Амель, хотевший было выхватить многострадальный листок бумаги из рук Даэлис, недовольно хмурится, тогда как уголок его губ дергается в подобии веселой усмешки. Давненько никто не проявлял особого упорства в попытке допытаться до скромных секретов столь же скромного барда, а он, прежде не думавший, что может дать для того достойный повод, метался между двумя чувствами: раздражением, кое всегда следует в ответ на неприятные тонкой душевной организации артиста действия, и… польщенностью. Всё же быть центром чужого внимания, пускай ненадолго, пускай из-за такой глупости, Амелю было приятно. Тем более, если речь шла об очаровательной леди!

– Ах, я-то думал!.. После всего, что между нами произошло, неужели ты до сих пор веришь, что меж нами есть место недоверию и обману? – Он театрально сложил руки на груди, скорбно вздохнув, но образ оскорбленной невинности давался менестрелю просто отвратительно – Разве я похож на подлого негодяя, который мог бы так поступить со своей спутницей? Вздор!

На одно только мгновение вид его становится более собранным, а на лице возникает невиданная ранее серьезность:

– К тому же, каждый имеет право на свои личные тайны, м?

Но Даэлис совершенно не проникается(уже в который раз, боже) его словами, тут же срываясь в сторону лесопилки. Имя, слетевшее с её губ, достигает слуха Амеля, чтобы табуном мурашек пробежаться от шеи вниз, по спине. Что это? Должно быть, просто шаловливый ветер забрался ему под одежду. Бард вздрагивает, будто очнувшись от мягкой полудремы, и тут же бежит следом, тихо посмеиваясь. Вот чертовка!

На самом деле, бежит он лишь первые два десятка метров, а после, понимая, что слишком уж большую фору дал эльфийке своим замешательством, спокойно преодолевает остаток небольшого расстояния пешком. Нагнать её всё равно бы не вышло, а убежать? О, он был уверен, что сбегать Даэлис не планировала. Беспокоиться было не о чем, а минуты благоговейного спокойствия, такие редкие за последние два дня, позволили привести мысли в порядок.

– Нет имени, нет дела… – Амель в полголоса передразнивает поддевку, а после кривится: никогда ещё его нынешнее имя не было произнесено с таким издевательством. Однако это вызывало в нём куда больше веселья, чем злости, ведь сколько бы менестрель не пытался казаться разобиженным, любая новизна в доселе казавшихся обыденными вещах будоражила его беспокойный разум.

Услуга за услугу, разве нет?

Наконец он прибавляет шагу, чтобы как можно скорее оказаться у входа на лесопилку: времени Амель и без того потратил достаточно, уж как бы его задиристая спутница не начала беспокоиться о столь ценной пропаже в его лице. Вон как подскочила, стоило ему оказаться поблизости!

Хотевший было отпустить какой-нибудь игривый комментарий в ответ на поведение Даэлис, бард осекается - в его руках оказывается бумага, одна из тех, что была спрятана ранее в колчане. Амель слегка заламывает бровь, переводя недоумевающий взгляд с эльфийки(«Героями? Это мы-то с тобой?») на документ, далеко не с первого раза зацепивись взглядом за строчки.

– Я полагаю, ты думаешь, что мы достигли того уровня понимания, когда не нужно лишних слов, но… милая, в твоей компании я становлюсь крайне несообразительным. Может, одолжишь мне и другие бумажки?

Разумеется, выведенные ровным почерком «95 эллиров» в конце одного из предложений не могли не наталкивать на определенные мысли, но для полной картины Амель всё ж таки хотел знать немного больше.

– Или я всё ещё обязан расплатиться своим именем за эту возможность? – Веселая улыбка вновь расцветает на его лице, когда менестрель отступает и кланяется, неожиданно грациозно для человека, уже создавшего вокруг себя образ пьянчуги – Что же, примите же мою искренность. Амельгрет, к вашим услугам, миледи!

Мягко подхватывая ладонь Даэлис, он подносит её к губам, не иначе как с намерением запечатлеть на ней поцелуй, но вместо этого с хохотом кружит эльфийку, будто в танце. Движение резкое, немного дезориентирующее, но в намерениях Амеля вовсе не уронить свою подельницу, а лишь поменяться с ней местами, без проблем проходя к колчану. В полутьме лесопилки сложно разглядеть, насколько довольным становится выражение его лица, когда он перебирает бумажки.

– Что? Уговор был только на имя!

- О, миледи, да вы явно из знатной семьи! Какое изящество! - Амель не перестает подтрунивать над своей подельницей, но делает это совершенно безобидно, действительно удивленный ловкостью Даэлис. Интересная черта, которая никогда не бросится в глаза, если не иметь привычки присматриваться ко всему, что или, будем уж выражаться точнее, кто тебя окружает. Кажется, им обоим было что скрывать, а потому далее легкой шутки ничего не уходит. Уголки губ дергаются, ломая некогда беззаботную улыбку. Амель знает, как дороги бывают личные секреты.

Развернувшись, чтобы эльфийка могла спокойно рассмотреть документы вместе с ним, бард силится прочитать слово, в которое она указала пальцем. Читать в полутьме - дурная идея, а потому он отходит к окну, где было немного светлее.

“Купец”. Золото. Коза.

Здесь улавливалась взаимосвязь, которая очень сильно Амелю не нравилась. Он тихонько присвистнул.

- Надо же, во что мы ввязались - С досадой отмечает менестрель, зарываясь пальцами в копну рыжих волос на затылке. Движение это нервное, Даэлис могла уже не раз наблюдать его прежде. Прежде всего беспокойство доставляло само знание того, что они умыкнули кругленькую сумму у богатого человека. Уже после - этот самый человек, который тоже, как оказалось, был не из тех, кто чист на руку - Да хоть Драугр, право слово. Купец, если я правильно понимаю, - мошенник! Отвратительная характеристика, должен признать.

Его слова - всего лишь констатация факта, и Амеля, как несложно догадаться, беспокоит совсем не это. То есть, это, конечно, очень печально, что правовая система в далекой от городской жизни деревеньке работает, мягко сказать, отвратительно, но… им-то с Даэлис какое до этого дело? Они выяснили, что их описание в розыске такое смутное, что сердце поэта точно не выдержит повторного прочтения тех строк. И деньги остались при них. Поделили бы поровну, да зажили в ближайший месяц как короли!

Но нет, эльфийка выглядела слишком серьезной, чтобы бард осмелился хотя бы предложить что-то в этом духе. Он только пожимает плечами, облокачиваясь спиною о стену лесопилки.

- Открою тебе секрет - страже то попросту не нужно. Они получают свое скромное жалование, всеми силами желая откреститься от бумажной волокиты и работенки сверху, да и тратят его на пиво в таверне и распутных женщин. Чужое благополучие волнует их не больше своего собственного. Логика простая, как запеченная картошка!

Теперь на его лице появляется непонимание: уж с чего бы эльфийке беспокоиться о жизни простого люда? Они со своими проблемами и сами управятся, было бы желание. Но Даэлис остается серьезной до жути, и Амель подходит к ней ближе, пытаясь разгадать причину такого её настроения.

- Гуманизм - это крайне похвально, но… - Он подбирает слова, пытаясь продолжить - Ох, как бы это сказать. Но с чего ты взяла, что те самые люди не сдадут нас страже при первой же удобной возможности? Они не знают, что мы невиновны, а ты только подставишься под удар, если пойдешь опрашивать местных. Тебе оно надо? Я, почему-то, так не думаю.

На плечо Даэлис мягко опускается мужская ладонь. Амель не смотрит на деревню, мало озабоченный проблемами абсолютно незнакомых ему людей. Гораздо больше его интересовали намерения эльфийки. Намерения и их последствия.

- Вот что я тебе предложу, Даэлис. Расспрашивать взрослых - дело гиблое, если они уже настороже. А вот найти стайку сорванцов, которая соберет для нас слухи со всей округи - запросто! С детьми всегда можно найти общий язык, это я тебе заявляю после того, как проверил опытным путем. Ты же не хочешь угодить за решетку раньше, чем это сделает Драу… Доу… Тот хрен, у которого мы козу умыкнули, в общем-то.

