоть сколько-то более приятным, но сам факт того, что в ходе одной нелепой случайности он может получить тяжелейшие ожоги, Карбьера совсем не радовал.
Большую часть времени приходилось коротать в чужих фургонах, безопасной, но такой ненадежной тени, и надоедать своим присутствием травнице, ставшей свидетельницей крайне неприятного для опытного зельевара инцидента. Провал здорово мотивировал наверстывать упущенный пласт знаний и не упустить возможности поделиться своим собственным, попутно немного подтягивая знание языка. С помощью пары заученных раз, активной жестикуляции и иногда помощи Аст или Керастес ему удавалось с горем пополам общаться со своим новоприобретенным учителем, а с недавних пор еще и любопытной малышней, что прибегала посмотреть на странного бледнолицего. Странным образом именно с ними было контактировать легче всего: дети просты и понятны, но отнюдь не примитивны. К ним нужен подход, который Карбьер неведомым для самого себя способом все же умел находить.
Да и не воспользоваться возможностью потрепать по макушке больших говорящих котов было невозможно. Ребячество и шалость, которых не хватало вампиру, с лихвой окупали игривые котята, которые были совсем не против такой забавы. Более ласковых детей он, наверное, и не встречал прежде.
Но нужда заставляет отставить баловство. Каравану предстоял сложный переход через каньон.
Шаманка оповещает их об этом еще утром, и все время до обеда Карбьер выглядит немного нервным. Время платить по счетам еще не пришло, но оттого только более мучительным становилось ожидание. Сущая пытка не знать, что потребуют с тебя взамен небольшой услуги — с тех пор, как особенный сосуд оказался в руках вампира, он разумно более не использовал его по назначению, плотно насытившись еще несколько дней назад. Этого было достаточно, чтобы без проблем продержаться еще неделю, а там... там уже засияют огни эонийской столицы.
Право, неужели он не сумеет удержать себя в руках?
Тем не менее, Карбьер едва заметно вздрагивает, когда в фургоне оказывается Тиа. Может, от неожиданности, может, от нервов. Которые и без того были на пределе, когда солнце готово было оставить на его коже свои болезненные укусы. Для простого человека, должно быть, подобная ситуация аналогична пребыванию в закрытом на карантин городе. Они соблюдают все меры предосторожности, но стоит оступиться один только раз, и болезнь, разъедающая организм изнутри, тут же окажется в их теле. Нервирует? Еще бы.
На вопрос Тиа Карбьер отвечает с задержкой, немного призадумавшись.
- Бесспорно, стоит запастись целебными зельями. Возможно, что-то из разряда охлаждающих отваров, чтобы немного облегчить нагрузку тем, кто хуже прочих переносит эту невыносимую жару, - Вампир косится на Аунара, но тут же отводит взгляд. Его товарищ все еще в праве отказаться — И... в каньоне водится какие-нибудь хищники? Определенные смеси трав могли бы отпугнуть их, звери очень чувствительны к запахам.
Карбьер кривит губы.
«Проверено опытным путем».
Однообразие путешествия вводило в изрядное уныние, которое было едва ли не хуже донимавшей их с Орфеем жары, ведь помимо уже вошедшей в привычку кое-какой нехитрой рутины заняться ему было решительно нечем. Аунар не вдавался в подробности путешествия и не занимался ненужными расспросами, понимая, что быстрее они от этого до места назначения не доберутся, а в таком пекле любой лишний вопрос может вызвать раздражение, причем у него самого. Не было нужды надоедать по пустякам, поэтому он стоически выносил посланное ему испытание, хотя и порой мысленно проклинал треклятую жару, почти с вожделением вспоминая о коротком пути через заснеженные горы и хрустящем под сапогами белоснежном снеге. Ничего, не месяцы же они будут через эту кошмарную пустыню волочиться, в самом-то деле.
Предложение зверолюда, внезапно постучавшегося в фургон, темный эльф воспринимает с воодушевлением, проворно облачаясь в легкие одежды и плащ, без которых на солнце появляться было бы настоящим безумием – этот урок он уже накрепко уяснил, едва не получив солнечный ожог. Кроме того, одежды при движении и даже весьма слабом бризе обеспечивали сносную прохладу, вопреки его предположениям.
– Разумеется, я помогу вам, так как кое-что смыслю в ближнем бое и сносно владею мечом.
Аунар помимо своего меча в простых ножнах берет с собой объемистую флягу с водой, несмотря на то, что уже напился воды чуть ли не до икоты – без этих мер ему придется в такой жаре весьма худо. Не хотелось бы свалиться прямо посреди боя от внезапной слабости, вызванной жаждой, а то и вовсе потерять сознание. Мало того, что это было бы чрезвычайно опасно, так еще и донельзя позорно. Нет, у них и так неплохие условия, они все же путешествуют с хорошо обеспеченным караваном и даже с относительным комфортом. Без этого каравана путь через столь гиблые места наверняка закончился бы смертью бедного Орфея и крайней степенью истощения изнывающего от пекла некроманта, из которого был бы крайне никудышный воин. Нет, нельзя подводить этих ходячих половиков, даром что они были всего лишь зверолюдами.
Да, ему придется нелегко, но перед уходом темный эльф все равно задорно улыбается Карбьеру в ответ на его взволнованный взгляд, а затем заговорщицки подмигивает жене, обмениваясь с ней многозначительным взглядом. Ее тут считают чуть ли не беспомощной не то певичкой, не то рассказчицей, что им только на руку, ведь в случае чего его жена покажет, на что способна. За ней, безусловно, нужен глаз да глаз, но считать ее неспособной защитить себя значит смертельно оскорбить любимую женщину.
Тиа кивает Карбьеру и жестом указывает Аунару идти следом. Они заглядывают к знахарке и зверолюд взваливает всю ношу с зельями на себя.
- Мы уже немного отстаем от остальных, но так и должно быть - кто-то должен идти вперед быстрее чтобы предупредить остальных в случае чего. - стоянка заканчивается, и когда первые телеги каравана приходят в движение, они с охранниками разделяются - Тиа ловко запрыгивает на небольшой скальный выступ, хватается за другой и вот он на вершине каньона.
Вид, открывающийся сверху, был воистину живописным: караван внизу становился все меньше и меньше, где-то на границе видимости плывут облака (возможно, предвестники дождя?), а по обе стороны - две пустоты, водная и песчаная, как бесконечные наблюдатели мира, застывшие во времени. Однако, наверху еще и в стократ жарче, в отличии от каньона, в котором воцарилась приятная прохлада. Они идут не так быстро, как мог бы Тиа, зверолюд пытается подбадривать эльфа, но вскоре голова все равно начинает раскалываться от зноя.
Внизу ветренно и хорошо: это первое облегчение за все дни пути, камни приятно прохладные, по некоторым даже стекает холодная вода. Но дела не заканчиваются уходом Аунара - вскоре к ним наведывается Аст со смешанным выражением на миловидном лице.
- Мне кажется, что-то не так с колесом в фургоне. Так странно, еще недавно все было хорошо! - взволнованно говорит она, и Керастес понимает этот страх - полукровке не хотелось задерживать караван, но если колесо сломается, они могут не успеть к ночи.
- Давай поглядим, что можно сделать. Не стоит переживать. - с успокаивающей улыбкой отвечает Буревестная, спрыгивая на землю из фургона. Обычно она не слишком стремилась заниматься техническими делами караванов, но в этот день было что-то такое тревожное, странное в ощущении погоды.
- Карбьер, я думаю, тебе следует составить компанию Аркамэ сегодня. Что-то воздух наэлектрезирован, как будто перед бурей. - тихо говорит брату фэйри, после чего уходит следом за Аст в конец каравана. Певица уже немного отстает, но не так значительно, чтобы это стало проблемой пока фургон тащит на себе Орфей.
Колесо просто разболталось слегка, вот и попыталось укатиться, поломка была совсем незначительная... но очень странная на фоне того, как тщательно торговцы проверяют свои товары и телеги каждый вечер. Оплошность такого рода могла бы стоить товара.
Идя поверху они без труда обгоняют весь караван, плетущийся внизу алой нитью крыш и черными вкраплениями плащей. Жара сводит с ума, а в какой-то момент к ней добавилась еще и духота, так что воздуха стало критически не хватать. Тиа отстает на пару шагов, роясь в сумке в поисках охлаждающего зелья.
- Знаешь, друг мой, я совсем не хотел бы делать это так скоро... - говорит он, подразумевая, очевидно, использование зелья.
Но внезапно слышится глухое "хлоп" и в спине становится в несколько раз жарче. Так жарко, что все перед глазами белеет, а тело перестает слушаться, падая вперед. Кажется, будто это - солнечный удар, но нет, боль концентрируется в месте жара и буквально съедает изнутри, сознание меркнет. Перед глазами оказывается странное орудие, из которого зверолюд совершил выстрел.
- ... Но если от этого зависит жизнь Аст - мне ничего не остается. Я обещал им спасти ее. Не держи зла, мне просто сказали, что при тебе денег хватит на покупку целого города. - он прижимает дуло пиратского однозарядника к голове темного эльфа и обыскивает того на предмет заветных денег... и находит их, металлический контейнер во внутреннем кармане, после чего прячет его к себе в сумку и внезапно торопится вперед, не оставляя и шанса на выживание...
... или оставляя, потому что там далеко, но зоне видимости, на солнце сверкает один единственный бутылек. Но добраться к нему невозможно - боль парализовала все тело, а жара и песок усилили ее в миллион раз. До наступления темноты Аунар слышит только одно - гром вдалеке.
Аст заметно переживает, но не только о своем отставании от каравана. Она то и дело переминается с ноги на ногу и Буревестной не остается ничего другого, кроме как поинтересоваться у нее, что случилось.
- О, ничего серьезного. Знаете, это же мой последний визит в столицу - вообще-то, в Расцвет я должна принять участие в ритуале, который поможет нам восстановить и защитить наш город, после этого я какое-то время не смогу посещать другие места. И... Тиа слишком переживает за меня, а я боюсь, как бы он не натворил дел. Мне так тревожно в последние дни, он стал таким взволнованным и напряженным. - все местные ритуалы, о которых знала Керастес, никак не связаны со "временным" отсутствием жрецов, потому что практически каждый из них был жертвоприношением. Действенным, стоило признать, но бесполезным в вопросе растраты людского ресурса. Давно ли они стали жалеть своих и использовать полукровок?
Зато теперь Керастес поняла суть своих переживаний - и вправду, что-то было не так. Не похоже, чтобы Тиа слишком нервничал на этот счет. Наоборот, он выглядел так, словно сегодня его ничегошеньки не тревожит.
Раскат грома гулом распространяется в каньоне. Даже вековые скалы и те будто дрожат перед наступающей стихией. Наверху - ясность неба потихоньку сменяется тучами. Оставалось надеяться, что Аунар получит облегчение от такой перемены.
В спины уходящим Тиа и Аунару устремляется все тот же обеспокоенный взгляд: на жаре, прямо под лучами палящего солнца, от которых не было спасения, могло случиться что угодно и, самое обидное, до некоторых пор Карбьер попросту бы не смог прийти на помощь. Не до тех пор, пока земля не будет укрыта тенью, что обеспечит ему безопасность.
Но внизу все идет свои чередом. Карбьер, изменяя своей привычке, появляется на улице куда чаще, то и дело поднимая глаза вверх, но суетная жизнь каравана не дает ему слишком долго утопать в своих размышлениях. Аст говорит, что что-то не так с колесом фургона, и вампир закономерно приподнимает брови — прежде он не замечал сложности в передвижении. Очередная случайность, подгадавшая удачный момент дабы произойти? После пропажи крови Карбьер слишком часто ловил себя на мысли, что предельно внимательно относится к окружающим его зверолюдам, не потеряв к тем доверия, но будучи явно настороженным.
Паранойя оказалась их общим с Аунаром недугом, разве что вампиру требовалось больше поводов.
Он неосознанно потирает пальцами, будто в попытке почувствовать — а правда ли что-то изменилось в воздухе, как сказала сестра? Но, закономерно, не ощущает ничего кроме тяжести дурного предчувствия. Карбьер кивает Керастес, устремляя последний взгляд наверх.
Ему и впрямь стоило поговорить с Аркамэ.
Раскат грома застает его в тот момент, когда рука тянется оттянуть занавес, прикрывающий вход в шатер. Вампир вздрагивает — какой жуткий в своей неожиданности звук, но почему он заставил дрогнуть привычного к подобным вещам Карбьера? Ему неспокойно. Он торопится скорее войти в шатер.
Буревестная не ошиблась, предсказывая им бурю.
Проклятая, отвратительная жара. Проклятые, отвратительные зверолюды. Оглушенный тяжелым ранением и едва способный соображать Аунар чувствует такую ярость, такую ненависть по отношению к тяжело ранившему и обокравшему его зверолюду, что плюет тому прямо в морду, проявляя при этом большую расточительность, ведь даже такой малый расход жидкости был преступен, особенно для раненого.
– Веришь ты или нет, мразь, дерьмо, но сдохнуть тебе придется, тебе и твоим паскудным соплеменникам.
Скрипящий зубами от бессильной ярости и злобы некромант вперил в зверолюда ненавидящий взгляд, силясь использовать хоть какое-то заклинание, но ранение, очевидно, было слишком тяжелым, ведь даже безумная ярость не помогла ему атаковать подлого вора – все, на что ее хватило, так это чуть продлить его нахождение в сознании, и только. Знал, знал ведь, что этим вонючим блохастым тварям нельзя доверять, что их подлость границ не имеет – так нет же, обвели как последнего дурачка, наивного и глупого. Аунар был в таком бешенстве, что почти не чувствовал боли, хотя и был парализован последствиями ранения, однако понимал, что дела его очень плохи. Если ему каким-то образом удастся выжить, то он отомстит, страшно и кроваво. Никому, никому нельзя верить, вообще никому, кроме жены и друга. Все предадут, обманут, попытаются обокрасть и убить. Грохот грома, услышанный охваченным мучительной болью и невыносимой жарой звучит в ушах теряющего сознание темного эльфа похоронным звоном.
Последних слов своей жертвы зверолюд не слышит, да ему и не надо - Тиа уходит далеко вперед и вскоре поднявшийся ветер скрывает его фигуру темнотой... или темнеет в глазах у Аунара? Сознание ускользает, а боль превращается в онемение. Жара отступает на второй план, а ветер кажется таким свежим, таким прохладным.
И затем все исчезает.
Гул внутри каньона нарастает и Аркамэ приказывает всем поторопиться. Аст и Керастес отстали, но находятся в поле видимости. Ветер со свистом проносится над головами торговцев, скалы вибрируют от громового раската и многие предпочитают надеть капюшоны, так как сверху, словно снег, на их головы начинает падать песок.
Керастес помогает полукровке починить колесо и вскоре они уже могут ехать как прежде... Ветер мешает догнать остальных, но Орфей испытывает явное облегчение. Дождь не проливается еще добрый час, и становится ясно: наверху песчаная буря, от которой караван защищен каньоном. Песка становится все больше и больше, так что вскоре каждый фургон и каждый капюшон им покрыты, но зверолюди не позволяют погоде себя замедлить.
После очередного грома начинает накрапывать мелкий дождик. Скалы дрожат особенно сильно и Аркамэ снова говорит поторопиться... но удача не на их стороне. Первый камень, отколовшийся от скалы, падает на крышу фургона знахарки, здорово повредив ее. Дождь становится крупнее, а всего через минуту превращается в водопад из воды и камня. Шаманка кричит магам возвести барьер, ее голос тонет в шуме бури и грохоте, но маги и без того знают свою работу - вскоре караван останавливается и каменный тоннель их стараниями начинает укрывать все телеги и фургоны.
Но недостаточно быстро, чтобы накрыть тех, кто шел поодаль.
Здоровый камень лишь на секунду мелькает где-то над головой Аркамэ, которая остановилась дать указания торговцам. Еще несколько застряли где-то в ущелье подальше, но на размышления нет даже секунды. Сделка была заключена. И вот теперь настало время оплаты.
Погода портится катастрофически быстро, но у Керастес нет времени на все ведьмовские обряды - им нужно пройти так много, сколько сумеют и защититься от стихии. Это совсем не то же самое, как если бы песчаная буря застала их наверху, да и такая перемена... Возможно ли, что духи и впрямь были не слишком довольны посторонним присутствием?
У Буревестной сердце было не на месте от мыслей о том, как там Аунар и сумеет ли он переждать бурю, с которой вряд ли когда-либо сталкивался. Черт возьми, нужно было тоже пойти! Но теперь остается только ждать. Когда караван останавливается, у них есть шанс быстро пройти к нему чтобы оказаться под защитой магов... но Аст вскрикивает.
- Берегись, берегись! - кричит полукровка.
- Аунар пропускает;
- Карбьеру необходимо бросить 1д10 на защиту Аркамэ с результатом не менее 3.
Средь скал становится неспокойно: подобные когтям чудовищно огромного зверя, они окружают караван, готовые вот-вот сомкнуться. От них не останется даже мокрого места, если подобное действительно произойдет — переход через каньон подразумевал под собой большие риски для тех, кто решится на столь отчаянный поступок. Погода стремительно портится. Напряжение в воздухе становится и впрямь ощутимым, ведь из-за подступающей влажности в такую жару дышать становится тяжело. Впрочем, не только это беспокоит Карбьера.
Вампир разглядывает толпу, не имея возможности помочь. Зверолюды послушно исполняют команды своих руководителей, уже зная, как действовать, работают слаженно, и все же, не могут полностью предотвратить обвал. Природа не хочет облегчать путникам задачу, разбушевавшись не на шутку.
Хруст обломившейся крыши подобен грому — первый удар, за ним следуют второй и третий. Едва возведенный барьер не может защитить абсолютно всех, и обеспокоенный Карбьер держится ближе к концу каравана, чтобы держать в зоне видимости сестру и Аст, отставших от прочих фургонов. Но он просчитался. Гораздо внимательнее стоило наблюдать за Аркамэ.
Оборачиваясь, чтобы проверить, все ли хорошо с остальной частью каравана, он, будто в замедленном времени, видит, как летят вниз камни. Один из них — прямо на голову остановившейся шаманке.
В мыслях что-то щелкает. Понимание. Вот он, шанс отплатить.
Все происходит быстро. Даже слишком — вампир едва успевает осознать собственные действия. В одно мгновение он стоит в десяти шагах от Аркамэ, впечатывая ошарашенный взгляд в небо, а уже в следующее крепко сжимает зверолюда в своих руках и лежит на земле. Камень с треском впечатывается в то место, где секундой назад стояла Аркамэ.
Не задело. Их обоих.
Карбьер приподнимается на локтях, чтобы убедиться в том, что шаманка цела.
- Ох, Свет Луны, вы в порядке? - Он и сам знает ответ на свой вопрос, в противном случае запах крови вновь вскружил бы ему голову. Надо скорее вставать на ноги, расслабляться было еще рано.
Аркамэ не замечает камня над головой... да и как ей, слепой шаманке, заметить? Кажется, что еще секунда - и она встретит свою кончину в этом злосчастном каньоне. Тело вампира движется само собой.
Проходит секунда.
Фелид вздрагивает, когда ее резко сбивают с ног.
Проходит вторая секунда.
Камень с грохотом падает на землю у них за спинами, перекрывая доступ к Аст и ее фургону. Остается только надеяться, что Орфей среагировал так же молниеносно в этой ужасной видимости.
Воцаряется тишина.
Вокруг - сплошная темнота когда купол из камня накрывает их барьером. Дождь барабанит где-то там, снаружи, а ветер со свистом рассекает камни, будто теплый нож - масло. Испуганно прижатые к макушке уши Аркамэ приподнимаются, она открывает глаза.
Зажигается первый факел и перешептывания становятся не шумом дождя, а настоящей речью, принося осознание: они спасены, а Карбьер выполнил условия их сделки.
- Свет Луны не помог бы Аркамэ так, как верный слову должник. - все еще немного дрожащим от едва пережитого голосом отвечает фелид, поднимаясь на ноги. - Все обошлось только благодаря тому, над кем Луна не властна. Спасибо. Будем верить, что и присутствие ведьмы усмирит стихию, духи оказались не слишком рады нам.
Она смотрит на темный камень над их головами. Смотрит и не видит его... или видит что-то свое там, за гранью видимого человеческому глазу?
- Все живы и целы? - интересуется Аркамэ у торговцев на местном диалекте и все переглядываются, пересчитываются. Нет только Аст и Керастес, да и за охрану каравана теперь многие переживают: сумеют ли они укрыться? - Тогда я надеюсь на вашу взаимопомощь, друзья.
Камень падает точно перед фургоном, но Орфей вовремя отступает. Они целы, но надолго ли? Путь вперед отрезан, а каменная крошка с дождем продолжает осыпаться на них. Ни Керастес, ни Аст не были магами чтобы возвести барьер, стоять в открытой части каньона было слишком небезопасно.
- Мы должны подняться наверх, здесь слишком опасно. - перекрикивая дождь говорит Керастес, освобождая Орфея от управления фургоном. Аст уже было хочет возразить, но новый камень, грохнувшись сверху, едва не упал прямо ей на голову. Выбора нет: нужно подниматься и верить, что товары и фургон переживут непогоду.
Керастес не могла начать ритуал, зная, что полукровку в любой момент может зашибить, да и сама она не была от этого застрахована. Орфей не сможет пролететь слишком много: его крыло недостаточно зажило, а непогода только усугубляет ситуацию. Буря в пустыне это совсем не то же самое, что снежный буран в родном краю, но попытаться стоило.
Керастес помогает Аст сесть впереди и страхует ее поводьями, садясь сзади.
- Держись как следует, подъем будует резким! - говорит Буревестная и Аст приходится кричать ей в ответ: - Поняла, держусь!
Девушка не выдает своего страха, хотя застать в пустыне такое буйство стихии - настоящая редкость. Орфей слышит команду и расправляет крылья, после чего разбегается в направлении ветра и парит: ветер и сам поднимает его ввысь, правда совладать с ним и камнями в разы тяжелее из-за дождя. Они оба, зверь и наездник, пытаются найти более широкое место, в котором камни не смогут задеть их, но несколько раз вся эта затея едва не кончается трагедией. Дождь ослабевает лишь на пару минут перед следующим раскатом грома, и этого достаточно чтобы покинуть каньон.
Но снаружи все обстоит не лучше - песок грязью ударяет в лицо, ветер становится еще более яростным. Они пытаются сесть, но удержаться возле пропасти сложно, а отлететь подальше - еще сложнее.
Когда рука Аст вырывает перо несчастного Орфея в попытке удержаться, Буревестная поддерживает ее, силясь не упустить полукровку и, вместе с тем, разглядеть путь. Полуфелид оказывается куда внимательнее в этом вопросе: - Смотри, там идет кто-то из наших! Давай туда!
Она указывает на большую фигуру в плаще, которая продвигается чуть поодаль от обрыва, и Орфей летит к ней. Приземление выходит жестким, грифону приходится раскрыть крылья чтобы не сдуло. Аст восклицает что-то и уже бежит навстречу тому, кто кое как пробирается по песку. Капюшон со зверолюда сдувает, и Буревестная тоже узнает в нем Тиа. Он немало удивлен, но больше обеспокоен.
- А что все?.. - едва успевает спросить он, как Аст коротко описывает ситуацию в каньоне.
Почему-то зверолюд не выглядит еще более обеспокоенным. Наоборот, его лицо на минуту светлеет, а потом он словно придает ему задумчивое выражение и тихо говорит что-то Аст. Теперь она выглядит куда более растерянной. Керастес это сильно не нравится и, очевидно, что-то отражается на ее лице, потому что Тиа обращается уже к ней.
- Нас с Аунаром разделило песчаной бурей неподалеку, я никак не могу его отыскать! - перекрикивает ветер зверолюд, закрывая от него полукровку.
Сердце у Керастес уходит куда-то в пятки. Но он продолжает, уже тише - только хороший слух позволяет ей услышать слова зверолюда сквозь симфонию бури. - Я должен идти к остальным и рассказать о караване, чем быстрее тем лучше, я не могу потерять еще час здесь. Нужно обезопасить всех и вернуться как можно скорее. Мне очень жаль.
Вероятно, он счел, что искать Аунара просто некому, и потому чувствовал себя виноватым в случившемся. Что могла одна человеческая женщина против целой пустыни и разбушевавшейся в ней стихии?
Гораздо больше, чем он сам.
- Я отправлюсь за ним, идите! Передайте Карбьеру, что мы здесь! - отвечает Буревестная, понимая, что ни на какие ритуалы нет времени. Выбор не был легким - или поиск супруга, или противостояние дождь с ветром.
Аст выглядит очень обеспокоенной, но Керастес поддерживает ее улыбкой. Тиа отдает ей сумку с зельями и небольшим запасом провианта на день, а потом они расходятся каждый в свою сторону. Зверолюди отправляются вперед, а Керастес - назад, туда, где песок и вода полностью изменили ландшафт.
Буря стихает спустя несколько часов сама по себе, и зверолюди под барьером наконец-то могут выдохнуть: маги практически полностью истощили свой ресурс на его поддержание. Когда барьер снят, их встречает солнце, стремящееся к закату. Времени было критически мало. Они промокли и устали, многие не смогут пережить холод ночи в каньоне.
Аркамэ тут же командует разбирать завалы впереди, но не забывает о тех, кто остался позади, отдавая указание двум крепким зверолюдям сдвинуть упавший камень. Фургону нелегко будет объехать такую дыру. Возможно, небольшая помощь ускорит дело?
- Аунар пропускает;
- Карбьеру необходимо бросить 1д10 на успех в разборе завалов, выбрав сторону, с которой будет помогать: спереди, чтобы караван мог продолжить свой путь, или сзади, рискуя сохранностью всего каравана.
Карбьер сглатывает. Поступил ли он так лишь из-за долга? Вовсе нет, не свяжи Аркамэ его обязательствами, и вампир все равно бы сделал все возможное, чтобы спасти шаману жизнь. Не только из сугубо уважительного к ней отношения. Аркамэ была важной фигурой для всего каравана, ее смерть ударила бы по зверолюдам сильнее потери всякого товара. Как бы подозрительно он к ним не относился, допустить подобного ему не хотелось. Не позволяла... совесть? Честь? Отчего-то Карбьеру сложно подобрать слова, способные описать мотивацию такого его поступка.
Пускай все ограничится долгом. Так проще для всех, и для Карбьера — в частности.
Он встает на ноги, подавая руку Аркамэ, и оглядывается назад. Валун отрезал заднюю часть каравана, а там остались Керастес и Аст. Но на сестру, имевшую куда больше опыта, чем вампир, не проживший и века в своей золотой клетке, можно было положиться. Пускай волнение вновь дает о себе знать, но Карбьер не летит сломя голову в конец каравана, уверенный, что Керастес знает что делать. В крайнем случае, у них был Орфей — преодолеть каньон по воздуху было вполне осуществимо. Хотя бы спустя некоторое время, пока не успокоится буря.
Вампир хорошо видит в темноте, имеет возможность не сталкиваться с толпой зверолюдов и позволить себе немного больше вольности, пока никто из них не может этого увидеть. Двигаться быстрее, ощущать острее. Когда поступает сигнал о помощи впереди, дабы разобрать завал, он торопится сделать все, что от него требуется. Камни тяжелы, но используя импровизированные рычаги и силу, несвойственную простому смертному, более не являются непреодолимым препятствием. Надо лишь проявить осторожность, ведь, преодолев основную часть каньона, они снова вышли к солнцу, жгучему и опасному.
С участием Карбьера завал перед караваном начинает разбираться куда быстрее, все же в таких делах от силы вампира имелся немалый прок. Странно только, что Аст и Керастес не перелетают через камень чтобы убедиться, все ли в порядке.
За работой легко успокаивать себя, а время пролетает очень быстро - но когда последний камень убран с дороги, а на образовавшиеся дыры поставлены доски для переезда, никто из спутников не появляется. Караван сразу двигается вперед и Аркамэ поглощена делами общества, которым ей довелось управлять: оглядываться назад у них просто нет времени. Два здоровяка, отправленных прежде разбирать завал позади каравана, едва успели расковырять в нем щель.
Они уже собираются уходить, оставив все как есть: слишком тяжелый камень и до заката никак не успеть. Они поглопывают вампира по плечам, подгоняя вперед и отрицательно мотая львиными головами. Один указывает на Аркамэ и они переговариваются на местном, после чего второй нагоняет шаманку.
- Там никого нет, они поверху пошли, похоже! - кричит издалека фелид, переводя то, что доложил ей зверолюд. Оба здоровяка кивают и ободяюще улыбаются. - Нам нужно встретиться с остальными как можно скорее. - уже тише добавляет она, когда Карбьер подходит ближе, и после торопит всех остальных на местном.
Остаток пути проходит мучительно медленно. Им не раз и не два приходится пробираться сквозь другие завалы, значительно перегоняя караван чтобы успеть их разобрать. Телеги и фургоны передвигались по прочным доскам, затем оставшиеся забирали их и торопились вперед снова. Дорогу размыло и колеса постоянно застревали в песке. Маги пытались перевести дух, напряженно взглядываясь вверх в ожидании камня. Или грифона.
Но ни нового камнепада, ни прилета Орфея не случилось.
Солнце начинало светить прямо в проход, намереваясь попасть в лицо, и вампиру приходится скрыться в тени. Неизвестности. Но зверолюди помнят о его болезни, ценят его помощь, приносят еду и воду.
С каждой минутой, пока светило скрывается за линией горизонта, становилось все холоднее и холоднее. Влажная одежда становилась ледяной и неудобной, ветер - более яростным, но это совсем не та борьба, в которой они победили несколькими часами ранее. Даже до смерти устав от этого путешествия, зверолюди стремятся вперед с небывалой прытью и энергией. Они осознают: в каньоне их ждет верная смерть. И это осознание удивительным образом придает им сил. Не такая ли целеустремленность гнала вперед Керастес до событий в лесу? Или идти, или умереть, и даже несмотря на то, что каждый шаг приближает к смерти - это усилие стоило того, потому что остановиться означало умереть здесь, в темном холодном каньоне.
Но караван справляется: об этом говорят радостные возгласы зверолюдей. Вот телега заезжает на подъем, ее слегка подталкивают. Небольшой порог - и свобода среди ветров и песков, сливающихся с лилово-синим горизонтом. Их уже ждут изрядно растрепанные и уставшие воины, торопящиеся обнять жен и детей после такого ужасного события. Но тем больше после этого в каждом из них простой радости от встречи. Аркамэ подходит к ним чтобы узнать, как все прошло и есть ли потери, и вроде бы разговор складывается в позитивном ключе, но на морде фелид замешательство, когда она возвращается.
Впереди открывается великолепный вид на оазис.
- Они не встречались с Тиа пока шли и не видели девушек. А что Тиа пригласил Аунара вообще не знали: главный охотник сказал, что попросил его только зелий захватить, да и те до них не добрались. Арм'Имру досталось и пришлось тащить его на своем горбу. - взгляд ее невидящих глаз замирает на лице вампира. - Я думаю, тебе стоит заночевать в безопасном месте, с нами. Идти ночью в пустыню, даже для тебя - слишком дурная затея. Погода в Буран очень непредсказуема. Если с вашей птицей все хорошо, они нагонят нас. А если нет... то и искать, возможно, уже некого. Я отправлю мага осмотреть округу.
Заночевать в оазисе | Отправиться на поиски |
Так будет лучше для всех: ты не знаешь пустыню и слабо представляешь, как ориентироваться в ней ночью. Да и живой камешек так и остался у сестры. Лучше остаться с остальными и хотя бы дождаться наступления утра, чем создавать новую проблему. | Была не была. Просто сидеть и ничего не делать целую ночь, особенно если там и вправду так сурово и холодно, как рядом с оазисом - невозможно. Друзья могут и не пережить эту ночь, особенно в мокрой после дождя одежде. |
- Аунар пропускает;
- Отношения Карбьера с караваном и Аркамэ устанавливаются очень доверительные: шаман может доверить вампиру карту.
- Если Карбьер отправится на поиски, ему необходимо бросить куб 1д10 с результатом не менее 6. Если выпадет меньше - он и сам потеряется в пустыне.
[nick]Лурмарэс'Аркамэ[/nick][status]шаман[/status][icon]https://i.ibb.co/r4NpCSp/c582e6003df89fb15776c011c6f0dc7c.png[/icon]
Карбьер рад оказаться полезным каравану, самоотверженно помогая разобрать завал, но чем больше времени уходило, буквально утекало песком и пылью сквозь пальцы, тем более неспокойно становилось у него на сердце. Почему Керастес и Аст еще не вернулись? Если у большей части каравана отсутствовала возможность даже оглянуться назад, то эти двое, благодаря Орфею, могли бы нагнать их к тому времени, как потребность в барьере отсутствовала.
Семеро одного не ждут. Сейчас эта старая поговорка вызывала смутное чувство раздражения.
А что если один стоит семерых?..
Он качает головой, отгоняя от себя неприятные мысли. Нет, караван и без того оказал им огромную услугу, взяв чужаков под свое крыло, защитив от преследования. Зверолюды достойны если не доверия, то хотя бы уважения, и сейчас им стоило содействовать. Его товарищи — Керастес и Аунар — намного старше самого вампира, и могли о себе позаботиться. Лететь к ним, сломя голову, было бы неразумно.
По крайней мере, в это хочется верить.
Вера становится тем слабее, тем ближе к горизонту склоняется палящее солнце. Карбьер вымученно улыбается в ответ на ободряющие улыбки зверолюдов. Та сущность, что многими зовется интуицией, вопит в нем, дерет когтями, не давая спокойно сидеть на месте. С приходом темноты возможности вампира становятся поистине впечатляющими. Но почему же он чувствует себя таким беспомощным сейчас?
Ни Керастес, ни Аунар так и не возвращаются.
Слова Аркамэ о том, что товарищи вампира могут не вернуться вовсе, заставляют вспыхнуть искорки недоброго огня в его глазах. Возмущение и злость — чувства, совладать с которыми ему всегда было нелегко. Но разве шаман была неправа? Дождь смыл всякий запах, лишая даже тончайшей ниточки, что могла бы вывести на нужный след.
- Говоришь, Тиа, уведший Аунара без ведома своих товарищей, так и не вернулся? - Карбьер выглядит задумчивым, пряча от Аркамэ темнеющий взор. Ему неспокойно — Я прислушаюсь к здравой позиции шамана, но как только вернется Тиа, я не могу не поговорить с ним.
И разговор этот не сулит зверолюду ничего хорошего. Карбьер что-то подозревает, а методы добычи информации у него всегда были своеобразными. Если потребуется — болезненными. Благоволи ему Луна, если за руку с собой он приведет Аст, подход которой будет, без сомнений, куда более осторожным.
Когда время ужина подходит к концу, Карбьер вновь оказывается в шатре шамана, прося об аудиенции.
- Скажи, Аркамэ, - Начинает он неожиданно твердо, почтительно склонив голову — Хорошо ли ты знаешь бравого охотника Тиа? Что у него на сердце и что на уме? В прошлую нашу встречу он выглядел... нервно. Взбудораженно. Я-, - Вампир замолкает ненадолго, вскидывает голову, чтобы с прищуром посмотреть в глаза фелиду — Я не хочу его в чем-то подозревать. Я не хочу даже допускать мысли о том, что он может быть причастен к тому, что мой дорогой друг, отвергнувший свою кровь, до сих пор не вернулся из пустыни. Но если есть хоть малейшая вероятность этого. Хотя бы один шанс, что это правда — скажите мне. Чтобы я не метался, и не кинулся на поиски своих друзей прямо сейчас. Караван — это ведь ваша семья, Аркамэ? Для меня семья — мои друзья. Если с ними что-то случится... много ли мне останется смысла оставаться человеком?
Сложно сказать, остается ли Карбьер искренним на протяжении всего своего монолога или же начинает лукавить, ловко ударяя по тем точкам, что могли бы стать болевыми для Аркамэ. До сих пор он лишь целовал протянутую ему руку помощи. Но за обветренными губами скрывается ряд острых как бритва зубов, которые легко вонзятся в чужую плоть. Даже один вампир — опасен.
И лучше ему содействовать до тех пор, пока он держит на поводке темную часть своей сущности. Даже если сам Карбьер совсем не хочет этим оперировать, опускаясь перед шаманом на колени.
*** 4 часа назад. Время бури ***
Ветер бьет по лицу, треплет одежду, но не мешает идти против своей воли - местные ветра Керастес и впрямь знала слишком хорошо, чтобы слепо подчиняться их яростному кличу. Эта пустыня, ее причуды и капризы - родная, пусть и давно забытая стихия, в которой Буревестная чувствует себя собой, нужной.
Но все же проходит не менее часа, прежде чем она находит Аунара, наполовину погребенного под песком. Ее приводит к нему блеск бутля среди единой стены дождя, свист собравшихся вокруг любопытствующих ветров, которых Керастес отпугивает. Если бы не чистое совпадение - ее никогда не оказалось бы здесь.
За всю удачу нужно платить. Осознание поднимается, а затем ухает вниз с глухим "бух", стоило заметить кровавый след на песке.
Ее супруга сразила вовсе не буря.
Орфей расправляет крылья, защищая их, пока Буревестная изо всех сил пытается уговорить песок отпустить. И, когда не получается, потому что песок давно забыл команды, она буквально силой вырывает эльфа из его жарких объятий. На спине - кровавое пятно, след которого ей знаком - это сделала отнюдь не буря. Она лишь попыталась замести следы, в очередной раз стереть его из памяти и реальности.
Предателю предательская смерть.
*** сон Аунара ***
Только огонь на границе видимости.
Чужие руки. Чужая кровь. Чужая тяжесть.
Ты - это ты, но больше не ты один. Звездное небо стало землей, под твоими ногами - тысячи знакомых ей созвездий. Но никакого тепла. Ты упал в небо, но остался один среди его красоты.
В твоих руках - смерть и тлен. Ты хотел владеть ею безраздельно. Но поздно понял, что долг - нечто большее, чем обещание среди людей. Ее безжизненное тело было подтверждением страшной мысли, которая посетила тебя на полпути к огням пришвартованного вдалеке корабля: ты уничтожил все.
В последние секунды она тебя возненавидела: ты убил то, что обещало ей свободу. Свободу совсем иную, ту, которая могла стоить сотни лет неволи. И если бы ты подождал еще немного, как она просила... но в твоих руках - только кровь, лоза, связывающая вас воедино нить. Не тело и не душа - только иллюзия существа более древнего, которую ты принимал за реальность.
Ты никогда не видел свою живую и веселую супругу такой беспомощной, такой мертвой. Ты сломлен.
Ты не можешь назвать ее имени - оно другое.
Ты остаешься с ней в песчаном гробу, когда вода уходит и полотно небес сменяется рассветом, затягивая ноги в песок. Даешь ее телу, бездыханной, пустой оболочке, стать лозой. Даешь своей крови стать новой водой, и между вами, мертвой и живым, воцаряется хрупкий баланс. Его цена - ваша память, ваша любовь, ваши души, потрянные в этом хаосе, но соединенные божественной силой как две дрожащие птицы.
Когда все вернулось к жизни?..
Этот сон был таким сумбурным и чужим, словно предсмертная лихорадка. Вокруг - одна вода, и тебя будит подступающий к горлу кашель из-за разодранного песком горла. Первое - наслаждение от воды после долгой засухи. Второе - боль между лопаток. Холод и ткань чужой одежды, чужие руки зажимают рану. Но становится легче: зелье дарит успокоение в сочетании с холодной водой.
Вокруг - песчаный, серо-золото-коричневый туман, на который практически невозможно смотреть. И Керастес мешает сделать это, прижимая твою голову назад, к себе и воде. Орфей, и тот свернулся клубком на берегу. Вода была полна песка, но снаружи - еще хуже, нужно было просто переждать. Она закрывает глаза и обхватывает тебя, противореча сну: все наоборот.
Кажется, что это ты, а не она, тянешь на дно. Но объятия, вода, музыка заместо бури в ушах - они успокаивают, усыпляют, как тепло чужой кожи. Темнота приходит снова.
*** 2 часа назад ***
Свет ослепляет огненно-красным, спина горит огнем, песок набился всюду, солнце ни капли не согревает на фоне прохладного ветра, только лишний раз прохладный ветер раздражает рану, кем-то перевязанную. Ты помнишь, как получил ее, хотя пока не слишком ясно. Был полдень, а теперь - закат, и обрыва не видать.
Для пустыни здесь слишком холодно. Кто-то накидывает высушенную одежду, прислоняет к теплому оперенному боку урчащего зверя, закрывает от ветров остальной одеждой и садится рядом. Поит чем-то мерзким на вкус: когда ты не хочешь - вливает эту мерзость в тебя силой. Потом по куску запихивает в рот гадкую еду. Кажется, что тебя стошнит. Но желудок отзывается только удовлетворенным молчанием.
Зверь сворачивается клубком, и ты оказываешься заложником его сильного, теплого тела. В темноте крыла, в тепле перьев и чужого присутствия, с ощущением опасности и тревоги.
Ты вдруг четко осознаешь: эту ночь можно и не пережить.
*** в лагере у оазиса, настоящее ***
Аркамэ заметно обеспокоена странным поведением Тиа: на ее лице застывает удивление. Конечно, это не укрывается от Карбьера, да и фелид не думает скрывать свое замешательство. Все же караван для нее - семья. И тем беспокойней, когда в ней что-то идет не так.
К ночи маг, отправленный в пустыню, возвещает, что никого поблизости и не было. Обеспокоенных пропажей оказывается не так много - больше шепотков о том, что "сбежать - единственный выход" и ничего странного, так как и у Аст, и у Тиа не было родственников. Думать о сохранности друзей приходится только Карбьеру, и шаманка принимает его без вопросов.
Аркамэ выслушвивает его в молчаливом напряжении, барабаня тонкими пальцами по настилу шатра. Ей тоже это не давало покоя, но где ответ?
- Не стоит подозревать нас, ибо мы - друзья, если Аркамэ оказывает щедрые услуги. Я знаю Тиа очень долго, еще с его бытия котенком... но знаю так же о его привязанности к Аст... - она заминается, словно это - не самая приятная тема. - Я думаю, он слишком взбудоражен из-за нее. Ритуал на носу, вся эта подготовка и странные слухи не придают уверенности, а молодые люди любят преувеличивать. Но чтобы причинить зло случайным людям? Это слишком на него не похоже... только если у вас от Аркамэ нет тайны, способной пролить свет. Предсказания духов слишком сумбурные, я ничего не могу понять: они волнуются, но отчего?
Она хмурится, силясь понять их странные послания, но все без толку - это было так сумбурно и страшно, как будто духи и рады, и напуганы единовременно. У них нет настроения общаться с шаманкой - есть что-то куда более увлекательное. Даже увлекательней прошлых обид.
- Я не думаю, что идти в пустыню сейчас - хорошая затея. Ночь нужно пережить на месте, им и нам. Я задержу караван чтобы подождать столько, сколько возможно, но... Я не могу понять, что с Тиа, это так на него не похоже: приглашать гостя в патруль без ведома старшего, исчезать, хотя он лучше остальных ориентируется в пустыне...
В ней впервые нет уверенности, словно брат учудил что-то странное против воли сестры и теперь она сама не понимает, как быть. Караван был одной семьей, и в ней редко случались подобные потери.
Узнать про ритуал | Узнать про пустыню |
Что за ритуал упомянула Аркамэ и как к нему причастны двое пропавших зверолюдей? Возможно, именно то, что местные понимают как нечто вскользь упоминаемое, станет ключом к пониманию ситуации. | Аркамэ не слишком тревожится по поводу ритуала: ее куда сильнее смущает странное поведение Тиа. Мог ли зверолюд что-то сделать с друзьями и есть ли у шаманки хоть какая-то возможность помочь отправиться в пустыню ночью? |
Карбьер хмурится, вслушиваясь в слова Аркамэ, не меньше чем он сам обеспокоенной всем происходящим. Они оба переживали за своих близких, и это волнение роднило их, подталкивая открыться, довериться, содействовать. Он поможет ей, а она — ему, за некоторое время пребывания в караване вампир хорошо запомнил эту несложную формулу.
Пока что это происходит на добровольных началах.
- Тайны? Нет, определенно, нет у нас за душой тайны, которую стоило бы тщательно оберегать от тех, кто стал нам товарищами на этом нелегком пути. Я слышал шепотки в лагере. Они говорили «сбежать — единственный выход». А чтобы сбежать, осев на одном месте, требуются деньги. При Аунаре они имеются. Сумма, крупная достаточно, чтобы темные эльфы объявили охоту на ее обладателя. И что же мы видим в итоге? Удар в спину?
Под конец своего монолога Карбьер едва не заходится шипением, подобным шипению обозленного змея. Чем четче выстраивалась картина у него в голове, тем менее и менее она ему нравилась, заставляя ощериться, впервые показать клыки. Вампир качает головой и прикрывает ладонью глаза — извиняется за эту вспышку, оправданную лишь беспокойством.
Он ведь так и не сказал всей правды, умолчав о том, почему же могут быть так взбудоражены духи.
- При таких обстоятельствах никто из них может не вернуться вовсе. Кто-то не захочет, а кто-то... не сможет. Нам неизвестно, что произошло там, наверху. Но может, известно духам? Ты говорила, что они не терпят кровопролития на своей земле. Расскажи мне... о пустыне. Возможность достать беглеца волнует меня не так сильно, как шанс найти своих друзей живыми.
Подсказка была бы кстати, ведь, зная направление, он мог достаточно быстро следовать ему по воздуху. Дождь и ветер давно стерли все запахи, все следы, но зоркий глаз ворона видит гораздо больше, чем глаза простых смертных.
Ему так хочется верить, что Керастес и Аунар сейчас в порядке. Можно было пойти на многое, чтобы убедиться в этом лично.
Переполнявшая мужчину ярость на гнусного предателя не давала ему сдаться и, вероятно, не давала даже умереть, ведь поддаться, дать слабину, сдаться означало не только проявить преступную, позорную слабость, но и подвести жену, подвести друга, которым угрожала смертельная опасность. Кошмарные видения не пугали его, лишь вызывали раздражение – Аунар хорошо знал, что после каждого ранения, особенно такого тяжелого, галлюцинации и бред дело обычное, хотя и крайне неприятное. Боль то появлялась, то уходила, то снова появлялась, терзая и мучая его. Кажется, он даже кричал, хотя на самом деле едва ли мог издать что-то громче еле слышного стона, упрямо цепляясь за жизнь, запретив себе даже думать о том, что может умереть. Нет, нельзя, никак нельзя.
Когда в очередной раз ему ненадолго вернулось сознание, Аунар вдруг почувствовал какое-то необычное облегчение, насторожившее его. Несмотря на горячечный бред и мучительную боль он понимал, что его бросили умирать в пустыне, где до воды было идти и идти, да и помощь ждать было неоткуда, но тогда кто его выручил? Может, вовремя спохватились и поднялись в небо на Орфее, а впоследствии заметили его? Это было довольно правдоподобно, но до воды все равно было лететь и лететь. Он кашляет, едва не захлебываясь водой, пьет жадно и пытается разлепить слипшиеся веки, но на него снова неодолимой силой накатывается слабость, придавливает непосильной тяжестью, едва-едва сумев открыть их и действительно увидев Орфея. Не сон, значит, и не бред – слишком уж реалистично это все было. Спасен? Темный эльф кривится от боли, которая уже начала отступать, но именно эта боль была сигналом о реальности происходящего, именно она помогала ему отличать бред от реальности. Надо держаться.
Хвост Аркамэ тревожно мечется из стороны в сторону. Она могла иметь самые дерзкие, самые смелые догадки в отношении своих друзей... но чтобы они так поступили с другими путниками? Даже ради больших денег? Буквально в голове не укладывается: слишком уже сильно было их понимание того, как жестока пустыня. Человеческая жизнь ценилась в ней превыше всего.
И ради чего, ради денег? Неужели они того стоили? Стоили жизни их многострадального, сожженного дотла города?
- Не шипи на Аркамэ, это не прибавляет мне спокойствия чтобы слышать их голоса! - шипит фелид в ответ на резкие слова Карбьера, после чего скрывается в палатке. - Дай мне пару минут, я попробую узнать у духов, что тревожит их.
Она садится и пытается успокоиться, призывает все свое хваленое самообладание с единой целью: не думать о том, что друзья могут предавать, да еще и вот так, забирая жизни невинных путешественников! Какая великая цель стоила пролитой на песок крови? Луна, дай сил понять хотя бы крупицу мотивов Тиа, когда он забрал в дозор неопытного эльфа и оставил его... или нет?
Что, если всех их сковала непогода, заключив среди песков?
Оставить. Отрешиться. Отречься.
Только духи и их голоса, их беспокойный шепот, овладевающий всеми мыслями. Их обрывистые, неясные фразы, которые сегодня не дают ответов. Кровь пролилась, жизнь подвешена среди ветров, все замирает в ожидании: оборвется и рухнет, или будет жить? Посмотреть бы где, но они не дают шаманке своих глаз, мягко отталкивают, молчат. Одни бегут, другие остаются, оставшиеся устраивают духов, кровь останавливается, они уже успокоились. Но жив или мертв? Молчат.
Аркамэ возвращается к вампиру, не имея никаких ответов.
- Утро покажет. Духи встревожены и не хотят общаться, никто не мертв, но все может измениться. Остается лишь ждать. Они говорят, что приведут живых, если они останутся жить. А если кто-то умрет - оставят других в пустыне навсегда, в плату за нарушение закона. - ее невидящие глаза безошибочно угадывают направление пустыни, и останавливаются на бархане, отделяющем остальную песчаную пустошь и оазиса.
- Ритуал с участием Аст - наша единственная, последняя возможность пережить грядущее лето. Духи не ошибаются, предвещая страшную засуху и ужасающие пожары. Она жрица, такова судьба. Я и помыслить не могла, будто Тиа не согласен с уставом, существующим тысячу лет. Это - судьба. - она чеканит слово "судьба" особенно четко, подчеркивая важность чего-то неизбежного, что подразумевалось под "ритуалом". - Я могу дать тебе карту, но они не хотят гостей. Утро настигнет тебя раньше, чем дойдешь, это не нужная жертва, пока все живы. Пустыня решит.
Боль в спине превращается в бесконечный зуд. Ты просыпаешься, засыпаешь, а потом снова просыпаешься в каком-то полубредовом состоянии. Все тело - жар, и вокруг один песок. Тебя будит вода, сначала горькая, потом холодная, которую вливают в тебя чужие губы, потому что сам ты пить устал и не хотелось.
Боль притупляется, жар постепенно отходит на второй план. Холод сковывает горло, но это - блаженное ощущение.
Во сне ты слышишь песни, красивые и успокаивающие. Спать хочется больше, чем принимать реальность, в которой лихорадка сводит тебя с ума. Песни, похожие на колыбельную, но на языке, абсолютно тебе не знакомом. Печальные, и в то же время - нежные. Ты слышал такую речь, плавную, изобилующую перекатами "р" - на таком языке Керастес отдавала приказы Орфею.
Песня продолжается, и тебе не хочется ее окончания. Она - лучшее, что ты когда-либо слышал. В ней все ясно и просто, никакой боли, никакого страдания.
Проснуться | Забыться |
Не хочется, но надо. Это же все, наверное, не по-настоящему, а только иллюзия. Бред, навеянный пустыней. | Тебе нужно отдохнуть, поддаться этой песне чтобы раны затянулись. Ты хочешь только послушать ее еще минуточку. |
- Если Аунар избирает "проснуться" ему необходимо совершить бросок 1д10 с результатом не менее 5.
Тяжелый обод переживаний ложится на грудь, затягивается плотно, лишая возможности сделать лишний вздох и каждую новую секунду ожидания обращая нестерпимой мукой. Духи не хотят ничего говорить. Беспристрастные, они дают сухой ответ — живые вернутся, мертвые останутся. Это не внушает надежды, даже темного облегчения от мысли, что если не вернется один, то не вернется никто. Нет, Карбьер желает взглянуть напоследок в глаза тому, кто избрал подобный метод решения своих проблем, и собственными руками изорвать в клочья то, ради чего это было сделано.
Черный огонь лижет изнутри, оставляя поцелуи-копоть на душе. Это знакомое чувство. Карбьер знает, что будет если дать ему волю, и если знание это не страшило прежде консула семьи Арх'Амарек, то оно неизбежно пугает нынешнего одинокого вампира, желавшего избегать повторения своих недобрых дел.
Он ведь не монстр больше. Нет?
- По крайней мере, они они все еще остаются в живых, - Карбьер склоняет голову, чувствуя, что эта новость все же успокаивает его. Его друзья не были из робкого десятка, и чтобы отнять их жизни надо было очень постараться. Аркамэ снова упоминает ритуал с участием Аст, привлекая внимание вампира — Расскажешь мне о ритуале? Возможно, знание о нем даст мне понимание происходящего.
Шаман упоминает засуху, пожары и судьбу, рождая в голове вампира неприятный поток ассоциаций. На Галатее подобные проблемы решались одним известным ему ритуалом — жертвоприношением. Это могло объяснить несогласие Тиа. Это не могло оправдать его поступка. Проникнуться хоть толикой сострадания к преступнику — худшее преступление, и Карбьер не собирался этого делать, даже если мотивы Тиа были самыми что ни на есть благородными.
Благими намерениями выстлана дорога в преисподнюю. Карбьер желает осыпать эту дорогу самыми острыми осколками ненависти и презрения.
- Значит, мы дождемся утра. Солнце обличит убийцу, жертву и свидетеля. Или, не будучи судьей, вынесет им приговор.
Темный эльф не имел ни малейшего представления о том, сколько он вот так провалялся в беспамятстве – это мог быть и день, и месяц, настолько все было нечетким и зыбким, прямо как те пески, на которых он чуть было не испустил дух. Поначалу даже через тяжелый бред и мучительные кошмары он пытался было бороться, но быстро смекнул, что ему как раз хотят помочь, что его в буквальном смысле вытаскивают с того света, регулярно отпаивая чем-то. Едва он расслабился, позволил себе на время забыть о гнуснейшем предательстве, как его кошмары сменились приятными, расслабляющими снами, наполненными пением на неизвестном ему языке. Да, язык он по-прежнему не знал, но зато знал ту, которая пела ему.
Некромант оказался куда крепче, чем предполагал убийца, да и помощь к нему, похоже, подоспела вовремя, потому что он неожиданно для своей жены очнулся куда раньше, чем она ожидала, и даже сумел принять сидячее положение. Боль от раны все еще присутствовала, но уже больше не терзала его так мучительно, как прежде, да и голова полностью прояснилась – лихорадка, стало быть, совершенно сошла на нет. Тем не менее, Аунар благоразумно не стал пытаться вскочить на ноги и выхватить меч, прекрасно понимая, что еще слишком слаб для таких подвигов. Да, ему безумно хотелось поскорее пуститься вслед за негодяем, обокравшим его и чуть было не отправившим на встречу с Холгейром, но с этим пока придется повременить.
– Я знал, что этой братии нельзя доверять, знал ведь – хрипло проговорил темный эльф, уже самостоятельно беря кружку, из которой его поили, делая хороший глоток и затем продолжая более ровным тоном. – Как ты уже поняла, меня подстрелили и ограбили, ограбил тот набитый блохами ходячий шерстяной выродок. Подонок бросил меня мучительно умирать в пустыне, не потрудившись даже добить. Ну что же, я верну долго гостеприимства с лихвой.
Нехотя улегшись обратно и делая глубокий вдох, мужчина сжал правую руку в кулак до хруста. Неизвестно, чем и как лечила его Керастес, однако она не только спасла ему жизнь, но еще и выздоравливал он гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать, принимая во внимание всю ситуацию и тяжесть раны. Именно поэтому ему требовалось набраться терпения и не торопиться, чтобы едва затянувшаяся рана не подвела его в самый неподходящий момент, как это всегда бывает. Надо успокоиться, взять себя в руки.
– Спасибо тебе, ты спасла мне жизнь. Поначалу я думал, что твой успокаивающий голос, твое пение было просто предсмертным бредом. Скажи, как ты меня нашла? – Мужчина повернул голову к Керастес, благодарно улыбаясь ей. – Последнее, что я запомнил, были грохот грома и завывание бури.
Хвост Аркамэ совершает новый беспокойный круг. Как это, беспокоиться, когда не можешь видеть лица своего собеседника или вины в глазах друга? Когда глаза твои, духи, решают сыграть в "мы ничего тебе не расскажем"? Было страшно. И еще страшнее оттого, что она допустила подобное своим опрометчивым решением: позволить Аст совершить последний путь вместе с караваном.
- Это жертвоприношение, как и все другие ритуалы особой, потусторонней силы. Мы создаем могущественный дух, и он скроет наш город от глаз посторонних, убережет его от чужих ног и оружия. - кошачьи уши прижимаются к макушке, но вовсе не от страха, а с каким-то неведомым сожалением, будто вовсе не Аркамэ предстоял выбор жертвы. - Духи требуют жизнь Аст, ибо жизнь ее оборвется. Такова судьба, этого не изменить чужой кровью или побегом, если это задумал Тиа. Но дома ее жертва, ее непрожитая жизнь, послужит безопасности тысяч других. Хотя толку, что Аркамэ поясняет такие вещи, все ритуалы кажутся галатейцам жестокими по природе, вы не понимаете из важности на земле, которая не балует нас плодами и уничтожает войной. Мы не пережевем нового нападения: скоро зверолюдам будет некуда вернуться.
Это был вопрос жизни и смерти. Настоящей смерти, а не предполагаемой подделки, иллюзии самовнушения Аркамэ или вождей. Им ни за что не восстановить город, но могли ли они позволить ему пасть окончательно, оборвать связь с представителями своего народа по всему миру и, в конце концов, явить этому миру свои секреты?
Аркамэ не может уснуть, и они оба проводят ночь у прохладного озера оазиса, под пристальными, обеспокоенными взглядами торговцев. Что изменилось с момента перехода через каньон? И что изменится с тем, что благодаря фляге и их сделке Аркамэ останется жива? Понятно, как все выглядело для Аст и искренне опекающего ее Тиа - как убийство во имя неизвестного, как невинная жертва, чьим будущим они готовы пожертвовать...
Но разве сам Тиа не пожертвовал будущим другого существа?
- Я знаю, что это крайне неприлично, но в пустыне мы не интеллегентные сэры и леди, Карбьер. Если твои друзья вернутся в целости, если все так плохо, как мы думаем, хотя видит Луна, мне гадко помыслить о таком предательстве, не позволь им убить их. Я сделаю все, чтобы помочь вам, но мы не можем потерять Аст - ее смерть благословит ту землю, на которой она погибнет... и не приведи Луна, чтобы это были джинны. - ее взгляд - совершенно серьезен, это и вправду вопрос особой важности. Этот континент был им чужд и о проблемах его жителей вся компания заботилась мало... но не сами жители. Неужели смерть одной полукровки могла преломить ход затяжной войны в пользу джиннов?
Благословение ли это, или проклятие - прожить короткую жизнь чтобы стать почвой для будущего?
Она молчит до самого рассвета. Звезды алмазами рассыпаются над их головами, а прохладный ночной ветерок никак не напоминает о буре, бушевавшей здесь всего несколько часов тому назад. Мир перемен и мир измен, сколько лиц он скрывал и сколько смыслов держал за линией видимого горизонта?
Пробуждение дается Аунару нелегко, песня нехотя остается позади, она прилипает к нему и удерживает на границе, наливая веки свинцом. Но проходит несколько минут, и ее чары отпускают веки, чей-то голос смолкает, а реальность встречает полной тишиной и новой порцией жидкости, которую приходится пить самостоятельно. На вкус - полная мерзость.
Холодная ткань стирает пот со лба, а взгляд встречается со спокойными янтарными глазами супруги. Она была спокойна. Слишком спокойна, как змея, что замерла перед прыжком. Этот взгляд не обещал ничего хорошего. Все плохое просто было отложено на потом. Сейчас в ней зудело только беспокойство.
Он встает, но почти сразу ложится обратно на теплый бок Орфея. И рассказывает о том, к чему у Керастес до этого момента имелись только догадки.
- Не пытайся встать, еще рано. Тиа вручил мне всю сумку с зельями. Очевидно знал, что мне предстоит обнаружить, ха. Или надеялся, что уже не найду. - язык пробегает по сухим, обветренным губам, после чего она улыбается краешками губ. - Такое "гостеприимство" не может быть забыто.
Такого она не может простить. Пожалуй, доброты было достаточно для одного каравана мерзости, что разродилась после ухода хозяев. Можно ли принимать их за разумных созданий, способных на сострадание? Керастес больше не готова терять своего, только отнимать чужое чтобы компенсировать уже потерянное. Но сегодня его жизнь оказалась ближе к черте Врат, чем когда-либо, и если бы не эти зелья - случилась бы еще большая беда. Да только вот кто ее учинил?
Вторая часть разговора из уст Аунара заставила ее задуматься о том, не в бреду ли все еще супруг.
- Я ничего не пела. - просто отвечает она, не возвращая улыбки, и это правда. Откуда вообще здесь можно слышать голоса? Орфей храпит на половину пустыни. - Ха, нашла. Откопала, можно сказать, а нашел тебя наш пернатый засранец. Раз ты так связно говоришь, значит идешь на поправку, это хорошо.
Она стирает рукавом пот с собственного лба, после чего прислоняется к боку грифона тоже. Буревестная ничего не говорит о планах или мести, все это сейчас кажется не столь важным. Не важнее его жизни.
- Мы сможем двигаться к Карбьеру только через несколько часов, используй это время для отдыха. - рана должна хотя бы немного закрыться чтобы сесть на грифона, но они просто обязаны выйти до наступления рассвета... иначе солнце просто уничтожит их за день, без запасов воды. - Наши деньги и руки, запачканные кровью, далеко не уйдут.
- Карбьер пропускает круг.
После всего пережитого омерзительный вкус неизвестной жидкости не вызывает у некроманта протеста. Напротив, даже эту мерзость пить для него уже большое счастье, ведь поначалу вообще казалось, что он никогда не напьется, настолько сильно его терзала мучительная жажда. Но, к счастью, жажда – не голод, и пить он мог действительно сколько влезет без боязни для своего несколько подорванного здоровья. Аунар чувствовал, что ему еще придется несколько дней поберечься, хотя силы уже к нему возвращались.
– Вручил сумку с зельями, значит? Какая трогательная забота от такой сволочи, – язвительно проговорил мужчина, морщась от неприятного вкуса неизвестного пойла. – И это перед тем, как меня подстрелить. Забота на границе с цинизмом, черт его подери.
Получается, что зелья того негодяя спасли ему жизнь. Демоны и преисподняя, что за странные противоречия и дикая, первобытная забота. Почти убить, но дать лекарства, чтобы не умер совсем? Что-то тут не сходится, совсем не сходится. Если хотят убить, то убивают, а если грабят, то не прибегают к таким мерам.
– Я слышал твое пение, в этом я абсолютно точно уверен. Уж не знаю, был ли то бред или нет, но оно было очаровательным и от него словно бы становилось легче. Как бы то ни было, сейчас у меня в голове порядок. – Темный эльф ложится обратно и устраивается поудобнее, согласно кивая жене.– Тогда я попытаюсь немного подремать, а как придет время отправляться, разбуди меня пожалуйста.
Конечно, ему еще хотелось бы поговорить, но Аунар отлично знал, что чем больше он будет отдыхать, тем быстрее он выздоровеет и тем скорее он вернет украденное им состояние, с таким неимоверным трудом добытое. О причинах кражи, равно как и о словах того выродка-зверолюда он предпочел не раздумывать, по крайней мере сейчас, чтобы не раздражаться еще больше. Нет и нет, ему сейчас надо как следует отдохнуть, а уж потом он как следует все распланирует и решит, что лучше будет сделать из паршивой шкуры того негодяя – половик для ног или коврик подле камина.
Все смешивается, приобретая незнакомые оттенки: алая ярость, белая тревога и желтая обида создают свой загадочный танец под названием "месть". Это слово ей удивительно хорошо знакомо, его помнят ноги и руки. С чего бы вдруг? Приходилось ли ей мстить, по-настоящему, до смерти обидчика?
Керастес не помнила.
Но сейчас - хотела всем сердцем, жаждала этого. Потому что эта потеря не стоила бы денег, золота, даже жизней целого каравана будет мало, чтобы окупить ее страдание. И что могло бы случиться, не приди она вовремя? Не знай она пустыню?
Зелья неизбежно заканчиваются, и остается только ждать с верой в то, что пустыня не решит чего-либо выкинуть.
- Ты жив, и это главное. И если он жаждал смерти от рук мстящего, он ее получит. Я не позволю им уйти. - с едва заметной улыбкой говорит Буревестная, осторожно убирая светлую прядь с лица супруга. - У Смерти сладкий голос, не слушай ее. Лучше я спою тебе настоящую колыбельную, а если во сне опять запоет - заткни голосу рот.
Она прислоняется к боку Орфея рядом, смотрит на звездное небо, пытаясь обрести устойчивое убеждение - Аунар будет жить. Керастес шутила, улыбалась и не давала понять, что что-то может быть не так. И все действительно было в порядке. Оставалось лишь молиться, но Буревестная не говорит, что тихий напев - не колыбельная, а молитва. Всегда нужно верить во что-то более надежное, чем ее молитвы - даже колыбельная успокоит сильнее, чем отсутствующий ответ мертвецов.
Язык песни все равно ему неведом, он шипит и перетекает в слова, словно настоящий песок. Только несколько слов, сохранивших сильный акцент подлинного, родного ее языка, складываются в знакомые предложения, убаюкивают и успокаивают, словно древнее напоминание о том, что жизнь преодолевает все. Сегодня сложно даже представить, что тысячу лет тому назад были те, кто мог просто наблюдать за звездным небом с песнями на устах, что они тоже чувствовали и не знали многих вещей, хотя жили бок о бок с теми, кого нынче зовут богами.
Во сне тоже звучит песня, только вот теперь она стала намного тише, осталась где-то в углу, откуда ее придется доставать. Кажется, что Аунар задремал только на пару минут, но вот уже его тормошат за плечо, призывая проснуться. Небо изрядно пробледнело, но воздух был пока еще холодный.
- Нам пора. Обопрись на меня. - она подставляет плечо и помогает встать. Каждое движение все еще сопряжено с болью, но двигаться резко - себе дороже, рана только недавно закрылась. Буревестная призывает делать все медленно. Орфей надобностью куда-то идти недоволен: фыркает и клекочет, хочет уже набить желудок перед приходом жары, и Керастес его тихо успокаивает, помогая Аунару сесть в седло. С тем, как двигался их пернатый друг, ложиться было не слишком надежно.
Она хорошенько затягивает бинт на ране и дополнительно обвязывает ее своим плащом от песка, прежде чем сесть впереди.
- Держись покрепче, голова может закружиться и лучше не совершать подвигов. Здесь буквально час бегом, но может поплохеть. - обеспокоенно говорит архаас, поднимая поводья и тихим свистом отдавая команду двигаться. Сначала медленно, постепенно Орфей приловчается к бегу по песку и уже довольно бодро скачет в направлении оазиса, в котором должен был остановиться караван.
Предали ли их все? Или только Тиа с Аст? И что тогда с Карбьером? Эти мысли не давали ей покоя всю эту бессонную ночь, но... ее братец не доверяет своих товаров плохим людям, чутье у него добротное.
Они проводят ночь в бессонном молчании, и только ближе к рассвету, когда они обращают взор к пустыне в безмолвном ожидании, Аркамэ вдруг говорит:
- За предательство платят кровью шамана. Если мои друзья предали твоих и они не вернутся - ты должен лишить меня жизни за мои ошибки. Таков закон. - дрожь ее практически не заметна, а вот волнение - еще как. Аркамэ была мудра, но юна, она явно не ожидала от своих друзей такого подвоха, такого страшного предательства.
Проходит час. Караван постепенно просыпается.
Проходит второй час. Рассвет уже начинается, солнце выглядывает из-за горизонта, вынуждая Карбьера отвернуться. Со стороны фургонов пахнет чем-то вкусным на завтрак.
На третий час вдалеке виднеется точка, вынуждающая Аркамэ тихо воскликнуть "О!". Мираж или правда? Солнце поднималось все выше, а фигура была еще ближе. В конце концов, она набирает темп, раскрывает крылья и парирует с бархана к ним, укрываясь в благословенной тени.
Керастес вся в крови и грязи, в ее глазах такое бешенство, словно кто-то должен умереть здесь и сейчас чтобы успокоить ее. Аунар же, кажется, снова без чувств.
- Где. Твои. Друзья. Кошка. - чеканит каждое слово Керастес, не обещая ничего хорошего.
Где-то на корне языка появляется мерзкое, тошнотворное чувство неизбежности и бессилия, что следовало за вампиром, казалось, всю сознательную часть его существования. Он болезненно сводит брови на переносице, а горло сдавливает спазм, с которым не удаётся вымолвить ни единого слова - даже красноречие, единственный навык, никогда не подводивший Карбьера, оставляет его наедине с печальной и суровой правдой жизни в пустыне, собственными гнетущими мыслями и Аркамэ, такой же взволнованной, как и он сам.
Судьба. Карбьер уже слышал это слово, знает его значение, но в контексте всех обстоятельств, произошедших с их компанией за последние сутки, подобрал бы другое изъяснение. Аст обречена. Так же, как и он сам когда-то. Обречена на погибель, потому что никто в её окружении, кроме охотника Тиа, не возжелал этому воспротивиться. И от осознания этого внутри у вампира что-то холодеет, возвращая в дни, почти истершиеся из его памяти.
"В бесконечном круговороте энергии, смерть одного означает жизнь для другого" - режет слух мысль, высказанная сиром Карбьера много лет назад. Цинично, грубо, но... справедливо ли с точки зрения того, чью жизнь хотят отнять?
Сомнения бьют по самым болевым точкам, мешая судить о том беспристрастно.
Карбьер молчит очень долго, но обрывает это молчание, чтобы поправить шамана.
- Когда, - Говорит он тихо, но уверенно и жёстко, будто иной вариант мог быть воспринят как личное оскорбление. Глаза неотрывно смотрят в самое сердце костра, подле которого они с Аркамэ сидят - Когда они вернутся в целости, я приложу все усилия, чтобы не допустить необдуманных действий с их стороны. Аст будет в порядке, а вот Тиа... Я не могу обещать, что останусь беспристрастным в его отношении.
Холодный малахит рассекают языки пламени, будучи отражением не то огня, не то эмоций, бушевавших в душе Карбьера. Бестолковый кот подписал приговор себе и своей подруге, как только подумал о том, чтобы забрать одну жизнь взамен на другую.
До того, как линию горизонта украсит алыми красками рассвет, Карбьер передаёт в руки Аркамэ пучок трав, те же, коими он не так давно устроил маленькое шоу для каравана. Достаточно бросить их в огонь, чтобы пламя было заметно за целые мили отсюда - это станет хорошим маяком для его друзей. Он хмурится, слушая о пресловутых законах, к которым не прислушивались её друзья.
- На землях Галатеи преступник повинен сам нести наказание за свой грех. И я не посмею лишить караван мудрой головы, Аркамэ. Нас обоих застали в расплох, и мы с тобой находимся в равном положении.
Время течёт медленно, отчаяние иглами глубоко вонзается в кожу, оставляя за собой незримые раны. Смотреть на горизонт с восходом солнца становится невозможно, превращая ожидание в мучительную пытку. Карбьер сидит неподвижно, будто статуя, прислушивается к любому шороху, и чувствует, как мёртвое сердце пропускает удар, стоит ему угадать в том шорохе далёкое хлопанье крыльев.
Он готов возносить молитвы всем богам и луне, но вместо этого только поднимается на ноги, вставая рядом с шаманом. Интуиция подсказывает ему, какой реакции ожидать от сестры.
Смуглое лицо перепачкано в крови и грязи, искажено яростью, чистой и искренней. Лёгкие наполняет знакомый запах; Карбьер выступает вперёд, загораживая Аркамэ, и сам даёт разглядеть себя лучше, бледного и измученного за целую ночь незнания. Он протягивает Керастес дрожащие руки.
- Она ничего не знает, - Тут же отвечает вампир, окончательно переманивая внимание на себя - Абсолютно. И готова содействовать нам. Пожалуйста, давай позаботится об Аунаре сейчас, а я расскажу все, что успел выяснить.
Маг излучает знакомые волны спокойствия, хотя сам выглядит взвинченным, готовым задыхаться от недостатка воздуха. Он искренне не знает что делать и какой вопрос решать первым, но жизнь лежащего без сознания друга ныне стоит у вампира в приоритете.
– Уж я-то знаю, как звучит Смерть. Нет, это не ее голос, – медленно отвечает уже начинавший дремать некромант. – Наверное, мое воображение? В бреду и не такое послышаться может, впрочем.
На сей раз он засыпает довольно быстро, погружаясь в спокойный, здоровый сон без сновидений, который ему был так необходим для восстановления сил и выздоровления, причем не только физического. Аунар еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным и слабым, брошенным умирать посреди песков под лучами ужасного южного солнца, чуть был его не убившего. Пережитые им мучения, впрочем, не сломили его волю, зато подпитывали ярость, пока что еще вынужденную дремать в ожидании.
Песню он каким-то необыкновенным образом действительно слышит через сон, вероятно оказавшийся не таким уж и глубоким. Язык, как и прежде, был ему незнаком, но это было и неважно – важно была та, кто пела ему чарующую, необыкновенную песню. Нечего и говорить, что так он бы проспал хоть до следующего дня, вот только сон был перерван куда раньше, чем ему бы этого хотелось.
– Пуля не задела жизненно важных органов, не беспокойся ты так, – все еще сонно отвечает Аунар, нехотя открывая второй глаз. – Но я буду осторожен, не переживай. Кроме того, эликсиры Карбьера меня быстро поставят на ноги.
Поездка, несмотря на храбрые слова мужчины и весь его бравы вид, далась ему нелегко, а проклятая рана снова начала болеть из-за неровной скачки на чрезмерно подвижной спине грифона. Темный эльф терпел, сжав зубы и обняв жену, но что значила эта боль по сравнению с теми мучениями, которые он испытал ранее, лежа навзничь на раскаленном песке и ощущая, как кровь медленно закипает в глубокой болезненной ране. Впору был возненавидеть треклятое солнце еще больше после всего этого.
Наконец-то оказавшись в лагере этих поганых зверолюдов, темный эльф внимательно огляделся по сторонам, неприязненно щурясь и будто бы силясь найти рассветной мгле какую-то подсказку, хотя было совершенно очевидно, что тяжело ранивший его вор уже где-то далеко-далеко отсюда. Вероятно, приступ ярости и был причиной недолгого обморока, но некромант приходит в себя быстрее, чем могли бы от него ожидать и даже самостоятельно спускается с притихшего Орфея, опираясь на меч.
– Ну конечно ничего не знает, ничего не видела и вообще не при делах. Удобно, нечего сказать. Ну а помощь – какая нам помощь от мертвеца?
Мрачная ирония ситуации была в том, что сам Аунар сейчас выглядел не лучше иного покойника, едва держась на ногах, но при этом излучая такую ярость, на фоне которой даже блекла таковая его жены. От необдуманных и спонтанных действий удерживала его вовсе не благоразумность и не трогательное вмешательство друга, а опасения за скверную рану, которая неизбежно откроется, замахнись он мечом на гнусную кошку. Похоже, что она понимала, что ей не жить после всего этого, и правильно понимала.
Отредактировано Аунар Баэвиир (26.08.2021 22:30)
"Быстро поставят на ноги", как же. Керастес не давала понять даже на секунду, насколько серьезной была рана. Выстрел, очевидно, совершен почти вплотную, хотя с пиратским оружием она знакома мало. Прибудь они с Орфеем, а тогохуже - она одна, на минуту позднее... и никакие зелья никого бы не спасли. Они и так не спасали, скорее создавали иллюзию выздоровления. Рана затягивалась так медленно, что несколько часов кряду Буревестная была почти убеждена, что ее супруг - не жилец.
И ничего не могла с этим поделать. Она протащила его до самого оазиса, промыла рану и могла только наблюдать, как жизнь постепенно утекает из тела по песчинке.
Это была страшная ночь без сна.
После такой ночи хотелось только крови. Мести.
Голова кружилась от этой жажды. Или не только?
Аркамэ инстинктивно отступает, потому что если сделает шаг вперед - Керастес бросится на нее, даже минуя брата, заслонившего шаманку собой.
- Она-то ничего не знает? И про ритуалы не знает, и про то, что их хочется избежать?! - резонно спрашивает Керастес, встречаясь взглядом с Карбьером. - Это незнание едва не стоило ему жизни! - рычит она, после чего Аунар сам спускается со спины грифона, а Буревестная, войдя в достаточный кураж, уже понеслась на волне ярости куда-то дальше. Она переходит на местный диалект и даже без знания языка понятно, какие обещания она ядовито выдала Аркамэ - уши фелид прижимаются к макушке, а невидящие глаза расширяются от страха. Вероятно, только хуже, что зрение шаманки слишком отличалось от обычного, ведь она и не знала, чего ждать.
- А ну замри, Аунар! - в конце концов внезапно орет на мужа Керастес, вынуждая его прекратить эти попытки в резкие телодвижения и самодеятельность. Орфей, и тот ложится, позволяя ей сойти. Лагерь затихает.
Но они все же прислушиваются к Карбьеру, потому что обе доверяют ему. На лице архаас написано все ее возмущение таким становлением на сторону врага, но что с того? У них не было выбора сейчас.
- Давайте займемся его ранами, и вправду. Нельзя терять времени. - спокойно заключает Аркамэ спустя минуту, и Буревестная с ней соглашается, благо, меч у супруга был отнят еще до этого.
Хрупкое перемирие было заключено, хотя все были далеки от понимания друг друга. Шаманка охает, едва ощупав края раны, и тут же зовет знахарку: все не так плохо, как могло быть, но достаточно чтобы еще дать о себе знать. Они все это понимали, включая Карбьера, способного ощутить сильный запах крови. Керастес стирает пот со лба, бессонная ночь и все тяготы прошлого дня не прошли для нее бесследно тоже.
- Иди с ними. Я доверяю его тебе, а не им. - говорит она брату, поддерживая супруга - дотащить его до шатра было уже нереальной задачей. Сколько километров она так прошла, боясь разместить его на спине Орфея? Спина, руки, шея, ноги - все ужасно болело. Тело чувствовалось раскаленным чугуном. Но все, о чем сейчас могла думать Буревестная - это сохранность жизни Аунара.
Потерять его снова по вине этой "гостеприимности" - кошмар, который она старалась замещать в своей голове желанием поспать или искупаться.
Карбьер поджимает губы — реакция его друзей была здоровой, оправданной, но невероятно накаляла обстановку в караване, где перевес сил был явно не на их стороне. Умереть в попытке перебить толпу зверолюдов во имя мести одному, который, вероятно, и жалеть об этом не будет? Нет, это было не самое хорошее решение. Повисший в воздухе запах крови — и пороха? - который источала свежая рана на спине Аунара, была тому подтверждением. Аркамэ чувствовала за собой вину, но сейчас они не в том положении, чтобы ей угрожать. Приглушенный вздох облегчения слетает с губ вампира, когда обе стороны приходят к хрупкому перемирию. Хотя бы до тех пор, пока некромант не поправится.
- В первую очередь мы должны позаботиться о пострадавшем, - Четко обозначает свою позицию Карбьер, соглашаясь с шаманом, но смотря прямо в глаза Керастес. Её возмущение он ощущает почти физически — Мы все не хотим, чтобы ему стало хуже.
Ему не нужно продолжать, чтобы каждый догадался — причины этого желания у каждого были свои, возможно, довольно прагматичные, если вспомнить выражение морды фелида, стоило архаас заговорить на ее языке. Не так важно. Главное, что сейчас они были заодно. У Карбьера не было в том сомнений, ведь все свои навыки в области чтения мыслей он весьма успешно использовал на зверолюдах в последние часа три, чтобы в случае чего уловить даже намерение всадить им нож в спину. Еще раз.
Поверхностное, едва заметное воздействие. Разве это большая цена доверия после всего произошедшего?
Желая помочь сестре, Карбьер подхватывает Аунара вместо нее, чтобы облегчить нагрузку.
- Я знаю, - Он слабо улыбается измученной сестре, протягивает к ней руку, чтобы коснуться плеча: магическое воздействие, ощутимое легким покалыванием, дарит иллюзию легкости, воздействуя, однако, только на восприятие, не на тело. Временный заряд энергии, которого хватит только для того чтобы найти кровать и не рухнуть раньше времени на землю. Вампир готов проконстатировать очевидное — Тебе нужно отдохнуть. Я позабочусь о том, чтобы с Аунаром все было хорошо.
Его улыбку кривит запах, от которого побаливает голова. Ему ведь не показалось? От раны исходит запах не только крови, но и пороха, самого настоящего, а еще жженой плоти. Прежде Карбьеру доводилось чувствовать этот запах, и что тогда, что сейчас вампиру он совершенно не нравился. Откуда у Тиа взялось оружие пиратов? Опасное, при попадании способное обезвредить даже детей ночи.
Если глупый кот умудрился связаться с пиратами, то сделал себе и своей подружке только хуже. Будто у морских разбойников было хоть какое-то понятие чести.
В шатре знахаря душно — в воздухе повис тяжелый запах лекарственных трав, эликсиров и крови. Карбьер просит подготовить кушетку или что-нибудь в этом духе, чтобы спокойно уложить на нее Аунара, тогда как сам, становясь для друга опорой, судорожно соображает, чем можно обработать такую рану и... не осталось ли внутри пули, которую придется извлечь.
- Тебе надо лечь на живот, - Поясняет вампир некроманту, когда шаман и знахарка заканчивают с приготовлениями. Он старается занимать собой все внимание друга, чтобы мельтешащие рядом зверолюды не нервировали его в лишний раз.
– Да черта с два, я сперва из этих негодяев половик сделаю, – огрызается мужчина, слишком поздно спохватившись и пропустив пропажу своего меча, который у него совершенно благоразумно и правильно отняли. – И я уже сам могу идти, не переживай ты так. Уязвлена скорее моя гордость, а самому мне уже куда лучше.
Аунар, разумеется, храбрился и заодно хотел успокоить явно разошедшуюся жену, хотя душой он почти не кривил. Нет, он не мог так быстро исцелиться, и рана по-прежнему представляла опасность, особенно если ею пренебрегать, но самое страшное – самое страшное было уже позади. Ему еще здорово повезло, что каким-то невообразимым образом предательская пуля не пробила легкое и не задела другие жизненно важные органы, ведь в противном случае даже с должным уходом выздоровление заняло бы долгие недели, а то и месяцы. Которых, разумеется, у них не было, равно как и денег на его продолжительное лечение. Некромант сжал зубы и с трудом подавил рвавшееся наружу ругательство. Вот так, только-только появилась твердая уверенность в завтрашнем дне и вот тебе раз – его обокрали будто глупого, несмышленого ребенка, которому посчастливилось найти сокровище.
– Карбьер прав, тебе самой отдохнуть не помешает, – уже несколько более спокойным тоном продолжает Аунар, только теперь замечая, до чего уставшей и вымотанной выгладит жена. Не иначе как она здорово с ним намучалась, потому как тень этих мучений была хорошо видна на ее перепачканном личике. – Мне уже лучше, правда.
Решив, что не стоит разом перечеркивать все, что сделала для него Керастес ценой невероятных усилий и волнений, он осторожно ложится на кушетку и пытается расслабиться, потому как мастерству друга всецело доверял, ну а боль явно не будет страшнее той, которую он уже пережил, да и сам вампир явно имел при себе обезболивающие снадобья. Куда сильнее некроманта терзала порядочно уязвленная гордость, ведь так только растяпы и тупицы попадаются. Вот уж воистину, никогда нельзя доверять зверолюдам даже поодиночке, не говоря уже про такие скопления. Он ведь принял все меры предосторожности, он тщательно скрывал имевшееся при нем сокровище – так нет ведь, все равно каким-то образом прознали. Про ценнейший свиток знали только они трое, да еще его преследователи, но как же тогда узнали эти чертовы дикари? В голове крутились самые разные догадки, одна другой страннее.
Еще он понял, что весьма вовремя оказался на кушетке, ведь на него неожиданно снова накатила жуткая слабость, едва не лишившая его сознания, слабость, однако вполне ожидаемая, ведь он потерял довольно-таки много крови, что уже само по себе было опасным. Можно сказать, что это было едва ли не самым тяжелым ранением в его жизни и уж точно самым позорным. Друзья, конечно, не станут над ним подшучивать или, чего хуже, обвинять в проступке, однако ему действительно стоит быть куда осмотрительнее.
Ей не нужно ничего говорить: было и без слов понятно, что Керастес не оставит все вот так. Однако, она не торопилась обратно в пустыню, в погоню за их деньгами и местью. Нет, что-то другое уже было у нее на уме. И как бы это "что-то другое" увязалось с просьбой Аркамэ никого не убивать.
Хуже обиженной ведьмы бывает только ведьма, в голове которой были тысячи древних проклятий, в которых и разобраться-то ныне никто не сможет. К чему тратить силы теперь, когда все случилось? Она выждет, подготовит благодатную почву... и тогда нерадивые беглецы сами будут искать их. Упрощать задачу она им, конечно, не намеревалась.
Прикосновение брата, не без помощи магии, успокаивает ее злость, оставляя в голове холодный расчет. Сжить их со свету - что могло быть проще? Особенно с учетом того, что Буревестная обзавелась несколькими вещицами Аст. Но пока стоило отдохнуть, потому что даже ноги держали ее с трудом, дрожа от избытка нагрузки. И ведь большую часть пути им довелось пройти с грифоном: позорная слабость!
- Да, позаботься о нем... это единственное, что спасет шаманку. Таков закон пустыни. - или не только пустыни, если судить по долгому взгляду, которым одаривает брата Керастес. В нем не было ярости, но было что-то другое. Усталость, как будто все это - одно и то же, как будто мир постоянно отбирает то, что она ценит. Не мужа, так брата. А когда никого вокруг не остается - пытается поживиться ее жизнью тоже.
С момента кражи дневника это первый раз, когда подобное выражение снова появляется на ее лице.
Это выражение передавало то, чего она никогда не произнесет вслух. Нечто ужасное и, вероятно, куда более глубокое для тысячелетней фэйри, чем для человека, который способен легко озвучить подобную мысль в порыве печали. Этот ее взгляд был ключом ко всей ее безрассудности, ко всем ранам, которые она неосторожно получала.
Керастес Буревестная просто хотела умереть.
И может ли быть, что кража дневника только лишала ее возможных барьеров, последних ограничений в этом желании? Или то, как это чувствовала Керастес - это неизбежность? А может этот взгляд было просто спутать с чем-то другим. Она, в конце концов, никогда не давала и намека на подобные мысли. Вероятно, дело просто в том, как сильно ее утомило это путешествие.
Она ничего не говорит, взгляд становится прежним: раздраженным больше, чем усталым. Проследив за тем, как Аунар скрывается в шатре, она идет к озеру в центре оазиса, сбрасывает одежду и смывает с себя всю грязь. Зверолюды опасаются, стараются держаться подальше, и Керастес не горит желанием с ними сталкиваться. Сейчас ее обида слишком сильна.
Песок забился в раны на ногах, поскольку от неудобной обуви пришлось избавиться - она постоянно застревала в песке. У нее уходит немало времени на то, чтобы почистить все царапины как следует, архаас едва не засыпает за этим занятием, но берет себя в руки, меняет одежду и отправляется в телегу вздремнуть.
Сон в этом месте утратит былую крепость, это уж точно.
Как бы Аунар не старался храбриться, а рана на его спине совсем не выглядела чем-то "нормальным". Она успела подзатянуться под воздействием зелий, но совсем не утратила серьезного вида. Аркамэ вздыхает, ощупывая края прохладными подушечками на пальцах. Она не дает понять, что все плохо, но всем, кроме Аунара, это было очевидно.
В него стреляли чтобы убить, а не чтобы задержать. Что еще могло заставить Тиа стрелять в упор из такого опасного оружия? Порох подсказывал Аркамэ, что история не так проста, как могло показаться: откуда ему взяться? Во что ввязался ее брат по каравану и какова цена такой неожиданной жестокости?
Стоила ли жизнь Аст другой, ни в чем не повинной жизни? Ответов на эти вопросы, роящиеся в голове, шаманка не находила. Она приносит чистой воды, толчет травы и помогает знахарке в приготовлении мази. Времени было не так много: вот-вот солнце завладеет небосводом и каравану придется идти вперед, чтобы добраться вовремя до другого оазиса и не остаться на произвол судьбы в пустыне, как случилось с Аунаром и Керастес.
Если бы не зелья, которые Буревестная добыла неведомо откуда, эльф был бы мертв.
И тут Карбьеру открывается обратная сторона их тотального невезения: каким-то странным образом, они все еще живы, несмотря на все злоключения нескольких периодов, проведенных вместе. Что это еще, если не удача? И не подведет ли его собственная в попытке залатать эту жуткую рану, чтобы облегчить другу боль?
Карбьеру предстоит совершить бросок 1д9 на лечение с результатом не менее 4.
От взгляда сестры вампиру становится не по себе — в нем сквозит что-то знакомое, что-то, от чего хочется опустить глаза в пол, будто нашкодивший мальчишка. Один прямой удар и едкий голос давно почившей совести: «В этом есть и твоя вина. Можешь ли ты вообще существовать, не причиняя боли хоть кому бы то ни было?». Карбьер прикусывает язык, ощутимо, до крови, но эта вспышка не приносит ему трезвости, не освобождает от мыслей, сжигающих изнутри. Ему стоило рискнуть и податься ночью в пустыню, чтобы найти их до того, как оба пережили одну из самых страшных ночей в своей жизни? Хотя бы сделать попытку облегчить эту ношу, даже если это означало, что с восходом солнца он обернется пеплом, навсегда смешавшись с золотыми песками далекой от его родины земли? Какая бесславная смерть.
Он бы не одобрил подобного, окажись на их месте.
- Не делай... поспешных решений, ладно? - Шепчет Карбьер одними губами вслед Керастес. Самого вампира выворачивает изнутри от премерзких чувств — после всего произошедшего остаться с холодной головой было выше его сил. Если бы он, как маг очарования, мог полностью избавить себя от всех мыслей и ощущений, то непременно это сделал.
Рана на спине Аунара выглядит плохо, если не сказать удручающе — месиво из обожженного мяса и свернувшейся крови, оставшиеся после выстрела в упор. Он даже не знает как к ней подступиться, ведь прежде не имел дел с такими напрямую. Приходится плотно советоваться со знахаркой, долго думать, прежде чем допустить хоть какую-то манипуляцию со своей стороны и это время дорого стоит. В любом случае на спине эльфа останется огромный, безобразный шрам.
Карбьер опускается на колени перед Аунаром, готовый завести неприятный для них обоих разговор.
- В этот раз я не смогу воспользоваться зельями, чтобы облегчить твою боль, приятель, - Вид у вампира виноватый, ему искренне стыдно за самого себя — будь у него чуть больше практики, и все могло бы решиться куда более удачно. Ему бы не пришлось собственными руками сворачивать для друга кляп, в который можно было бы впиться зубами - Мне надо видеть, что ты находишься в сознании. Или же ты позволишь мне воспользоваться моей магией.
Он снова поджимает губы — большее, на что способен маг очарования, так это стереть все воспоминания о боли, погружая человека в подобие транса. Сознание погружается в блаженное забытье, а вот телу достается доля чувствовать все, что с ним происходит.
– Ну раз надо, значит надо, – с некоторым неудовольствием, но без страха отвечает некромант. – Хотя я и не понимаю, зачем мне надо в сознании-то оставаться, это ведь не на мозге операция, где важно знать, что все делаешь правильно и ничего важного не задеваешь. Но, не мне тебя учить медицине. Я потерплю.
Магия в этом случае только сделала бы хуже, как полагал мужчина, поэтому действительно придется потерпеть, и потерпеть молча, чтобы жена не принеслась сюда на его истошные вопли. Ей бедной и без того немало пришлось пережить из-за его преступного промаха, из-за ослабленной бдительности. Нельзя сказать, что Аунар винил себя в произошедшем, но тем не менее был раздосадован собственной недогадливостью, ведь он мог предугадать такой исход событий. Вот зачем, скажите на милость, надо было ввязываться в сражение где-то далеко от лагеря? Такой повод был довольно нелепым, теперь он понимал это, пусть даже весьма запоздало. Уже не в первый раз они страдают от того, что кому-то надо помочь, кого-то надо спасти, кому-то сделать одолжение. Хватит, на самом-то деле – лучше лишний раз потерпеть угрызения совести, голос которой в следующий раз он заткнет веским утверждением.
Неуверенность в голосе Карбьера очень не понравилась темному эльфу, но волноваться или паниковать было уже слишком поздно, да и потом, лучшей помощи ему в здешних диких, пустынных местах все равно не получить. Поэтому он приказал себе оставаться спокойным и, по возможности, не производить резких звуков – Керастес ведь надо было отдохнуть, а ему – потерпеть и надеяться на лучшее, ничего больше уже не оставалось.
– Я готов и я доверяю тебе, дружище. Сколько раз мы уже оказывались друг у друга в долгу, а?
Голос Аунар звучит уверенно и ободряюще, ведь даже если сам его друг в себе не уверен, то сам Аунар в него точно верил.
Вы здесь » Арканум. Тени Луны » Архив у озера » Сокровищница » [56 Буран 1059] Ex arena funiculum nectis