Миранда относится к своему дню рождения с некой иронией. Потому что было бы сложно ответить, где начинается ее жизнь, а где она заканчивается. Свою настоящую дату рождения она не помнит, как и возраст. Только знает от своих приближенных, что когда она появилась на свет, луна затмила солнце и весь мир на несколько часов погрузился во тьму. Не самый лучший момент для того, чтобы начать жизнь, но внезапное затмение, видимо, действительно предопрелелило судьбу и жизнь леди, как и утверждают северные деятели теоретической астрологии и других малозначимых искусств.
“Характер скверный.
Не женат.“
Больше всего, она, наверное, сейчас хотела бы узнать сколько ей лет. Очень часто стареющие женщины испытывают внутренние комплексы по поводу своего возраста. У не-стареющих женщин проблемы, как оказалось на практике, еще более платонические. Одно дело - грустить от того, что с возрастом ты теряешь красоту, совсем другое - не знать, сколько уже веков этот мир тебя терпит. Миранда сбилась со счета на третьем. Время утратило смысл, дни не отличаются от ночей, а все лица слились в одну стремительную реку из одинаковых масок, которые проходят мимо сидящей на берегу упырицы, которая не может отличить одного человека от другого, умершего четыреста лет назад.
Но дни рождения...
По советам своих ближайших советчиков, она отмечает свои дни рождения. Они говорят, что люди часто так делают. И это очень по людски, отмечать дату, разделяемую равномерными симметричными отрезками времени. Первые пятьдесят лет это казалось странным, но потом Миранда привыкла и стала получать удовольствие от процесса. Смотреть, как люди прыгают перед тобой на задних лапках, отмечая дату, которую ты вытянула из головы - разве это не повод для смеха? Есть вещи, к которым упырица никогда не привыкнет, и лицемерные людишки - одна из них.
Для них же графиня организовала большое торжество. Потратила деньги на то, чтобы облагородить свои личные владения. Роберт сказал, что смертные обьезжают Райн стороной, потому что находят его страшным. Ну кто ж виноват, что на севере дни короче ночей? Пришлось строить новые дороги, освещать их, усиливать охрану... Даже без вмешательства Маэрун, люди здесь умудряются бесследно исчезать, вместе с лошадьми и каретами.
Огромный зеленый лабиринт из декоративных, аккуратно-стриженных кустов и деревьев простирается на милю от поместья графини, похожего на небольшой черный дворец. В распоряжении гостей несколько озер, прудов, ручьев, парков. Все, чтобы они рассредоточились по округе и не поубивали друг друга, потому что там, где собирается знать - собираются старые враги, наемные убийцы и просто любители джентльменских дуэлей.
К вечеру на прием добрались две сотни из приглашенных гостей; занялись тем, чем занимаются гости в такой ситуации: жрать, пить, плясать, болтать и трахаться. Так как у каждого был свой лимит выносливости, каждый находится на своем этапе празднования. Кто-то только начал уплетать куропаточку или лишь навалился на вино, а кто-то уже успел напиться, проспаться и отправиться лапать горничных. Часть из них принадлежит к семье Маэрун, поэтому кого-то из распускающих руки мужиков, кто проиграет похотливую рулетку, ждет участь быть загипнотизированным и вышвырнутым в темный лес неподалеку, где водятся бурые медведи и вепри. Горе им.
Сама виновница торжества делает то, что у нее получается лучше всего. Общается, проявляет терпение и старается никого не сожрать. Последнее, впрочем, на самом деле не лучший ее навык, но она активно тренируется и старается самосовершенствоваться.

Отредактировано Миранда (16.06.2021 00:19)

Несчастному старичку не повезло напороться на мадам с огромным подвохом. Багряная лужа стала растекаться по одеялу, подтверждая то, что, к его счастью, он только что уходил насмерть не одну из Маэрун; пока что он не знает о том, насколько ему только что повезло, а если бы знал - не поверил бы.
Его конец был бы очень скор и печален.
Миранда не простила бы убийства одной из своих дочерей.
Несчастному старичку еще предстоит выяснить, кто и зачем на него напал. Если он, конечно, захочет это выяснять. Самая очевидная опция - его попытался убить пригласивший его приближенный графини. Менее очевидная - его заказал кто-то, кто хотел подставить пригласившего его приближенного графини. Политические убийства подобны изучению лежачей в луже грязи толстой свиньи; чтобы докопаться до правды на противоположном боку свиньи, тебе потребуется перевернуть ее толстую, и без того неповоротливую тушу, да еще и измазаться в той субстанции, в которую она себя окунула.
Если ты сейчас остановишься и перечитаешь это еще раз, то поймешь, что это не так уж несправедливо в своей сути.
Пока что молодую особу с волосами цвета старой морковки никто не искал. Ее пропажу никто не заметил, хотя саму девушку нельзя было бы назвать незаметной; с пышной огненной шевелюрой, да еще и в мужском камзоле, что в Райне было большой редкостью, ибо здесь водятся старые традиционные устои, а все революционные нововведения лежащего к востоку Солгарда попросту отвергаются. Несчастный старичок может догадаться об этом, если решит не увлекаться своей самокруткой и решит хотя бы поверхностно изучить тело девушки с подсвечником в черепе.
Она еще теплая, между прочим...
Ох, нет, ты не настолько извращенец, я уверена. Ты даже не вампир или людоед. Но присмотрись поближе. Не увидишь ли ты в девушке примесей других кровей, что позволило бы сузить круги поиска заказчиков до какой-то конкретной стороны света? Обратишь ли внимание на одежду, которая разительно отличается от традиционных платьев, которые носят местные донны?
Придумай что-то. Открой окно и выкини туда остывающую тушку. Спрячь ее под кровать. В шкаф. Под одеяло. Ты не продержался бы с ней и получаса в постели, но она теперь явно никуда не спешит.
Тебе нужно отложить эту самокрутку и что-то сделать. Кажется, ты скоро на полном серьезе заговоришь сам с собой.
Для графини вечер проходил не так, как она хотела бы его провести, но из плана ничего не выбивалось. Десятки лиц и бурлящий поток ничего не значащих имен стали для нее обыденностью, которая ей не нравилась, но к которой она уже привыкла. В толпе из сотен вельмож, сопровождаемых их прислугой и друзьями, может произойти что угодно; как в настоящем бурном речном течении. Кто-то может потеряться, кто-то напиться досмерти. Период дворцовых переворотов считается законченным, но стабильности это не принесло. Райн считается островком политической предсказуемости в безбрежном океане интриг и переплетений. Люди приходят в это мрачное место с надеждой на то, что здесь можно спрятаться от преследующих их змей. Кому в здравом уме придет в голову нездоровая идея плести свои интрижки при дворе ван Райн?
И вправду, кому?
Подмешанная в вино кровь имеет очень специфический оттенок. Металл и виноград. Только такое сочетание пробуждает в Миранде воспоминания о старых днях. Как будто лучик солнца в бесконечном покрове из черных угрюмых туч. Отпивая вино с кровью, она вспоминает свои первые дни в Маэрун. То, как она возненавидела весь этот род. Поставила своей целью выкосить его под ноль. Как поняла, что ножом и добрым словом можно добиться большего, чем просто добрым словом.
- Прости, я не видела ее. Должно быть, где-то остановилась в саду. Воздух очень сперт, поищи ее там.
Виконт выглядит очень взволнованным. Миранда заметила в его глазах зрелище высыхающего в жилах спирта. Так бывает, когда страшно. Прекрасный деликатес.
Виконта можно понять. Уже два часа он не может найти свою невесту. С молодой подвыпившей невестой из юговосточных земель может случиться страшное. Особенно перед свадьбой.
Наблюдая за тем, как побряцывающий нагрудником юноша удалился наружу, графиня качает головой и расстроенно вздыхает. Вино кончилось.

Несмотря на кажущуюся мрачность Райна, и невероятную духоту, которая, обычно, соответствует подобным местам, здесь на самом деле холодно. Почти всегда, спасибо расположению в северной широте материка. Снег уже выпал, и сад сохранял свою свежесть только благодаря тому, что садовник рассадил заведомо хвойные и устойчивые к морозу деревья; прикосновение магии Немертвых заморозило во времени те растения, которые могли бы не пережить холод, и теперь Винсент может наслаждаться зрелищем роз, оплетающих ограды и арки, но не источающих совершенно никакого запаха. Небольшие пруды уже начинают замерзать, а местные птицы уже давно разлетелись косяками в более южные наделы. Вместо этого можно полюбоваться инеем на пушистых еловых ветвях, упавшими в небольшие сугробики шишками, зрелищем мрачных, но больших и красивых сосен и елей, образующих небольшие перелески на границе с поместьем, становящихся все более и более дикими на вид по мере удаления от дома... Они выглядели бы мрачными и страшными даже в свете дня, не говоря уже о том, какие неприятные образы они могут создать в пьяном сознании неподготовленного зрителя ночью, гудя, шелестя игольчатыми ветвями, изгибаясь на зимнем порывистом ветру.
[float=right][/float] Винсент вышел из дома там, где не было народу - с задней части дома. На фоне темного хвойного леса, в заснеженном саду его ждали арки, скамейки, и небольшая, низкая белая ограда, за которой начинался мрачный, кажущийся жутким и диким хвойный лес.  У того, кто строил этот дом, был сомнительный вкус в подборе архитектуры и какое-то внутреннее безумие, которое он выплеснул наружу, расположив опочивальню в удалении от цивилизации в лесу; благо за многие столетия существования дома, тот постоянно разрарастался не только в высоту, но и в ширину.  Лес понемногу вырубался, облагораживался, превращался в сады и парки, но вот здесь, с задней части поместья, кажется, нога человека вообще не ступала. Непосредственно сад очень мал, а граница с диким лесом очень размыта. Поэтому сюда никто не ходит. Это место не очень красиво само по себе, слишком темно, так как находится в тени дома и не освещается, но оно... Идеально для тех, кто хочет побыть один. Освежиться, или, например, снять с себя окровавленную одежду так, чтобы никто не заметил.
- Тебе не понравился мой прием?
Спокойный, низкий и слегка хрипловатый женский голос раздался за спиной гостя неожиданно; к нему подкрались так, как не умеют подкрадываться даже самые лучшие убийцы мира. Женщина не оставила за собой ни одного следа, и ни один из ее шагов не сделал ни звука. Она просто оказалась здесь, как порождение пьяного кошмара или морок. Как будто бы полуреальная, в своем полупрозрачном белом платье на снегу и черном, изысканном металлическом нагруднике с изображенными на нем шипастыми розами.
В ее словах не было обиды или злости, скорее искреннее любопытство, и, если Винсент прислушается повнимательнее - некие нотки чего-то вроде ехидства или насмешки. Как будто бы она точно знала, кто испортил ее пятисотлетнюю вазу, и сейчас собиралась засунуть туда виновника ее порчи, чтобы у него была возможность обдумать то, что он совершил. Она говорила скорее как мать с нашкодившим, непослушным сыном, нежели как аристократка с аристократом. Тоном, который точно дал понять, что она на "ты" с ним говорить может, а он с ней - нет.
- Виконт Келлер потерял свою суженную. Я ищу ее. Может, она решила прогуляться по лесу? Рыжие волосы, мужская одежда... Вдруг нечайно соскользнула с обвесу?
Красные губы на бледном как снег вокруг лице растянулись в довольной улыбке. "Я знаю, что ты делал прошлым летом", - услышал Винсент, хотя вслух это не прозвучало.
- А Келлер ее ищет...
"И про твой скелет в шкафу тоже".
- Поразительные белые волосы, - вдруг перевела тему женщина. - Ты, кажется, потомок Винсента I Арабэтта?
"И тебе лучше не делать резких движений."

Отредактировано Миранда (18.06.2021 15:00)

- Винсент Третий... - Произнесла она медленно, довольно, чеканя каждый звук.
Затем поцокала языком по клыкам и медленно облизнула губы.
- Да, да, конечно, я слышала, я слышала... Из "Трав Алисии"... - Она задумчиво помедлила, как будто бы собираясь взять разгон перед взлетом. - Всегда было интересно, почему "Алисии", а не "Винсента". Интересная, должно быть, история.
Улыбка стала чуть шире. Гораздо более неприятной. Но глаза охладели, потеряв выражение. Как будто бы женщина на самом деле ничего не чувствовала. Лицо стало похоже на статичную театральную маску. Страшную.
- Тебе не стоило никого убивать в моем доме. Это была ошибка, - сказала Миранда. Голос стал таким же ледяным, как и погода вокруг. Удивительная мадам, способная становиться неодушевленной частью окружения как внешне, так и по звучанию.
- Девочка просто глупая. Поддалась какому-то наваждению. А ты убил ее. Подсвечником, - на этом слове она сделала точный акцент, растягивая каждый звук. Подсвечником. Как будто бы забил до смерти веслом и кинул растерзанный труп в реку, а не прикончил одним быстрым ударом в акте самозащиты. Но по меркам графини это все равно было варварство. Неэстетично, неинтересно, не оригинально... Подсвечником убивает каждый второй, ну кто же так убивает!
Поэтому это слово прозвучало с особым разочарованием и ворчливым недовольством. Как будто бы она знала, что это произойдет, и просто была разочарована отсутствием должного зрелища. То есть тем, как именно это произошло.
Налетевший порыв ветра заставил ее замолчать. Полупрозрачное белое платье рвануло в сторону, но его носительница не дрогнула ни мускулом, игнорируя ветер, снег и мороз.
- Там есть свидетели. Их тоже подсвечником забьешь? Так не пойдет, Винсент Третий. Это не по правилам. - Поинтересовалась она прямо, вовсе не в той поэтичной, плывущей манере, в которой она говорит большую часть времени. Такая смена тона людей, порой, ошеломляет, но сейчас это имело мало значения.
В конце-концов, Винсент стал случайной жертвой. Она планировала убить невесту Келлера об кого-нибудь, чтобы подослать к нему одну из своих сестер и выдать ее замуж за виконта. Старик просто оказался не в то время, не в том месте. Но лишь увидев белые волосы, Миранда поняла, что вечер может быть куда более успешным, чем она рассчитывала.
- В МОЕМ ДОМЕ НЕ УМИРАЮТ. - Ее слова раздались угрожающим, ярким и резким гулом в его голове. До того, как он успеет обернуться, его шею пронзит резкая боль, какой он не испытывал никогда. Агония клыков, разрывающих живое, нежное мясо не сравнится ни с одним переломом или ушибом. За считанное мгновение Винсент лишился куска одной из шейных мышц, а по его одежде хлынула кровь.
Тяжесть прижала его к земле. Легко взяв старика в болевой захват подмышку, Миранда стала неожиданно-тяжелой, по крайней мере тяжелее, чем она выглядит на самом деле. Свежая кровь придавала ей сил. И аппетита. Энергия и радость бурлили в ней.
Удерживая одну руку Винсента запрокинутой за голову, она наклонила его шею в сторону и легким движением ладони подарила его свободному плечу вывих. Без глупостей, сынок. Расслабься, и надейся, что ты переживешь то, что происходит.
Над его ухом раздалось довольное, удовлетворенное урчание. Похожее в равной степени на рык и свинячье жидкое хрюканье. С клыков, губ и их длинных волос капает кровь, а к животу уложенного на спину старика скатился небольшой шмат его собственного мяса.
Она снова вкусила его плоть. Затем оторвалась, чтобы обдать его ухо глубоким, томным, возбужденным дыханием. Каждый дюйм ее тела наполнился энергией, и она потеряла контроль над собой, не думая о своей собственной силе. Желая прижать своего возлюбленного поближе, она случайно вывихнула ему второе плечо. Ее язык, ставший горячим от его крови, облизал его затылок и висок. Скользнул вперед, когда она навалилась на него сзади своим телом и облизала его губы, жадно целуя их и надкусывая от них небольшую дольку.
Счастлив ли ты также, как счастлива я?

Она глубоко вздохнула, пусть дышать ей было и не нужно. Застонала, несмотря на то, что она могла бы и сдержаться. Зачем же сдерживаться, если на собственный день рождения ей пришел такой вкусный подарок?
Аристократическая кровь... Имеет свой особый вкус. Вкус идеальности, которую выводили поколениями. Алкоголь в жилах аристократа работает как специя, сахар или соль, только в десятки раз вкуснее. От этого вкуса сносит голову, к счастью - пока что не в буквальном смысле... Впрочем, если бы сейчас какой-нибудь завидующий ее счастью злопыхатель подошел бы сзади и снес ей ее белую голову, то она бы, наверное, не постеснялась бы и отрастила новую.
Через несколько минут она отстала от шеи и лица старика. Громко стоная, тяжело дыша холодом, выгнула спину рядом с ним и обмазала текущую водопадом по губам крови по своему нагруднику, небольшим аккуратным грудям, выступающим из полупрозрачной ткани невесомого платья, и густым, взьерошенным волосам. Различные части ее тела то и дело превращались в клубы черного незаметного дыма, распадаясь, формируясь вновь и снова распадаясь, выдавая ее искреннее, ни с чем несравнимое удовольствия.
Винсент был бы польщен такой реакцией, если бы имел представление о том, какая честь ему только что была оказана.
Вновь застонав, Миранда хватает себя за руку. Острые когти впиваются в плоть и она делает быстрое движение в сторону, отрывая от себя кисть своей руки. Мясо бесшумно приземляется под куст с неживыми розами.
На глазах старика запястье восстанавливается снова. Из культи вырывается багровая, кажущаяся нереальной субстанция, которая медленно, словно языки пламени, формирует потерянную конечность. Винсент увидел, как родилась новая жизнь; кожа, кость, плоть и сосуды. Миранда широко открывает рот из самого горла вырывается рык, смешанный с хрипом. Серые глаза закрываются и закатывается, а ее только что вернувшаяся на место, покрытая собственной кровью рука гладит ее худощавое тело там где только можно, прилично и не очень... От удовольствия она сжимает зубы, и клыки, острее чем любая бритва, впиваются в ее подбородок, с хрустом пробивают кость и проникают еще глубже. Она не чувствует боль. Голову кружит туман, сладострастное безумие, которое не известно ни одному смертному созданию. Эта блажь похожа на самые приятственные удовольствия, полученные напрямую в подсознание, в каком-то глубоком сне, минуя низменный уровень тела;
сглотнув небольшой кусочек мяса у себя во рту, она, наконец, открыла глаза; его голос доносился до нее сквозь непроницаемую пелену тумана. Она не поняла, чего он от нее хочет. Даже не поняла, что она его не слышит, а не он говорит без звука. Нахмурив тонкие, измазанные кровью брови, она, пошатываясь на коленях, смотрит на него замыленным, как будто бы полупьяным взглядом. Хмурится, как будто пытается переспросить, понять, что тут вообще происходит. По маске ее кровавого лица прошлась вся палитра эмоций и чувств. Она медленно посмотрела на открытую рану и образующуюся под головой старика красную лужу. Прекрасное лицо чудовища искривляется в гримасе ужаса и удивления, будто она не поняла, что она натворила; легко представить как она прямо сейчас достанет семихвостую и начнет стегать себя по спине в надежде вымолить прощение старых богов за свои грехи. Но нет.
Несколько долгих мгновений, растянувшихся для Винсента в вечность, она смотрит то ему в глаза, то на его рану. Затем быстро встает с места, подбирает лежащую у куста руку и прикладывает ее к открытой ране.
Старик чувствует колющую боль. Но то тупое, ломающее психику и тело чувство, оставшееся после укуса, понемногу сходит на нет. Он чувствует, как рана затягивается, а черную сторону дома озаряет слабый зеленый свет. Некромантия может исцелять раны, если использовать воображение, а Миранда с воображением дружит. Плоть, оставшаяся на ее оторванной кисти, прилипает к открытой ране Винсента, и, словно клеем, остается на ней, оставаясь мертвым, но тугим куском. Кожа, цвета бледнее снега вокруг, ярко контрастирует с цветом кожи аристократа, но его кровь останавливается, а мясо Миранды остается там, где только что красовался укус.

Откинув руку, она встала в полный рост возле его тела.
Все кончилось также быстро, как началось. Сквозь темноту ночи, на него смотрела вся та же Миранда. Холодная, спокойная и неприступная, как и всегда. Вряд ли кто-то поверит ему, что она вела себя так, как вела десять минут назад. Когда она выкинет платье, на котором остались огромные красные отпечатки кровавых ладоней, исчезнет последнее свидетельство этого кошмара наяву.
- Ты же умолял отпустить. Я и отпустила. - Сказала она. Ее брови нахмурены, но остальное ее лицо не выражает чувств, как будто она говорит о совсем обыденных вещах. Не хватало только безразлично пожать плечами, что она только что и сделала.
- Ты убил мою гостью. Я вынесла тебе приговор.
Она не сказала, что именно она натравила невесту Найлз на Винсента. Не сказала, что ворона, сидящая на дереве напротив окна - такой же свидетель, как человек.
- Цена за жизнь - смерть... - Графиня качнула головой в сторону, думая. - Или... Жизнь, мм?
Медленно подняв руку, она вытерла металлическим наручем кровь с лица, как уставший лесоруб вытирает со лба пот.
- Я не изверг. Не la bouchère. Я даю тебе выбор...
Пальцы старой, чистой руки коснулись губ, вытирая с них остатки крови. Скорее из собственного желания, нежели сохранения инкогнито. Платье и тело все равно покрыты кровью.
- Ты можешь уйти. Я не держу тебя. - Сказала она серьезно и честно, так, как только могла. Винсент видит редкое зрелище - графиню ван Райн, которая даже не складывает слова в поэмы, и не пытается их напевать. Зрелище, для неподготовленного зрителя, должно быть жуткое.
- Или...
Когда-нибудь она скажет, что все это было запланировано. Результат вышел куда лучше, чем она предполагала. Тогда он возненавидит ее еще больше. Вряд ли он оценит по достоинству тот дар, который она предложит ему... Он даже не оценил ту открытость, ту горячую страсть, которую она подарила ему только что, позволив ему увидеть то, что не могут видеть простые смертные. Винсент не похож на того человека, который может оценить эстетику. Оценить момент. Полет мысли, полет плоти, полет сознания. Как и все смертные, он куда-то... Куда-то как будто бы рвется. Рвется жить, рвется умереть, рвется страдать. Ему недоступен полный колорит жизни и смерти. Полное ощущение Фатума и неизбежности, идеальный баланс между болью и блаженством.
Пока что.
- Или я подарю тебе поцелуй.
Сказав это, она до крови прикусила свою нижнюю губу клыком, и по ней снова хлынула кровь. Густая, светлая, тугая.
- Ты свободен в своем выборе.
Уголок ее губ рванул вверх в кривой усмешке. Он не успеет даже выйти за пределы ее усадьбы. Выйти в зал и закричать ему не даст рана, которая напрямую затрагивает возможность говорить. Кусок мертвой плоти будет отвергнут быстрее, чем он найдет доктора, который согласится ему помочь.
Он сгниет заживо.
Но она дала ему выбор, которого он не дал бедной, очарованной рыжеволосой девчонке в спальне.

Она позволила себе улыбнуться. Присела возле помирающего старика. Он может увидеть в ее серых глазах как будто бы какой-то блеск. Что-то, что-то... Любовь? Доброту? Умиление? Она - нелогичное, безумное чудовище, и трактовать ее чувства мерками людей было бы неверно. Ее мышление не имеет отношения к человеческому. Понимание мира отличается от такового у простого существа, особенно малолетнего, которому нет и двух веков. Только что она была готова разорвать этого старика напополам, а сейчас смотрит на него так, как будто он - самое драгоценное сокровище в ее жизни.
Подул ветер и ночь вступила в свои права. Над графством нависла бледнолицая луна.
Женщина присаживается возле его издыхающего тела. Медлит, смакуя момент, и впивается своими губами в его, позволяя ему почувствовать и вкусить ее кровь. Она не дает ему отстраниться и медлит, проникая в него языком, изучая его рот, впиваясь все глубже и глубже.
Нежный момент прерывается новой порцией боли. Почти такой же сильной, какую он испытывал от укуса, но более локально и глубинно. Боль начинает сдвигаться в сторону: она ведет острым как бритва когтем от одной стороны горла к другой. Медленно, совсем не так быстро и безболезненно как он уходил рыжую невесту виконта. Как будто в назидание, как мать читает нотацию сыну, дюйм за дюймом вскрывает его плоть, заставляя кровь изливаться струей, а его самого трястись в конвульсиях и захлебываться ею. Она наслаждается моментом. И учит наслаждаться его.
* * *
Он проснется позже. Старик ушел во тьму, а вернулся в свете десятков свечей, расставленных вокруг его гроба. Нет, это не была похоронная процессия. Вокруг не было никого, а гроб не был закопан в землю. Напротив, стоит на деревянном простом столе чуть выше пола, в каменной комнате без окон, пусть и хорошо освещенной двумя свисающими с потолка канделябрами и факелами.
Слева от гроба, у каменной стоит еще один деревянный стол. На нем... Знакомый Винсенту подсвечник со следами засохшей крови.
Справа - стол с встроенными металлическими наручниками для удержания на нем кого-то ростом с человеческого среднего мужчину.
Дверь в зал заперта на огромный железный замок.

Дверь перед Винсентом отворилась. Медленно. Судя по всему на нее было наложено какое-то мелкое заклинание, которое реагировало на звук или движение, и открывало ее при срабатывании определенного триггера.
Перед стариком (можно ли называть так того, кто обрел вечную жизнь?) открылось новое помещение. Темное, темнее, чем зал, в котором он очнулся, меньшее по размеру, но по своему уютное. Вокруг царит рабочий беспорядок. По дюжине деревянных полок стоят банки с самым разным жидким содержимым: алхимическими реагентами, соленьями... Чьими-то мозгами. Рядом плавают чьи-то зеленые маленькие глаза.
Чуть ниже стоят банки с алой жидкостью. Нет, это не выглядит как кровь. Скорее какой-то сок.
Под полками вдоль каменных стен тянутся деревянные столы. На них разложены инструменты плотников, скульпторов, художников: кисти, долото, напильнички, и прочая, прочая. Где-то по углам виднеются даже тарелки с незаконченной росписью.
Под ногами хрустят опилки и деревянные мягкие обрезки. В воздухе стоит яркий запах сырой краски, сырости и какой-то еды. Кажется, это был сыр и вареные яйца с перцем.
Быстрее, чем Винсент успел пройти дальше, из-за угла мастерской послышалось тихое ритмичное поскрипывание. Спустя мгновение источник не слишком приятного звука явил себя: на тусклый свет перед Арабэттом явился представитель неходящей прослойки населения. Немолодой на вид человек, с неаккуратными бакенбардами, усами и короткой бородкой, чьи ноги прикрыты толстым одеялом. Его левая рука лежит на колесе кресла-каталки, которое он быстро крутит, а правая быстро достает из кармана серой невзрачной рубашки небольшое пенсне, которое он тут же нацепляет на нос, внимательно разглядывая Винсента взглядом торговца, определяющего цену золотого кубка на витрине: достаточно цинично и резко, но не по-хамски и не цинично.
Ничего не сказав, он берется рукой за угол стола и притягивается к нему. Достает откуда-то из под груды мусора деревянную трубку, затем щелкает пальцами и зажигает огонь, закуривая. В воздухе появляется запах забористого табака.
После чего он поворачивается обратно к Винсенту и снова длительно смотрит на него.
- Меня есть нельзя. Я такой же малопригодный в пищу, как Солгардский гражданин, оступившийся на площади и попавший в яму для утилизации общественных отходов, и чтоб меня подрали все старые боги одним толстым табором, ты не хочешь этого проверять, приятель, - произнес он тоном человека, который уже в пятидесятый или пятьсот пятидесятый раз сообщает эту информацию. Затем он выдыхает клубы дыма и подкатывает к Винсенту. Снимает с руки перчатку и протягивает руку.
- Гилберт Церных, придворный Доктор Ее светлости. Добро пожаловать в мир живых, снова. - Он сжал зубами трубку, похлопал гостя по плечу и отьехал в сторону. Он и его коляска отбрасывают вполне реальную тень под канделябром, так что он вряд ли симулирует невозможность ходить.
- Ты как? Все совсем забыл, или что-то еще помнишь?

Человек в кресле-каталке немного подумал над сказанным и пожал плечами, продолжая подтягивать трубку.
— Она тебе не понадобится. - Отвечает он честно, не слишком расстроенный от того, что ему не пожали руку. Хоть не кидаются чтобы сьесть, и то ладно.
- Но если очень хочется, то поспрашивай у Дезири, она собирает у нас всякий хлам, твоя игрушка или потерялась, или у нее.
Вообще Винсент оказался достаточно терпелив для новообращенного упыря. Обычно они кидаются в истерике, пытаются отведать твоей крови или просто безумствуют каким-нибудь другим путем. А этот старичок очень спокойно отнесся к тому, что теперь будет жить вечно не видя солнца.
Или он еще этого не осознал?
- Хотя не знаю, где она сейчас.
С этими словами человек одернул в сторону покрывало со своих ног и достал из широкого пояса четвертьлитровую склянку с чем-то красным, что покажется Винсенту очень аппетитным и заманчивым.
Он протягивает старику баночку с кровью и снова прикрывает неработающие ноги.
- Это очень много. - Сообщил доктор. - Не жадничай. Без проблем можно разделить даже на два, а то и на три раза. Если хочешь остаться в своем уме - готовься сдерживать свои желания.
Кровь, которую он дал Винсенту, окажется первоклассной и идеальной на вкус. Такую можно будет достать только из вен аристократов или благородных рыцарей, но не случайных прохожих или крестьян. Ему сделали неплохой подарок, но поймет он об этом сильно позже, когда впервые сравнит эту кровь с кровью черни.
- Перед тем как уходить, - он отьехал в сторону, оставшись у стола с опилками. - Я настоятельно тебе советую поболтать о нежизни с мастером Малисом. Он у нас обучает «зеленых» премудростям искусства добычи крови. У тебя есть много новых интересных козырей в рукавах, о которых ты пока не подозреваешь. Тебе понравится, я гарантирую это.
Выход из мастерской представляет из себя достаточно узкую деревянную винтовую лестницу, ведущую на высоту примерно третьего этажа дома. Старику наверняка удастся преодолеть это расстояние с непривычной для него легкостью, даже не запыхавшись. В конце лестницы располагается тяжелый каменный люк, отодвигающийся в сторону.
Лестница ведет в старый монастырь, что не пощадило время. Входные врата выломаны и сейчас сам черт не знает где находятся. Трибуна, расположенная на невысоком постаменте во главе зала, покрыта трещинами и пылью. Высокий каменный пюпитр разворочен и лежит неподалеку, промеж двух кривых рядов из деревянных истлевших скамеек. Через дыры в крыше и выбитые двери заброшенной молельни на пол падают яркие белые лучи лунного света. Хлипкие серые кирпичные стены испещрены необычайно-длинными лозами с большими, сочными алыми бутонами роз.
За небольшой часовней виднеются холмики. Много холмиков. С надгробиями, пятиконечными звездами, округлые, самые разнообразные. А вокруг, за ничтожной оградой кладбища, насколько хватает взгляда, простирается черный, чернее самой ночи, хвойный лес.

Ночное кладбище по-своему освежает, но выглядит мрачно. Без источников света, посреди темного леса, здесь едва можно разглядеть что либо. Где-то рядом пролетают зимние птицы, но они такая же незримая часть ночи, как сырость под ногами и холодный ветер, сурово дующий в лицо. Могилы заледенели, а цветы завяли, не считая уже знакомых Винсенту вечно-красных роз, которые здесь целыми шипастыми лозами оплетают надгробия и несколько небольших старых склепов, судя по их виду, заброшенных полвека назад.
Кто бы мог подумать, что розы будут так необычно выглядеть на фоне заснеженного леса?
Того леса, что нависает над кладбищем верхушками хвойных деревьев и голых, лишенных листьев ветвей. Снег глубок и мягок, скрывает деревья на четверть, а в некоторых местах и на половину. Пройти через этот лес пешком было бы практически невозможно без лыж, или любых других приспособлений на такой случай. Сложно представить, как доктор пересек эту местность на своей кривой коляске. Еще сложнее, или, скорее, неприятнее, может быть Винсенту, когда он поймет, что он не знает где он, и в какой стороне находится цивилизация. Райн - степной, холодный, неприветливый лесистый регион; можно три дня идти в одну сторону и ни разу не наткнуться на деревню или город.
Где-то невдалеке, гулким эхом средь шумящего на зимней вьюге леса, слышится пронзительный детский смех. Приблизившись к источнику звука, Винсент увидит двух приближенных графини ван Райн:
Один из них - высокое, бесполое, непропорционально-костлявое существо неизвестной расы и вероисповедания, облаченное в большую, черную широкополую шляпу и темный плащ с узким, вытянутым до середины головы воротом и сияющими алыми хищными огоньками глазами-бусинами, - единственной частью лица, видной из под шляпы и ворота кожаного плаща. Уперевшись локтем об подогнутое колено, оно сидит на большом сером камне, и с неизвестной палитрой эмоций наблюдает за тем, как маленькая, не больше двенадцати-тринадцати лет от роду девочка играется со своей новой находкой - тросточкой, которая покажется Винсенту предательски-знакомой. Пара соломенных толстых кос дергается на ледяном ветру, когда девочка бегает вокруг замеревшего на месте тощего палочника и громко выкрикивает считалочку:
- Раз-два, горят дома, три-четыре, открывайте окна шире! Пять-шесть, мама будет вас всех есть, семь-восемь, ваши трупы в лес увозим...
Существо в плаще медленно поворачивает голову в сторону Винсента. Девочка также прерывает свой безумный счет и одаривает старика по-детски наивным веселым взглядом голубых глаз.
- Винсент, Винсент проснулся!
Собравшиеся на стенах старого склепа большие, упитанные черные птицы подорвались со своих мест и разлетелись во все стороны.
Девочка радостно помахала ручкой, сжимая деревянную трость. Как бы Арабэтт ни был близок со своей памятной вещью, возможно, не стоит пытаться ее отнять силой у девочки, пока ее мрачный спутник находится неподалеку. Он не выглядит дружелюбным или... Слишком настроенным на диалог.

— Это что, твоя трость? — Она удивленно посмотрела на свою игрушку и скривила носик. Обычно Дезири не имеет свойства делиться тем, что нашла. У нее есть хобби - собирать вещи. Для нее отдать что-то из своей "коллекции" равносильно расставанию с очень дорогостоящей реликвией, вроде заблеванной пятивековой эльфийской вазы, которую в дом тоже притащила она.
А еще ее несколько не порадовало то, что на ее игрушку обратили внимание раньше, чем на нее. Она что, хуже этой деревяшки для немощных?
Но то, что ее спутника назвали мастером Малисом, ее порадовало. Забыв про свое недовольство, она рассмеялась веселым детским смехом, который, раздаваясь посреди ночного, тихого заснеженного кладбища, мог бы показаться буквально проявлением кошмара. Где-то еще, в людном месте или возле няньки, этот заливистый хохот мог бы показаться приятным и теплым, но только не здесь, где услышать его можно было бы только в порожденной горячкой больной фантазии.
- Я Делайла Зиреан, а это мой друг - сэр Гвиндолин. Он большой весельчак!
Пара красных глаз не двигаясь и не моргая смотрит прямо на Винсента. Холодный ветер навязчивыми прикосновениями подергивает за тканевые полы черной широкой шляпы. "Весельчак" не двигается, но не проявляет агрессии. В кромешной темноте ночи почти не видно то, что лежит на камне возле него - топор с широким ржавым лезвием и древком чуть длиннее его собственного тела.
- Мастер Малис сейчас во дворце. Я видела его там пару дней назад, но он слишком медленный, чтобы покинуть дом без причины или предупреждения, так что он до сих пор там, ты не беспокойся! И, вообще-то, - она довольно улыбнулась и обняла палочку обеими руками, как родную, и потерлась об нее щекой. - Это моя трость.

Существо на камне заметно напряглось. Длинная, костлявая лапа с непропорционально-когтистыми пальцами легла на древко топора и крепко сжала его, слегка приподняв; можно закономерно предположить, что оно, в случае опасности для своей маленькой подружки, будет управляться этой штукой так, как будто она ничего не имеет веса... Что бы это ни была за тварь, она будет очень опасна, особенно в дуэли один на один, особенно для неподготовленного к драке противника.
Тем временем девчонка с интересом оглядела палочку и покрутила ее в руках, внимательно пройдясь большими глазами по каждому дюйму деревянной поверхности. Затем она поднесла вторую маленькую ладошку к навершию трости; тонкие ноготки засияли слабым зеленым светом, кажущимся воистину ярким солнцем во мгле черной, лишенной иных источников света ночи. На секунду Винсенту может стать неприятно, так как его глаза уже привыкли к этой темноте, и мир для него, как и для девочки, сейчас окрашен в сине-черные успокаивающие тона. Прищурившись, Дезири проверила трость на наличие в ней магии с видом заправской колдуньи, ничуть не дрогнув и не устав.
- Ты испортил мою вазу, поэтому я хотела трость. Но твоя трость тебе тоже нужна, поэтому придется придумать что-то еще. - Она перестала "сканировать" палочку и сжала ее за спиной, игриво покачиваясь из стороны в сторону, и глядя на старика с веселой улыбкой.
- Я не знаю. Что-нибудь? - Она осмотрела старика с ног до головы, а затем, недолго подумавши, улыбнулась еще шире, обнажив пару маленьких, но острых клыков, и указала пальцем на его руку. - Ты говорил, что у тебя чудесные руки. Я хочу одну из них.

Девочка о чем-то несколько секунд подумала. Так, как будто бы взвешивая все "за" и "против". В ее больших, но не по годам умных глазах загорелся живой интерес, насколько вообще можно было разглядеть ее лицо в полной темноте безлунной ночи. Несколько раз она прошлась взад и вперед, глядя на тросточку старика. А ведь если доктор не сказал ему об этом, то вряд ли он знает, что рано или поздно его рука отрастет заново. Это значит, что он на полном серьезе готов лишиться руки ради простой палочки?
По крайней мере так думала Дезири, которая в определенный момент навсегда отказалась взрослеть и расти. Как умом, так и телом.
- Ну ладно... Сэр Гвинн!
Быстрым, но очень плавным рывком, словно перетекая по воздуху, костлявое существо поднялось с камня, выгибая спину так, будто лишенная позвоночника и костей в целом; без какого-либо предупреждения и подготовки, оно продолжило свое плавное движение, используя массу топора как противовес для сохранения баланса. Подавшись вперед всем своим тощим туловищем, создание стремительно взмахнуло топором по кругу сверху вниз, и приземлило его рядом с телом старика. Тихий свист и шлепок мертвой плоти об тонкий, твердый слой снега ознаменовал то, что дело сделано.
Не дожидаясь следующего приказа, монстр подобрал руку Винсента с земли и протянул его девочке. Та покрутила ее, потрясла ею и даже погрызла ладонь краем клыка, чтобы понять, чего же в этой руке такого волшебного. В конце-концов она просто приложила ладонь отрубленной руки к жезлу и сжала окоченевшие пальцы, но, увы, чуда не случилось.
Ей сейчас ничего не мешало бы ответить обманом на обман, и не возвращать деду его трость, но, к счастью оного, перед ним сейчас стоит не Миранда, а лишь одна из ее дочерей, при том далеко не самая коварная среди своих сестер и братьев.
- Это не волшебная трость вовсе. Какой-то символ власти, да? - Поинтересовалась она расстроенным, грустным тоном. Чуда не случилось, и пока что Дезири не решила, как она к этому относится. Возможно, ее реакция была бы куда более суровой, если бы Миранда с самого детства не приучала Дезири к мысли о том, что вампиры - есть высшая раса, и даже один из них может стоить целого людского города.
- Как в девятьсот тридцатом, - недовольно добавила девочка. - Один обман.
Она кинула руку вверх, но вместо того, чтобы упасть на землю мертвым грузом, она остановила свое падение где-то на уровне лба колдуньи. Светясь зеленым светом, она подлетела к Винсенту и расжала пальцы, отдав ему его трость, и, собственно, саму себя, если он решит приростить эту же руку обратно на место.