- Уж кабы нас не сочли за чрезмерно дерзких лжецов - Амель, по натуре своей человек крайне осторожный, все ещё не был доволен тактикой Каэтар, но и противопоставить ей пока что ничего не мог.

Она права, сбежать они смогут в любой удобный момент, уж в этом пара их - мастера. Бард наблюдает за своей спутницей, до поры не произнося более ни единого слова, будто бы и сам пребывал в глубокой задумчивости. Ни её, ни уж тем более своей драгоценной, холеной шкурой он рисковать совсем не хотел. Но чего только не сделаешь, чтобы уберечь барышню от неприятностей? Друг другу они, гляди-ка, уже и совсем не чужие люди. Ну, после пережитых последних дней так уж точно.

В конце концов, Амель и сам опускается на траву подле Даэлис. Взгляд обводит изрядно почерневшее небо, успевшее ему здорово осточертеть. Все хорошо в меру.

Негромко фыркнув, он падает на спину, под голову положив одни только ладони.

- Я бы, может, тоже предпочел общество прекрасных дам! Но ты права. При одном только моем появлении они потеряют всякий дар речи, и выудить хоть словечко у них будет невозможно. Даже используя мой несравненный талант дипломата и неоспоримую харизму. Какая жалость!

Им предстояла очередная ночь на открытом воздухе.

***

Сон шел тяжело - бард полноценно отключился только под утро, а потому на растолкавшую его эльфийку смотрел глазами, полными вселенской усталости и печали. Могла бы и понежнее!

Он тяжело приподнялся на локтях, лениво наблюдая за приготовлениями Даэлис. Веки неумолимо слипались, и их приходилось время от времени усердно растирать, чтобы не провалиться вновь в беспробудное небытие. Ему-то все эти ухищрения были ни к чему.

- Какого же ты, - Амель громко зевает, прикрывая ладонью рот - Невысокого обо мне мнения, Даэлис. Поболтаю, не сомневайся.

В ответ на усмешку бард машет ей рукой и улыбается, не то вымученно, не то мечтательно. Каждый ли день ему подмигивают симпатичные эльфийки? Нет, абсолютно точно это происходило немного реже. Чуть реже, чем Амелю везло встретить их в принципе. Ужасное упущение, надо сказать.

Но, долг зовет!

Помедлив едва ли десять минут, менестрель спешно собирается. Прежде чем пытаться заговорить с местной детворой, стоило привести себя в божеский вид. То есть, выглядеть немного приличнее, чем огородное пугало, которое несколько суток мотало по лесу. Уложить волосы, поправить повязку на глазу да одернуть рубаху - вот он, красавец. Амель проходит в те же ворота, где недавно бывала Каэтар, но идет в совершенно противоположную ей сторону, уже предполагая, где может отыскать необходимый ему контингент.

Конечно же в чужих огородах.

Несколько мальчишек тихо переговариваются, рассовывая молодые яблоки по всем карманам. Они воровато оглядываются, готовые в любую секунду стартануть с места, разбегаясь в рассыпную. Наученные горьким опытом? О, Амель почему-то в этом совсем не сомневался.

Негромкий свист привлекает внимание ребят, замерших на месте, как перепуганные зайцы. Хо-хо, кому-то удалось застать их врасплох.

- Эй, парни! - Негромко подзывает их бард, высовываясь из-за забора - Сейчас хозяйка выйдет из дома, так что бегите скорее сюда, если не хотите, чтобы вам оборвали все уши!

Спонтанное заявление, пришедшее в голову первым, оказывается правдивым: стоит мальчишкам послушаться, прячась с Амелем в одном укрытии, как на порог выходит крепкого вида мужичок с хворостиной, озадаченно оглядываясь по сторонам.

- И где эти прохиндеи? Эть, зараза! Не успел что ли?

Ну, с полом напортачил, а вот общую суть передать сумел, чем сразу же завоевал доверие детей.

Даэлис говорила, что детей совсем не любит и ладить с ними не умеет. Амель же наоборот, к детям относился более чем благосклонно, а те отвечали ему взаимностью. Может, потому что сам Амель был тем ещё ребенком, неугомонным, веселым, оттого и общий язык ему с ними всегда было находить легче. Сумев убедить, что он - оболганный бесчестными дуболомами-стражами герой, о присутствии которого рассказывать нельзя даже под пытками, бард выуживает из мальчишек все, что те могли ненароком услышать от родителей или соседей.

- А тетка Мальта говорит, что купец наш - врун страшный, и на золоте спит.

- А вот и не правда! Мне мамка сказала, что купец - человек честный, все ради нас делает. Просто методы у него больно жесткие. Папке, вон, денег не хватает новый плуг купить на рынке. Все в залог барину несет.

Они галдят наперебой, но Амель слушает внимательно, не перебивает даже тогда, когда тема разговора уходит в совсем иное русло. Так уж выходит, что мальчишки увязываются за ним следом, и к тому моменту, как Даэлис запыханная появляется на лесопилке, вся компания весело играет в жмурки.

Ведущим к тому моменту оказывается менестрель. Чуткий слух легко улавливает быстро приближающиеся шаги, и он приподнимает импровизированную повязку, что закрывала его глаза. Дети замирают, не зная, как реагировать, а Амель, чтобы их не пугать, максимально спокойным тоном произносит:

- Ну-с, парни, на сегодня мы наигрались! Завтра обязательно свидимся снова - Он провожает их к выходу, а года мальчики скроются за воротами, обращается уже к Каэтар - Ну что? Удалось чего полезного узнать?

Чумазые мальчишки машут Амелю на прощанье руками, и тот машет в ответ, мягко улыбаясь. Милые ребята, может, ради них и стоило влезть в это гиблое дело, за выяснением подробностей. Уж кто-кто, а дети от глупости и жадности взрослых страдать не должны.

Он оборачивается к Даэлис, и улыбка на его лице делается еще более широкой.

- Ну надо же мне было чем-то себя развлечь, пока ты общалась с местными красотками - Бард дует губы, дурачится, не желая возвращать себе серьезности. Детские игры здорово его раззадорили: на усыпанных веснушками щеках красовался яркий румянец, а в том глазу, что не был закрыт повязкой, плясали искорки веселья - Это они тебе говорят, что купцу своему в ноженьки кланяются. Ты - чужачка, не дай Диос пойдешь разбираться, пошто народ людей выше чином не уважает. Мне вот ребятня рассказала, что между собой, нет-нет, да кто-то скажет, что этот Дау… тьфу ты. Купец этот - та ещё скотина!

Лишь краем глаза наблюдая за тем, чем сейчас занята эльфийка, Амель плюхается на траву, туда, где уже успел расстелить купленный накануне плащ. Солнышко светит ярко, заставляя щуриться.

- Я занимался вверенным мне делом так самозабвенно, что готов был пойти на все, чтобы выудить нужную нам информацию! Даже играть в салочки и жмурки! И… что? Какой лук?

Не сразу догадавшись о чем речь, бард удивленно вскидывает брови, а после, резко подскочив на месте, будто ужаленный, подходит ближе к Каэтар.

- Ты что, здесь лук припрятала? На действующей-то лесопилке?

Про существование того самого лука он уже успел благополучно позабыть. Быстро смекнув что к чему, Амель готов был едва ли не за голову хвататься - это хорошо, что тот, кто лук утащил, не решил хозяйки дождаться, чтобы под белы рученьки отвести к купцу. Конечно, с Даэлис такую процедуру осуществить было бы затруднительно, но все же. Она срывается с места, бард - следом за нею.

Одна напасть за другой. Им вообще может хоть раз свезти?

Оказавшись у дома лесоруба, эльфийка спешит залезть в чужое окно, а Амель, скрепя сердце, стоит на стреме, чтобы  никто и на километр близко не подошел. Не хватало им еще и этой проблемы в добавок ко всем остальным! Увы, угроза находилась не снаружи, а внутри.

Менестрель ловит на себе умоляющий взгляд подельницы, когда хозяин дома выходит вместе с чужой собственностью в руках, и тихо чертыхается себе под нос. Была не была, этот лук давеча его кормил.

- Уважаемый! Эй, уважаемый! - Сделав вид, будто сильно запыхался, Амель подходит к лесорубу. Актер из барда всегда был хороший, ведь за напускным беспокойством и растерянностью в глазах не разберешь их причин - Ох, милостью Диоса, прошу меня простить! Это ведь вы нашли мой лук? Да, тот самый, что у вас в руках!

Мужичок косится на него, как на сбежавшего из бедлама, но все же отвечает:

- Ну я. Тебе чего надо рыжий? Лук я нашел, а твой иль не твой - какая мне забота. Лежал ничейный, да еще и на моей лесопилке. А чего бы твоему луку делать на моей лесопилке, а?

Поскольку жил лесоруб в отдалении от деревушки, была надежда, что о похитителях прознать он не успел.

- Н-ничего! Но... Как какая забота? Вы что! Лук этот - вещь не простая, а вы его сейчас купцу снесете, да получите сущие гроши - Судя по смутившемуся вмиг лицу напротив, Амель не ошибся, а потому продолжал с большим напором - Во-от, и я о том же. А уж я цену этой вещице знаю, можно не сомневаться. Хотите, выменяю, коль так отдавать не собираетесь?

Мужик призадумался, но ответил довольно быстро, кивнув головой.

- Хочу - Он кивает на руки барда - Отдам тебе лук за пару перчаток. Они у тебя, я вижу, тоненькие. Мне для работы в столярне в самый раз будут - уж как я замучался занозы из пальцев доставать.

- А… деньги?..

- Перчатки давай, умник! А то снесу лук барину - не увидишь больше.

- По рукам!

На том и порешили. Амель поджал губы и стянул с рук перчатки, не слишком довольный таким обменом. Но делать нечего, уж лучше лесоруб продолжит оставаться дома и никому не доложит о том, кого видел. Он уходит, а бард, глубоко вздохнув, уходит в тень, туда, где продолжала прятаться Даэлис.

- Вот, возьми - Говорит он, протягивая оружее - Видишь, не такой уж я и бесполезный, как обычно ты любишь заявлять! Воплощение благодетели, уж не податься ли мне на службу в храм?

Странное дело, но, пользуясь возможностью побравировать в очередной раз, Амель совсем не смотрит на Даэлис. Голос его весел, но вот взгляд, устремленный на руки, кажется растерянным. Да, без перчаток определенно было непривычно - тонким длинным пальцам было зябко, даже не смотря на то, что на дворе стояла теплая погода. Конец лета как-никак, где бы ему тут замерзнуть. И все же было непривычно, слишком редко он снимал их при ком-то, а тут и вовсе остался без “защиты” на довольно долгое время, если по пути к Вееросу не наткнется на какого-нибудь торговца или кожевника. Амель рефлекторно сжимает ладони в кулаки, чтобы поменьше пялиться на ожоги, которые их украшали, и не доставить такого неудовольствия эльфийке.

Для задумавшегося о чем-то своем барда её порывистые объятия становятся неожиданностью, а шепот, коснувшийся уха чужим дыханием, заставляет округлить глаза. У него, кажется, даже щеки успели вспыхнуть и, тем не менее, это не мешает ему улыбнуться, так же мягко, как получасом назад он улыбался убегавшим с лесобилки мальчишкам. Амель посмеивается.

- Обращайся.

Что ж, оно того стоило.

Но момент нежности растворяется под натиском суровой реальности, где им все еще нужно было думать о том, как избежать ответственности за убийство козы, спустив всех собак правосудия на человека, который был виноват куда больше. Небо уже начало розоветь. В четвертый или пятый раз они встречают закат вместе? Может, бард и не против продолжить, все же Даэлис была просто душкой, особенно когда не острила, но не под открытым небом. Он слишком дорожит своим комфортом.

- М-м, дай-ка подумать. Как минимум раза два, и это только в моем присутствии - Амель пытается разбавить серьезный настрой Даэлис своими шутками, хотя и сам не то чтобы был весел. Привычка - Я бы, конечно, предположил, что коли он золото в козе спрятал, так и документы стоит поискать в хлеву, но если этот парень не совсем остолоп, то бумажки он все ж таки перепрятал. В овчарню, например. Ладно-ладно, шутки в сторону. Люди почтенные обычно прячут свои документы в личных кабинетах, в ящиках. Если заедает паранойя - за рамами картин. Не спрашивай, откуда я это знаю, я тебе не отвечу, потому что сам уже не помню.

Бард вздыхает глубоко и обреченно - “снова” нарушить закон входило в их совместную, крайне дурную привычку. Он поднимает руки вверх, демонстрируя свою полную капитуляцию.

- Ну уж нет, такие дела я оставлю на совесть профессионала. Опыта у тебя явно побольше моего будет, а я… я постою на стреме, да! Правда, в этот раз выскочить торговцу прямо под ноги у меня не выйдет, раз уж наши лица он запомнил лучше нас самих. Придется выкручиваться.

Ночью бард дремлет неожиданно спокойно, и даже пробуждение Даэлис, которое в иные дни заставило бы его подняться следом, он пропускает мимо ушей. Обычно чуткий сон становится беспробудным, накрывая Амеля куполом небытия до самого утра. Сказалась ли на нем суматоха последних дней? Совсем не исключено. К тому же, от мыслей, которые беспокоили душу поэта, скрываться он привык либо во снах, либо на дне бутылки с хорошим пойлом. Последнего в его распоряжении не наблюдалось уже давно, что было прискорбно. Ну не будет больше таких попоек, не будет!

Может быть.

Он просыпается за час-другой до рассвета, но подниматься не торопится. Переворачивается на спину, слегка приподнимается на локтях, чтобы осмотреть место стоянки и убедиться, что все хорошо. Что можно дальше спокойно проспать оставшиеся часы до запланированной ими вылазки. Но не выходит. Даэлис рядом нет.

Сначала Амель крутит головой по сторонам, в надежде, что эльфийка просто отошла ненадолго. Мало ли какие причины не дают ей спокойно спать по ночам. Но она не возвращается. Ни через минуту, ни через две, а лежащий на земле бард начинает все больше и больше нервничать. Не хочется ему верить, что после всего произошедшего его бросили тут, в одиночестве.

Нет, даже если ей и потребовалось уйти, она наверняка вернется. Вернется же?

Снова прикрыв глаза, бард погружается в размышления, от которых предпочел бы скрыться, как делал это прежде. Но спасительный сон не шел, прогоняемый беспокойством, и это оставляло его один на один с собственными мыслями. Что он думал о Даэлис? Что она - одна из самых неординарных личностей, что ему доводилось встречать на своем пути. И что он, вопреки своей ветренной натуре, не хотел бы, чтобы их знакомство закончилось… вот так. Резко, как оборванная струна, которая больно ранит пальцы музыканта. Амель в принципе не хотел, чтобы их знакомство заканчивалось.

Он слышит шаги, но старается не подавать виду, что не спит уже добрых полчаса, за которые извелся, как жених перед алтарем в ожидании своей благоверной. На дворе все еще стоит темень, а они даже костра не удосужились разжечь. Даэлис садится где-то неподалеку, и Амелю становится не в пример спокойнее, чем было до этого. Вернулась. Он знал, что она вернется.

Зеленый глаз, не скрытый повязкой, распахивается, давая знать, что обладатель их не спит уже довольно давно.

- Неужто понравилось? - Прыснул Амель, весело щурясь, но все желание шутить сходит с него, когда Каэтар кладет прямо перед его носом перчатки. Новенькие.

Бард резко поднимается, держа в руках обновку, рассматривает, будто бы и не верит.

- Откуда ты… - Начинает он, но резко осекается. Понятно же откуда. На бледном лице расцветает широкая улыбка - Давно мне не дарили таких подарков.

Подавшись вперед, Амель обнимает Даэлис. Не порывисто, но крепко, смазанно целуя в висок обветренными губами, и тут же отстраняется, торопясь натянуть перчатки на руки. Так было гораздо лучше. Сжав несколько раз ладонь в кулак, с упоением слушая скрип кожи, бард смеется:

- Ну-с, за такие перчатки можно и подвиг совершить. Знаешь, сколько баллад написано о благородных разбойниках? Я полагаю, мы станем таковыми для местных.

Амель кажется действительно счастливым, то и дело разминая руки в новых перчатках. а потому до той поры, как они с Даэлис окажутся подле дома торговца не проявляет ни капли нервозности, которая в ином случае захлестнула бы его с головой. Одно дело ограбить кого-то по пьяни и скрыться в неизвестном направлении, зная, что никто тебя больше и не отыщет, и совсем уж другое - лезть в чужое окно осознанно, с определенной целью, пусть даже и благородной. С натяжечкой, если план их окажется удачным, но все ж таки благородной. Если их поймают, то за кражу такой кругленькой суммы гнить им в казематах, и не важно, что золото было в козе. Козу-то тоже украли!

Но ради благих целей можно рискнуть. Ну, и за поделенные пополам золотые можно безбедно жить ближайший месяц, если не больше.

Покосившись на Даэлис, после ее вопроса об умениях барда, тот поднимает глаза к небу, прикидывая, насколько правдоподобно мог бы спародировать какую-нибудь птицу. Разрываясь между “Я тебе не щегол из консерватории” и “Обижаешь!”, он выдает что-то более нейтральное:

- Что-нибудь соображу. Э-э… Слышала когда-нибудь пение сойки? Ох, конечно не слышала, эта птица не поет, а орет, причем просто отвратительно. Уверен, ты с легкостью узнаешь этот нехитрый знак! Будь осторожна, ладно? А то вместе с будущим плакать будут еще и топор палача по нашим шеям.

Барда вновь охватывает беспокойство. Оставаясь на месте, он провожает спину эльфийки взглядом, а когда та перепрыгивает через забор, вжимает голову в плечи. М-да уж, шпионы из них вышли бы так себе.

Так или иначе, Даэлис скрывается за домом, а Амель остается бдеть, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Во дворе постепенно закипала жизнь, что, несомненно, нервировало: слуги мотыляли туда и сюда, занятые своей повседневной рутиной, а вот иных жильцов на улице пока что не наблюдалось. Что уж там, богатым господам не положено просыпаться раньше обеда. Бард горестно вздыхает - как же ему хотелось нормально выспаться! Хотя бы на набитом соломой матрасе, но только не на земле. Спина все еще побаливала от таких экзекуций.

Пару раз Амель таки порывается свистнуть, да так, чтобы у окружающих уши заложило - это бы выиграло им минуту-другую столь ценного в делах воровских времени. Но вот, в доме слышится крик, грохот и звон разбитого стекла, а сердце барда ухает куда-то прямо в пятки, по-началу не давая проронить и звука. Нашли!

Вот… засада!

Даэлис появляется за мгновение до того, как Амель готов был сорваться с места, чтобы рвануть туда, прямо в дом. Видимо, им благоволит сам Диос, и потому с места очередного преступления они в очередной раз сбегают вместе. Только преследователи в этот раз были совсем не иллюзорными, обрисованные пьяным сознанием, а вполне себе настоящие и серьезно настроенные. Вон как кричат, даже обернуться страшно.

Нервно наблюдая за тем, как эльфийка услужливо устилает разъяренной страже путь какими-то важными бумажками, будто бы лепестками роз, Амель довольно быстро соображает что делать, когда в руки ему попадает последний листок. Тот самый, с доказательствами. Огня добавляет сбивающий с толку поцелуй - бард вспыхивает, хлопает глазами, в очередной раз устремляя взгляд в спину уносящей ноги Даэлис, но очухивается довольно быстро.

Улыбка на его лице сама собой становится немного глуповатой. Боже правый, да его поцеловала эта язвительная эльфийка!

Не пройдет и пяти минут, как на главной доске объявлений, что висела посеред единственной прямой улочки в этой деревеньке, прямо подле трактира, окажутся доказательства вины торговца. Местные прочитают их, и весь их гнев тут же падет на Дуавардена, а до тех пор… До тех пор нужно было что-то придумать. Найти важную причину остановить преследование любезной подельницы барда. Взгляд его падает на коровник, откуда еще не успели выгнать всю скотину на пастбище.

Интересно, коровы сильно боятся огня?

Как оказалось - да. Сильно.

Пары искр было достаточно, чтобы несколько коров взбесились, перепугав тем самым остальных, и вырвались на волю, снося все на своем пути. Прохожим только и оставалось, что с криками и визгами отпрыгивать с дороги, а Амелю, неприлично веселому виновнику сей шалости, - бежать в назначенное место. К лесопилке.