Жухлую, полузасохшую репу она нашла спустя два или три дня - она потеряла счет времени. Торопливо выкопала ее, не обращая внимание на грязь, забившуюся под ногти, и глодала ее жадно, как зверь, вместе с тонкими корешками и землей.
У репы был могильный, затхлый вкус, но сейчас ей необходимо было выжить. Ради выживания она съела бы что угодно.
Она перестала жевать лишь тогда, когда боль стала невыносимой. Боль стала ее неотъемлемым спутником за эти последние дни. Каждое прикосновение ткани или даже простое дуновение ветра пробуждало эту боль к жизни, и она вгрызалась в плоть, терзала, жгла, заставляя выть от бессилия и отчаяния.
Саския де Энваль, прелестная баронесса, могущественный некромант, наследница богатых земель...
Ниже, чем последняя побирающаяся нищенка. Недобитая тварь, могильный призрак, заживо разваливающееся тело, прикрытое горой лохмотьев...

Она бежала от огня, но не спаслась. Она убивала тех, кто хотел убить ее - тех, кто пришел за ее кровью, мстить за своих родных и близких, уничтожить чудовище, похищавшее людей в деревнях, - но не смогла убить всех.
А они смогли.
Сколько осталось ей до смерти?
Страх и ярость после пожара придали ее ослабевшему телу силы, чтобы доковылять до деревни - одной из нескольких разоренных деревень, где теперь никто не жил. Раньше здесь обитали ее подданные. Теперь она рыскала по их дворам оголодавшим раненым зверем, выискивая то, что могло продлить ее существование.

Она не помнила, как оказалась здесь. Просто в какой-то момент поняла, что видит впереди очертания домов, и страх приказал ей затаиться. Она просидела неподвижно, в полузабытьи несколько часов, прежде, чем убедилась, что здесь никого нет.
Ее ноздри обоняли воду - распухший от жажды язык прилип к пересохшей глотке, в голове стучали кувалды, и она больше не могла ждать. Возле крайнего дома она нашла небольшой водоем - утиный или гусиный садок, должно быть. Припала возле него на землю, опустила лицо правой щекой в воду и принялась пить, не заботясь о чистоте воды. Пила, ее рвало, снова пила. Затем принялась отмачивать обрывки одежды, приставшие к ранам.
И только после этого принялась рыскать по заброшенным жилищам в поисках еды, воды и тепла.

Она не видела, в кого превратилась - но чувствовала каждой клеточкой изувеченного тела.
Левая часть ее лица и шеи распухла и потемнела, как кусок гнилого мяса, и сочилась сукровицей - чудом сохранился левый глаз. Она не могла не то что прикоснуться к лицу - малейшая мысль об этом прикосновении вызывала тошнотворный страх. Умом бывшая Саския, - ученый, работавший с человеческими телами, - прекрасно понимала, что с ней произошло, но отказывалась в это верить.
Ее волосы сгорели, и ожог стягивал кожу на голове - несколько раз она наблюдала, как вылезают клочьями остатки еще не сгоревших прядей, некогда тяжелых, черных и блестящих, словно шелк. От боли в обожженном левом плече, к которому прикасалась грубая ткань одежды, ей хотелось выть, но она могла лишь поскуливать - хрипло и тонко, как зверь.

Она никогда не была в этой деревне прежде и не знала, какими были дома раньше. Ей нужны были силы, и она приказывала приводить к ней все новых и новых людей, выпивала их досуха, мучимая жаждой чужой жизни, пока эта жажда не превратилась в одержимость, она не перестала контролировать эти похищения. Она не интересовалась, сколько людей бежали, бросая свои дома, подальше от жутких россказней о Черной баронессе. Кто-то уходил в страхе за свои еще целые семьи. Кто-то уходил, потому что ему нечего было больше терять.
А были и те, кто готов был откупиться собственными детьми, лишь бы их не тронули - оставлял их, как жертвенных ягнят, на окраинах подворий и огородов. Ее слуги забирали - Черная баронесса не брезговала никем.
Дома еще не успели покоситься и потемнеть. Хлопали на ветру створки ставней, недостаточно плотно закрытых. Свистел ветер, болезненно продираясь между стенами.
Нет более жуткого зрелища, чем покинутое человеческое жилье, еще хранящее память о тех, кто в нем обитал.
В ночной тишине и темноте она изредка замечала испуганный собачий силуэт, но все оставленные без присмотра твари норовили убраться с ее пути - вероятно чувствовали, что существо, которое пришло в покинутую деревню, как голодный упырь, может сожрать их живьем.
Она и вправду могла бы, если бы не была так слаба.

Ей посчастливилось найти засохший, заплесневелый хлеб. И две сморщенные картофелины. И вот эту репу.
Для нее, привыкшей к самым изысканным кушаньям, теперь не было разницы, каково это на вкус и не навредит ли это ей. Некроманты, достаточно затронутые своей черной магией, могли пожирать даже вырытый из могилы труп и не почувствовать для себя ущерба - об этом ей рассказал...
Нет. Не думать об этом. Не думать о нем.
В ней еще осталось что-то человеческое.
Возможно.

В конце концов, ее сил хватило только на то, чтобы забиться в ближайший покинутый дом, пустой и холодный, доползти до самого темного угла и застыть там, будучи не в состоянии подняться на второй этаж, на кровать.
Здесь было упоительно тихо: темнота ласкала глаза, густые тени по углам манили укрыть и спрятать потерянную последовательницу темнейшего из магических искусств. Сквозь покосившиеся ставни, бессильно хлопавшие на ветру, блекло светила узкая щербатая луна.

Луна, как известно, ненавидит злодеяния, творящиеся пред Ее ликом. Уж не она ли наслала эту беду на Саскию де Энваль, последнюю из своего рода? Уж не Ее ли ушей достигли проклятья сотен человек, напавших на замок и превративших его в обугленные руины?
- Проклинаешь... меня? - прохрипела она Луне, с трудом разлепив спекшиеся губы. - Ну давай... что еще... со мной сделать...
Казалось, за эти дни ужасающего молчания она начисто забыла, как говорить. За часы полубезумного существования - забыла, как говорить с кем-то разумным.
Она и сама прокляла бы Луну, будь в том хоть какой-то смысл.

Сколько прошло времени - минуты или часы? Луна висела за пустым окном все в том же положении, не сдвинувшись по небу ни на миг. Возвращался бред. Разум отказывался сражаться за ясность, тело отказывалось сражаться за жизнь.
Возможно, вот сейчас стоило прекратить бороться. Сдаться и остаться здесь — там, где ей место. Тихо. Холодно. Одиноко. Она просто закроет глаза и не встанет, главное, перетерпеть боль...

Нет.
Тогда останется в живых Теобальд.
Тогда она не сможет отомстить за саму себя ни ему, ни тем, кто сделал это с ней.

Когда скрипнула дверь, она не обратила на это внимания. Вполне возможно, и дверь, и темная фигура, появившаяся в доме, тоже были порождениями бреда. Саския без интереса подняла на пришельца глаза - радужка в темноте отблескивала зеленым, как у кошки.
Забавно, но только некромантия, насквозь пропитавшая тело баронессы, и поддерживала в ней жизнь все это время, и именно эта сила до сих пор светилась в ее глазах.
Кажется, это была женщина. Но какая женщина осмелится явиться в покинутую деревню рядом с проклятым замком?
Предсмертная фантазия?

— Дом Змея передаёт привет...
Нет, фантазии так не говорят.
Саския вновь подняла на женщину глаза, пытаясь превратить слова, доносившиеся до нее сквозь шум в ушах, в осмысленные предложения. Дом Змея. Змея?
Левиафан...
О да, она общалась с ними. Тот зверолюд... и шадд... Левиафан и прежде предлагал ей работать на них, но к чему это было баронессе, обладавшей и властью и силой? Так говорил Теобальд, а тогда она еще слушала его советы.
После того, как он предал и использовал ее, о Доме Змея тоже больше не было слышно. Списали умиравшую со счета? И теперь явились добить?
— Мне приказали найти тебя и сделать предложение, от которого в твоём нынешнем состоянии было бы глупо отказываться, - продолжала женщина, присев, чтобы оказаться на одном уровне с жутким, обгоревшим с левой стороны лицом. Ее сжатые губы и морщинки возле глаз выдавали брезгливость, с которой та смотрела на живой полутруп.
Предложение?
Саския молча смотрела на нее, отчаянно стараясь понять. В голове все плыло.

— Хочешь жить?
Это был тот единственный вопрос, который действительно мог сейчас дойти до угасающего сознания Черной Баронессы. Жить. Она и вправду хотела жить. Любой ценой, любой - пусть даже для этого придется принять помощь от кого угодно.
— Д... да, — с усилием вытолкнула она, и на пересохших губах снова лопнул пузырек поврежденной кожи.
Женщина протягивала ей руку. Ее ухмылка была похожа на косой разрез посреди бледного лица в обрамлении светлых волос.
Помедлив, некромантка протянула ей правую, неповрежденную огнем ладонь. О том, чтобы прикоснуться к левой, ей даже думать не хотелось.

О, она ни на миг не верила в то, что с ней все будет в порядке. Она была бы круглой дурой, если бы поверила в это.
С ней все было не в порядке с тех самых пор, как Теобальд предал ее. А возможно и раньше - когда она вообще согласилась следовать за ним, стать его ученицей, его наперсницей.
Его жертвой.

Лицо женщины перед глазами расплывалось, а когда она вернулась, чтобы помочь Черной баронессе подняться, та едва не рехнулась от вернувшейся резкой, жгучей боли. Дыхание вырывалось со свистом и хрипом - возможно, раскаленным воздухом ей обожгло и легкие, и гортань, и голосовые связки.
Чего бы ни хотел от нее Левиафан, он вряд ли это получит. И вряд ли будет доволен заданием своей протеже.
Умереть на дороге в неизвестность - как это нелепо...
— Думай... о хорошем, - посоветовала ей ее внезапная спасительница, и некромантка рассмеялась бы, если бы смогла.

В полузабытьи она тряслась в маленькой повозке и старалась думать о хорошем. О глотке чистой воды. О том, чтобы тряска прекратилась. О том, чтобы исчезла боль, чтобы исчезла боль, чтобы исчезла боль... Ни о чем другом хорошем не думалось.
Сознание возвращалось короткими вспышками - то накатывала паника от того, что она валяется совершенно беспомощная, то возвращалось леденящее спокойствие: ничего хуже с ней быть уже и так не может. В такие моменты она прекращала стонать и старалась прислушиваться к тому, что бормочет, - скорее, для себя, чем для нее, - посланница Левиафана.

Той от присутствия полусожженной баронессы явно было еще более не по себе, чем Саскии - от ее собственного. Ее саму некромантка не видела - лицо своей подопечной женщина накрыла чистым платком, чтобы защитить обожженную плоть от пыли, грязи и насекомых.
Так готовят тела к погребению... где-то далеко... возможно, на Эльпиде... делают ли так на Эльпиде?
Она же читала о погребальных обычаях разных рас - и ничего сейчас об этом не помнила.

- Ты главное скажи... Мне стоит опасаться, что ты поднимешься снова, если...
Ага, вот оно. Страх перед неведомым, темным искусством, тот самый, который погнал ее крестьян за ее головой.
Черная Баронесса издала хриплый, булькающий, шипящий звук - смеялась:
- Восс...тану... непременно...
И когда она сделает это, ни один человек, уцелевший в замке де Энваль, ни их семьи, ни их друзья, ни даже их собаки и скот не останутся в живых.

- Ку...да... мы?.. - выдохнула в три приема Саския, до которой постепенно начинало доходить, что женщина из Левиафана не знает этих мест.
- Стой...
Ей было что сказать, а говорить, пока повозка трясется по дороге, казалось невозможным.
- Тут есть... охот... охт... ничий дом... мой... - неразборчиво проговорила Черная Баронесса, с трудом шевеля губами под легким платком. - В ле... су. Развилка... с доро... дроги... налево...
Охотничий дом принадлежал, строго говоря, не ей, а ее отцу - Гильем де Энваль был заядлым охотником. Саския ненавидела и это его увлечение, и сам дом, но тот был в хорошем состоянии. А кроме того, там в погребах могли сохраниться и остатки еды, и лекарства - после охоты они нередко бывали нужны, - и вода в колодце.
Главное, чтобы женщина из Левиафана не пропустила эту развилку.
- И там мне... нужна... жертва.
Или так - или умирать. Умирать ей не хотелось.
- Чело...век. Жи...вой. Любой...
Молодой, старый, мужчина, женщина - неважно. Подойдет кто угодно.
Зеленые глаза, в предрассветном сумраке горевшие даже сквозь покрывало, нашли лицо спасительницы. Насколько далеко та готова зайти, чтобы выполнить поручение и сохранить некромантке жизнь?

Тепло и мягкий диван. Вода и самую чуточку еды - и, что самое важное! - наркотическое снадобье, притупляющее способность обезображенного тела чувствовать боль. По крайней мере, в неподвижном состоянии.
Все же ее спасительница послушалась ее слов. Здесь, в охотничьем домике - не таком уж, в общем-то, и домике, два этажа под добротной крышей, коновязь, высокий забор, несколько спален, - можно было на какое-то время почувствовать себя в безопасности.

Саския могла бы сказать, что и сама прекрасно понимает, как действуют снадобья и зелья, и сама занималась их изготовлением много лет, но не посчитала нужным тратить на это силы. Забавно, но, кажется, она нужна была Змее живой ничуть не меньше, чем сама Змея (мысленно именно так она окрестила женщину за неимением ее имени) ей для выживания. Чем ей пригрозил Левиафан?
Неважно. Быстрее разыщет то, что ей нужно.
- Я... никуда не... уйду... - пообещала Черная Баронесса своей спутнице и провалилась в блаженное забытье.
Боль, вгрызавшаяся в ее плоть, превратилась в притупленные, накатывающие волны. Тело не чувствовало ни тепла близкого очага, ни даже дивана под ним - только состояние бесконечного, столь желанного покоя.
Пожалуй, реши она и вправду умереть, это было бы лучшим местом и временем для этого. Но умирать Саския упорно не желала. И если Змея достанет то, что необходимо...

Змея достала.
Некромантка не знала, сколько прошло времени с того момента, как она осталась одна, но о возвращении женщины с добычей ей рассказали не слух и не обоняние, намертво притупленные зельем, а магия, сосредоточившаяся в ее теле.
Кровь. Концентрация жизни. Острый железный запах, заставивший темную сущность, свернувшуюся внутри Черной Баронессы, встрепенуться в голодном нетерпении.
Затем до слуха донесся приглушенный стук, жалобное хныканье, неразборчивые мольбы. Кажется, человек был даже не один.
Тем лучше.
- Ты... нашла... - Саския чуть повернула голову, накрытую платком. Услышав ее хриплый, лишенный всех человеческих интонаций, голос, девушка тихо заскулила от ужаса.
Ничего, детка. Не далее, как вчера, Черная Баронесса и сама скулила от боли и отчаяния. Такова жизнь.
— Только быстрее, - в голосе Змеи слышалось тревожное нетерпение. Человеку, далекому от ритуалов некромантии, каждый из них кажется чудовищным. Но тот, к которому собиралась прибегнуть Саския, чтобы выжить, был чудовищным без всякого преувеличения.
- Мне нужно... будет выйти... наружу... - прошептала некромантка. - С ними...
— Защищаю некроматку от детей... - усмешка Змеи была невеселой.
- Мне тоже... впервые... помогает убийца... - парировала Черная Баронесса.
Обе они увязли в самых грязных и черных делах. Вот только Змея вряд ли по собственной воле. Что ж, Левиафан суров. Остается только надеяться, что и справедлив тоже.

***
Снаружи уже почти смеркалось снова - оказалось, прошел целый день. Лес высоко над ними шумел листвой, ветви в сумерках теряли четкость очертаний, но Луна еще не обрела силы на небе.
Хорошее время.
Саския при помощи своей спасительницы осторожно легла на землю навзничь, чувствуя, как травяные стебли колют спину сквозь измочаленное платье. Острые, терпкие запахи земли щекотали ноздри даже сквозь не прекращавшуюся вонь паленой плоти.
Чтобы возродиться - нужно сперва быть захороненной...
Юноша и девушка, окончательно потерявшие от страха способность говорить и мыслить, расположились по бокам от некромантки - словно дети рядом с любимой матерью. Змея порезала их, чтобы яд проник в кровь, и это было хорошо, так было и надо.
Могильная земля впитает их жизнь.
- Слушай... внимательно... - платок на лице Саскии едва заметно вздымался и опадал от неровного дыхания. - Откопай эту... могилу завтра... ночью. Не позднее... и не раньше...
До завтрашней ночи Змея могла быть свободна, но вот воспользуется ли она своей свободой и оставит ли добровольное захоронение черной колдуньи нетронутым?
Опасность ритуала была в том, что мнимое захоронение могло стать истинным - если рядом не окажется ученика или последователя, способного вскрыть могилу вновь.
- Нет!.. - простонал парень, которого слова о могиле ввели в настоящий ужас.
- Да... - прошелестела в ответ Черная Баронесса и обратилась к собственной силе - последней, какая у нее сейчас осталась.

Вокруг трех лежащих на земле тел сами собой вспыхнули зеленовато-синие, призрачные огни, очертив идеальную окружность. Земля внутри круга зашевелилась, разверзла жадный черный рот, сама собой провалилась вниз, поглощая неподвижно лежавшую баронессу и двух ее испуганно завозившихся жертв. Их отчаянные мольбы и стоны стихли, когда жирные земляные комья забились в рот, а пыль наполнила легкие.
Ужасная смерть. Которая восстановит ее силы и дарует ей новую - не менее ужасную, - жизнь.
Изуродованное лицо Саскии, скрытое платком, ушло под землю последним.
- Завтра... ночью... - напомнила она, и могила сомкнулась над нею. Холмик взрытой земли, торчавшие вверх корни перемолотой травы да вскопанные черви - вот и все, что теперь напоминало о жутком захоронении.

Отредактировано Ския (11.05.2022 13:39)

Но прежде всего лопата скрежетнула о что-то твердое, жесткое. И пришлось отбросить ее в сторону и разрыть землю руками, чтобы наткнуться на прочную белую решетку, изогнутую, будто птичья клетка...
На человеческие ребра, выбеленные временем до состояния голого скелета.
Тело Черной Баронессы, по-прежнему накрытое платком и присыпанное землей, неподвижно лежало в могиле - а по обеим сторонам от нее скорчились два скелета, скалившиеся в пространство крепкими, сжатыми зубами.
Все, что осталось от двоих несчастных, не далее как прошлой ночью закопанных вместе с некроманткой. Ни клочка плоти. Ни волоса. Ни воспоминаний.

Когда рука Гаэхель стащила платок с ее лица, веки Саскии дрогнули - и зеленые, слабо отблескивающие в темноте глаза распахнулись. Невидящий взгляд уставился в небо, и несколько мгновений не происходило ничего. Затем некромантка глубоко вдохнула, моргнула, будто просыпаясь окончательно, и черные зрачки сузились, сфокусировались.
Могила не прибавила ей красоты или жизни. На левой стороне ее лица все еще не было ни ресниц, ни бровей. Кожа на здоровой правой половине была белой и сухой, словно бумага, земля набилась в волосы и складки одежды, окончательно превращая некогда роскошное платье в лохмотья. