Отсутствовал Карбьер достаточно долго, чтобы у Аунара было вдосталь поводов подумать про всякое, в том числе и про близость друга с вдовой дома Баэвиир, однако весь вид вампира говорил – не было ничего такого, и быть не могло. Мужская солидарность? Возможно, возможно. Но, друг вернулся, и это было самое главное, а уж чем они там занимались это их личное дело. Впрочем, темный эльф знал о своем добром друге и ценнейшем союзнике достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что вампир как раз думает головой, в отличие от него самого.

– Я в полном порядке, спасибо. – Некромант был искренен, ведь их безумный план пока что удавался практически безупречно, хотя еще каких-то пару часов назад все грозилось полететь в бездну. – И я готов.

Актер из мужчины был неважный, но ему совершенно не пришлось играть роль, благо он был настолько очарован Керастес в обличие чистокровной благородной темной эльфийки, безупречно воспитанной, холеной и разбалованной, что бросаемые им взгляды на Мар'Алтэсс были полны искреннего восхищения вперемешку с вожделением, которые, само собой, не могли ускользнуть от его матери, только подтверждая слова темной эльфийки о том, что договор был скреплен самым надежным способом, что узы в самом деле были связаны воедино, да еще и с таким чувством, что Аунару было явно мало того времени, которое они успели провести вместе, и он явно рассчитывал на закрепление дальнейшего результата, причем неоднократное. Глупец, простак и развратник, да и только, настоящая скотина – не постеснялся-таки возлечь с темной эльфийкой, даром что у него уже была жена. Думал ли он о ней сейчас, бросая жадные взгляды на чрезвычайно глубокое декольте Мар'Алтэсс?

Аунар на деле искренне надеялся, что даже если при его матери был какой-то особый артефакт, позволяющий если не читать мысли, то обнаруживать истинные намерения, то захлестывающие его эмоции смогут одурачить, сбить с толку некий магический предмет. Само собой, что он был честен в своих чувствах, но только потому, что за личиной его дорогой сестры скрывалась сама Керастес, которую он любил до умопомрачения, порой сам удивляясь той пылкой страсти, которая его обуревала время от времени. В перерывах между этими вспышками он ощущал нечто близкое, родное, уютное, и это несмотря на ее весьма вздорный характер, ее взбалмошное поведение и абсолютно безумные выходки. Она была ему родной, ближе, чем даже родная мать, ближе чем любой родственник или друг. Друзья от него отвернулись, а собственная мать никогда не любила – именно поэтому его лучшим другом был вампир, Карбьер, а драгоценной женой – фэйри, Керастес. Аунар уже давно понял, что среди его народа, по крайней мере здесь не найти ему ни друзей, ни даже союзников.

Отредактировано Аунар Баэвиир (22.04.2021 00:20)

Молчание радует Карбьера гораздо больше, чем очередной бессмысленный разговор, призванный только лишь заглушить повисшую в экипаже тишину меж пленником и его семьёй. Их лица, позы и жесты говорят гораздо больше, гораздо громче слов - вопрос лишь в том, насколько этот язык был искренним.

Вампир не позволяет себе полностью расслабиться, но и с натянутой до предела струной он не схож: спокойно облокотился о подлокотник и смотрит в окно, картинки за которым стремительно сменяли одна другую. Подземный город был, вне всяких сомнений, красив, убранством и архитектурой ни в чем не уступая городам с поверхности. Некоторые из домов были высечены прямо в могучих стенах и высотой достигали самого верха, что упирался в подножия скал Эльпиды - только задрав голову можно было рассмотреть высеченные в камне балконы, переходы и другие сооружение. Грандиозное зрелище, Карбьер с огромным удовольствием осмотрел бы окрестности, не случись тех обстоятельств, что привели сюда их несчастливую троицу.

Он устало вздыхает, потирая пальцами переносицу, но тут же спохватывается, немного резко оторвав руку от лица. Качает головой, прежде чем вновь уткнуться лбом в раскрытую ладонь - совсем забыл, очки ему здесь совсем без надобности. Непривычно, ведь на поверхности они были для него необходимостью, почти такой же, как и для Аунара.

Стоит ему поднять взгляд снова, как с губ слетает тихий, но полный восхищения вздох. Свод подземного города был усеян древнейшими сталактитами, огромными, мощными, но вовсе не их присутствие так удивило вампира. Там, наверху, прямо в одной из каменных глыб был высечен каменный дворец. Роскошный, подобный одному из Дю-Бушских соборов, но отличный своим неповторимым стилем, свойственным только тёмным эльфам.

Карбьер присвистнул. А слухи, оказываются, не врут.

Момент прибытия к залу заседания почти ускользает от него - вампир едва успевает опомниться, чтобы выйти из экипажа первым и, как и при отбытии из дома, подать дамам руку, помогая спуститься. За Аунаром тут же приходят стражники, а Карбьер только и успевает, что прошелестеть ему вслед едва ли приободряющее "удачи". Это больше походит на насмешку: уж что-что, а удача с их компанией была недружна.

До суда остаётся десяток шагов и несколько судорожных вздохов. Говорить об играх более не приходилось - стоит кому-то раскусить уловку Керастес и всем им не сносить головы. В третий раз вампир от смерти точно не убежит.

Дотошность стражи раздражает - печать на вверенном в их руки перстне явно знакома местным - а вот пренебрежение к графу Баэвииру истинно злит.

- Помни, к кому обращаешься, страж - Тут же заступается Карбьер, окатывая эльфа ледяным презрением. Аунар всё ещё оставался графом, а страж - всего лишь стражем.

Времени больше не остаётся. Последние приготовления окончены.

Голос объявляет о прибытии заключённого и его семьи. Вампир, представленный как гость благородного дома Баэвиир, опускается на колено и прижимает руку к груди, туда, где должно было биться его ныне мёртвое сердце.

- Клан Арх'Амарек, его плоть и кровь род Арх'Морвет приветствует Сердце Нации.

Он поднимает голову, чтобы устремить взгляд на молодого - такого молодого! - короля, а после встаёт на ноги, занимая отведённое ему место.

Пока что, все идёт хорошо. Пока что.

Его обвинения ему были отлично известны, привычны и потому он к ним был совершенно готов. Можно было бы конечно вообразить, что ему припишут что-то еще сверх обычного, но нет, суд пока что был на удивление беспристрастен, его формулировки безукоризненно точны, и поэтому темный эльф продолжал сохранять завидное спокойствие, хотя и подозревая, что его спутники, особенно Карбьер, будут изрядно волноваться, хотя это было понятно и простительно, учитывая все деликатные обстоятельства этого крайне непростого дела. Если чему и удивился Аунар, так это тому, что Шейла не явилась на суд, но, с другой стороны, она прислала заверенное письмо, подкрепленное множеством печатей, в котором точно, ясно и кратко изложила истинное положение дел. Некромант с теплотой подумал о благородстве и чести, которые демонстрировала его несостоявшаяся невеста, брак с которой мог бы стать едва ли не лучшим событием в его жизни, даже несмотря на то, что он был навязанным, продиктованным не любовью, а лишь необходимостью взаимовыгодного союза. Крайне редко бывает так, что продиктованное политическими мотивами бракосочетание оказывается настолько приятным – но, увы, не суждено было этому случиться. Теперь это скорее было к лучшему, ведь он повстречал Керастес.

Присланный Шейлой документ был весьма веским доказательством не только его непричастности, снимая с него целый ворох гнусных обвинений, но и свидетельствовал о том, что его явно оболгали. Похоже, что суд действительно был заинтересован в справедливости, а не лишь бы обвинить, вынести приговор и казнить преступника, ведь иначе этот документ чрезвычайной важности мог был быть случайным образом утерян, как это порой бывает. Мало того, что сей важный документ был подкреплен печатью дома Галанодэль, на нем сверх этого имелись печати и подписи трех других не менее влиятельных и могущественных домов. Не принимать во внимание этот факт означало глубоко оскорбить все вышеупомянутые дома, что было бы в высшей степени недальновидно, так как грозило серьезными проблемами в будущем. Ай да Шейла.

От выступления жены же он меньшего не ожидал, даром что вся эта обстановка здорово на нее давила. Вела она себя настолько естественно для темной эльфийки благородный кровей, что Аунар ни за что не заподозрил бы в ней кого-то иного, не знай он про истинную природу вещей, о которой старался даже не думать, хотя и знал, что в мысли ему лезть не будут, а вот правдивость его слов – правдивость опознают сразу, равно как и ложь, поэтому следовало говорить только истину, непреложную и недвусмысленную, что в его положении было делом нетрудным. Мать ожидаемо подтвердила уже сказанное лже-сестрой, веско и немногословно попросив сохранить ему жизнь. Правдивыми были и слова Карбьера, который дал ему настолько положительную характеристику, что в иной ситуации некромант бы крепко обнял, расчувствовавшись, этого благородного вампира. Впрочем, это он сделает позже, если все решится в его пользу.

Ожидаемо, что теперь суд обратится к нему, и к этому обращению Аунар был давным-давно готов, готов еще задолго до того, как прибыл сюда, уже как много лет назад, хотя и не верил до последнего, что снова окажется в Подземье, что предстанет перед действительно справедливым судом, который в самом деле будет искать истину. Да что там, он даже несколько раз репетировал свою речь, хотя впоследствии здорово посмеивался сам над собой, понимая всю нелепость, невозможность такой ситуации. Как оказалось – зря посмеивался, ведь жизнь порой имеет крайне скверное чувство юмора, демонстрируя снова и снова непреложный тезис – нет ничего невозможного.

– Ваше королевское величество, уважаемые члены суда. – Аунар вежливо склоняет голову, поскольку по причине сковывающих его цепей не может произвести полагающийся по этикету поклон. – Я действительно вызвал брата на смертельную дуэль, исходом которой стала его смерть. Как вы, без сомнения, знаете, эта дуэль священна даже между родными братьями, разногласия которых не могут быть решены никаким иным способом. На кону была не только моя честь, но и честь благородной леди Шейлы Виларии из дома Галанодэль, которая в противном случае была бы попрана. В тот момент я жаждал лишь одного – справедливости и только справедливости. Позор и бесчестие, которые пали на леди Шейлу, смыть можно было лишь кровью, моей либо кровью моего брата, и я вступал в тот бой прекрасно зная, что тоже могу умереть.

Мужчина замолкает, еще раз склоняя голову, но затем гордо вскидывая ее вновь. Все было именно так, как он сказал, ничего не было утаено, ничего не было приврано или искажено – это, без сомнения, подтвердят скрытые артефакты и магия, которые наверняка присутствовали здесь для выявления самое незначительной, малейшей лжи. Да и потом, зачем ему было юлить, ведь он сам отчаянно жаждал восстановить свое доброе имя, неоднократно попранное злобным, завистливым и подлым старшим братом. Он не убил его ядом, подлым ударом кинжала в спину или иным гнусным способом, нет – то была честная дуэль на мечах, и это было прекрасно известно всем, кото знал ее исход, следовательно, суду тоже. На той дуэли и сам Аунар был серьезно ранен, ведь в отличие от брата тогда он не мог использовать магию, сражаясь одним лишь мечом, в то время как брат зарядил по нему огненным шаром, оставив мучительный, долго не заживающий ожог на левом боку.

Пока что все шло довольно хорошо, но судья оказался беспристрастным, как и полагалось, а суд собрался не просто довести дело до конца, но и закончить его так, чтобы не было никаких белых пятен и никакой недосказанности, поэтому было вполне ожидаемо, что последуют дальнейшие разбирательства и вопросы.

– Я действительно не явился на собственную свадьбу, потому что перед самым ее началом мой брат предложил выпить по бокалу вина в честь моей свадьбы. В вино, как оказалось, было подмешано снотворное зелье короткого действия, которое длилось всего несколько часов, но этого было достаточно, чтобы сорвать бракосочетание. – Аунар сделал небольшую паузу, после чего спокойно продолжил. – Ну а после того, как это произошло, брат снова явился ко мне и в самой издевательской манере обвинил меня же в безалаберности, безответственности и пьянстве. Не в силах выдержать такие оскорбления и охваченный яростью от вопиющей подлости, я попросту не смог дожидаться свидетелей, поэтому дуэль была без них.

У него не было бы мотива драться с братом, если бы та свадьба не была сорвана самым омерзительным образом, и это было совершенно очевидно, как и то, что замысливший убийство не станет драться на открытой дуэли, да еще и когда преимущество явно не в его пользу, вместо того чтобы заколоть кинжалом или отравить, а то и вовсе послать наемных убийц. Кроме того, такие действия были в высшей степени нелогичными еще потому, что бракосочетание с благородной девой из рода высших эльфов для самого Аунара было весьма и весьма выгодным, суду это было прекрасно известно.

Роль безмолвного наблюдателя – та немногая роскошь, которую может сейчас позволить себе Карбьер. После данных им показаний ему, как свидетелю, полагалось молча слушать слова судьи и обвиняемого, ловить несуществующие перемены во взгляде и голосе, но не более того. По-хорошему, Аунару не стоило рассчитывать на оправдательный приговор, если бы не статус его семьи, влияние и уверенные слова свидетелей, просящих о его помиловании. Вампир понимал – его друг виновен, но он заслуживал снисхождения.

Толпа начинает роптать, но мало кому хватает смелости поднять руку, чтобы поручиться за честь покойного. Карбьер кривит губы в насмешливом оскале: видимо, только его драгоценная возлюбленная, что видела в нем существо благородное, достойное отмщения, могла воодушевить пристутсвующих. Да вот только, в зале суда была отнюдь не она.

Потому что в игры, где на кону стоит чья-то жизнь, никто и никогда не играет честно.

Что будет с эльфийкой дальше – не их забота. Выбраться бы только из Подземья и позабыть всё это, как страшный сон. Перспектива напиться, так любезно предложенная Керастес, теперь не казалась чем-то из ряда вон выходящим, учитывая то, как много нервов они убили, находясь в царстве темных эльфов.

Только бы всё прошло гладко, только бы раньше срока не очнулась настоящая Мар. Объясниться, откуда взялась вторая эльфийка, будет сложно.

Суд удаляется на совещание. Четыре озвученных часа кажутся невыносимо огромным сроком, за время которого может произойти все, что угодно. Карбьер подходит к Аунару, чтобы ободряюще сжать его плечо – все будет хорошо. В рамках допустимого в их положении, разумеется. Их «хорошо» пока что ограничивалось тем, что Аунару не отсекут голову поутру. А до утра оставалось так мало, учитывая то, что заседание было открыто вечером.

Едва уловимое движение портьер, приближение чего-то неизбежного – Карбьер замечает возвращение судей и отходит к своему месту раньше, чем те успеют встать в ровную шеренгу одетых в рясу эльфов.

Время озвучить приговор.

Карбьер вздыхает, глубоко, свободно, будто только-только его грудную клетку освободили от сдавливающих её всё то время тяжелых цепей. Их отпускают. Живыми. Озвученная мера пресечения ожидаема и неожиданна одновременна, но вампир сверх других чувств испытывает только чувство облегчения. На его взгляд, дело обернулось наиболее благоприятным из всех вероятных исходов, даже если «благоприятным» было просто покинуть Эф’Ша’Тэхию и притом не с пустыми руками.

Это не победа, далеко не победа. Но и не поражение.

Взгляд зеленых глаз сначала устремляется на лже-Мар’Алтэсс – он пытается оценить, принадлежала ли такая реакция на приговор эльфийке или самой Керастес, но ответа так и не находит – а после пытается поймать взгляд Аунара. Карбьер коротко кивает ему головой.

Пора заканчивать со всем этим.

Игнорировать шквал льющихся на него лживых поздравлений, до приторного неискренних и полных сладкого яда было нетрудно, но вот выдержать ледяную отчужденность лже-сестры и неискреннюю радость матери уже было куда сложнее. Керастес настолько натурально вжилась в роль, что ярчайшим образом продемонстрировала ему именно ту реакцию, именно то поведение, какое и стоило бы ожидать от Мар'Алтэсс. Однако он оставался спокойным, не опускаясь ни до разговора, ни до даже до выражения каких-либо чувств. Сейчас ему хотелось лишь одного – убраться от сюда, убраться поскорее, только бы забрать все скромные пожитки, и все. Ценнейший свиток, закрытый в непроницаемом серебряном футляре цилиндрической формы, стоило теперь беречь пуще глаза, ведь в нем заключалось целое состояние, весьма и весьма немалое. Мужчина даже не брался приблизительно посчитать, сколько это было в золоте, да и не до того ему сейчас было. Это все может подождать более удачного момента.

– От меня ожидают, что я покину сей гостеприимный подземный край раньше отведенного срока. – Сухо проговорил мужчина, который теперь выглядит уставшим не меньше своего друга. – Так что не будем их разочаровывать и уедем даже раньше, чем они думают.

С этими словами некромант раздраженно стянул уже успевшую ему опостылеть рясу и принялся проворно переодеваться в свою обычную одежду, сразу же после этого придирчиво проверяя заплечный мешок и карманы. Похоже, что все было на месте, включая его меч и серебряную цепь, которую он повесил на шею, благо теперь на нем уже не было позорных браслетов, блокирующих магию и делающих саму мысль о сотворении чар совершенно невозможной. С мечом на боку и вернувшейся возможностью колдовать Аунар почувствовал себя гораздо лучше.

– Я предпочту даже не дожидаться обеда. Мне до ужаса опротивело это место. – Некромант неприязненно скривился, дергая щекой. – Каждая лишняя минута здесь в тягость.

Была и другая, весьма веская причина поскорее бежать отсюда – его настоящая сестра могла проснуться буквально с минуты на минуту, что неминуемо приведет к большим проблемам для них всех. Оставалось только дождаться возвращения Керастес, еще раз проверить пожитки и убираться отсюда. Одной проблемой стало меньше, хотя расслабиться можно будет разве что на Поверхности.

- В этом стремлении я готов охотно тебя поддержать – Карбьер вымученно улыбается, понимая, что друг всецело разделяет его чувства отношении этого дома – К тому же… так будет лучше. С практической точки зрения, имею в виду. Каждая лишняя минута здесь заставляет меня жить ожиданием нового удара. Я своему чутью привык доверять. Давай, не будем терять времени.

Вампир без особых церемоний сметает скромно уложенные на краю стола вещи в свою сумку, прежде вытащив из неё пару последних пузырьков с кровью: если они планируют покинуть подземье прямо сейчас, то нет смысла их беречь. В пути понадобятся силы, и Керастес, влетевшая в комнату, дает этому дополнительное подтверждение. Голод не играет на руку в таких обстоятельствах, заставляет действовать импульсивно, а это было совершенно лишним. Терять над собою контроль(снова) так же не хотелось.

Поправив ремни и убедившись, что ни один из них не расстегнется, Карбьер кивает сестре.

- Я даже отсюда слышу их встревоженный гомон – Он морщится, делая глубокий вдох. Взгляд его коротко мазнул по фигуре Керастес: запах, который вампир уловил, очень ему не понравился. Впрочем, этот момент им благоразумно не упоминается – Как стая перепуганных птиц. Хорошо, если выпроводив нас отсюда, они не вздумают и подумать о том, чтобы пустить кого-нибудь следом. А псы, которых спустил король, вгрызутся в первую очередь в глотки друг друга, потому как делиться добычей тут не захочет никто.

Распорядитель появляется как нельзя вовремя – вещи уже предусмотрительно собраны, и вся троица мчит к выходу, не желая более злоупотреблять «гостеприимством» добрых хозяев. Нарываться на ещё большие неприятности не хотелось, а с их удачей это было совсем несложно.

Единственное, что останавливает от того, чтобы сиюминутно исчезнуть из дома Баэвииров навсегда, так это распорядитель, ожидающий вежливого ответа на свои слова. Карбьеру хочется закатить глаза, потому как ничего, кроме раздражения все эти расшаркивания уже не вызывали. Увы, ответить резко не имелось возможности. Давать лишний повод для подозрений своим зубоскальством – глупо и безрассудно.

Руки вампира мягко опускаются на плечи сестры.

«Выдохни, склони голову» - звучит просьба, тихая даже для той, что звучит прямо в мыслях.

- Мы более не смеем рассчитывать на такую милость с их стороны, ведь и без того пользовались их любезностью слишком долго – В тон распорядителю отвечает он, качая головой – Можем лишь попросить вас передать слова о нашей благодарности. И глубочайшем сожалении, разумеется. Произошедшее накануне суда – темное пятно на нашей чести, вывести которое не сможет и тысяча извинений. Прощайте.

Любезность, которая песком скрепит на зубах.

Они откланиваются, подходят к выделенным животным: Карбьер с откровенным сомнением косится на своего ездового ящера. Вряд ли управиться с ним было так же легко, как и с лошадью, но, увы, поменять транспорт возможным не представлялось. Придется импровизировать.

- Ну, здоровяк – Тихо бормочет наездник, забираясь в седло – Понадеемся, что ты из послушных. Эй, Аунар! Расскажешь, как управляться с этим зверем?

Несмотря на проведенные на Поверхности годы, Аунар вовсе не разучился ездить на этих своенравных пещерных ящерах, благо такое не забывается. Впрочем, он никогда не был мастерским наездником, да и к лошади привыкал весьма долго, поныне предпочитая скорее путешествовать на своих двоих, в повозке на худой конец, но управиться с привычном ему, да и к тому же хорошо дрессированной ездовой рептилией не составило для него труда, и вскоре он возглавил их бегство, подавая пример следовать за ним, иногда подсказывая Керастес и Карбьеру, как лучше управлять этими странными и необычными скакунами, как подстроиться под их движения, чтобы не удариться головой о стену пещеры или туннеля. На их счастье, рептилии были сытыми и отдохнувшими, поэтому можно было не опасаться, что они подведут их в середине пути наверх — ящеры послушно и охотно неслись вперед.

Аунар невольно вспомнил свое прошлое бегство, когда он был вынужден позаимствовать одну из таких зверюг, которая последствии сама отправилась восвояси, но в тот раз ситуация была куда хуже уже хотя бы потому, что при нем не было целого состояния в ценных бумагах и не было двух надежных, могучих спутников, даром что которым сейчас, несмотря на все их особенности, все еще было нелегко привыкнуть к странному виляющему бегу приземистых гибких ящериц, наилучшего транспорта в Подземье. С другой стороны, в прошлый раз за ним не гналась целая орава алчных преследователей, жаждущих забрать такой ценный футляр с зачарованным королевским документом, которому не были страшны ни влага, ни зловредные насекомые, ни даже огонь.

Объявившаяся погоня почему-то весьма быстро отстала, но темный эльф не поручился бы, что это надолго, и что их вскоре не нагонят другие, более удачливые или более умелые преследователи, поэтому решил позаботиться, чтобы их бегство было успешным, начиная плести длинное сложное заклинание прямо на полном скаку, готовя незадачливым охотникам крайне неприятный, жуткий сюрприз. Который, скорее всего, их не остановит, но по крайней мере надолго задержит – достаточно, чтобы они смогли достичь Поверхности и убраться подальше, скрывшись в неизвестном направлении.

Трупы в таких туннелях были не редкостью, но вот свежих среди них, понятное дело, не наблюдалось, поэтому некромант прибег к иному способу – воззвать к костям животных, редких туннельных чудищ и представителей как разумных, так и полуразумных рас. Прямо за спинами беглецов разбросанные, разломанные и треснувшие кости начинали шевелиться, послушные злой воле темного колдуна, двигаясь друг к другу, соединяясь в жуткие, гротескные конструкции и образуя кошмарные гибриды, наспех созданные с одной целью – рвать все живое, отвратительно клацая кое-как сформированными из разных зубов и клыков нелепыми гипертрофированными челюстями. Судя по истошному, полному ужаса воплю, раздавшемуся где-то далеко за спинами беглецов, оживленные им костяные кошмары уже принялись за свою угрюмую жатву.

– Их жадность их же и погубит, – мрачно бросил Аунар, заканчивая создавать костяных чудищ, последнему из которых приказав ломать подпорки в туннеле, чтобы вызвать обвал. – Они напрасно надеялись на легкую добычу.

Желанная свобода холодным ветром целует лица беглецов, но насладиться этим моментом долго не выходит – их преследователей не задержит ни снег, ни мягкий свет молодой луны. Карбьер просчитался, на дворе всё ещё стояла ночь, максимум час до рассвета, а это было преступно долго.

Вампир спрыгивает с ящера следом за Мар, но в снег удивительным образом не проваливается, оставаясь на самой поверхности. Следы от его ног едва заметны на белом покрывале и исчезают, как только очередной порыв ветра заметет их. Очередной фокус, которому удалось обучиться за свою бытность бессмертным. Ощущения, однако, подобны тем, как если бы Карбьер ступал по натянутому под куполом цирка канату – одно неверное движение и он всё же свалится в снег.

- Впереди должна быть тропа – Оповещает он своих спутников, подбадривая идти быстрее, в то время как сам без проблем бежит вперед, пытаясь разведать, что же там впереди. А впереди были горы. Огромные, возвышающиеся над их головами горы, которые могли стать как защитой от вражеских стрел, так и надгробной плитой. Нельзя было исключать обвала, вызванного волей природой или чьим-то злым умыслом.

В гордом одиночестве им долго не быть: только-только, казалось, отставший хвост вновь нагнал троицу, свистом стрел оповещая о своем присутствии. Они летят откуда-то сверху, ведь эльфы, хорошо знавшие свою территорию как под землей, так и на ней, предпочли занять более удобную позицию на верхушках скал. И когда только успели туда добраться. Смертельная ловушка готова захлопнуться в любой момент, и, в отличие от той, что была устроена в доме Баэвииров, из новой выбраться так же ловко не получится. Благословит их свет молодой луны, и они выберутся хотя бы живыми.

Линия горизонта уже вспыхнула алым светом. Грядет рассвет и грядет очень не вовремя – стоит капюшону слететь с головы вампира, и он останется горсткой пепла на этой жестокой земле. Крик Орфея не спасает ситуацию, ведь, оказавшись у самого края пропасти, они забывают учесть то, как просто с него сорваться.

Мертвое сердце подскакивает к самому горлу, мешает сделать новый вдох морозного зимнего воздуха, а потом падает вниз, быстро, неожиданно, так же, как падает его названная сестра. Рот раскрывается в беззвучном крике, когда Карбьер готовится в один прыжок достать её, поменяться местами, спасти, но останавливается, когда видит её взгляд.

Минутное замешательство стоит дорого – боль огнем обжигает правое плечо, из которого уже торчит эльфийская стрела.

Всё происходит быстро. Одно мгновение, и сестры уже нет в его поле зрения.

Смесь страха и ярости, от которой дрожат руки, не способствует тому, чтобы думать трезво, и единственное, на что способен Карбьер сейчас, так это рявкнуть Аунару:

- Цепляйся за грифона! – Уже к концу этой фразы вампир сам усаживается в седло приземлившегося зверя.

За ледяным тоном голоса не слышно, какой ужас сейчас испытывает вампир, и как разрывает его от желания бросится в пропасть, в нелепой попытке достать Керастес. Только голос в голове тихо шипит: «Трус. Ты снова ничего не успел, и никого не спас» и рядом с прочими чувствами начинает соседствовать сжирающее все чувство вины.

Да, Карбьер – трус. Трус, который трясется только за свою шкуру. Так было всегда, но почему же сейчас этот факт заставляет задыхаться от собственной беспомощности? Собственный страх смерти впервые кажется настолько жалким.

Орфей делает первый мощный взмах крыльями. Они отрываются от земли.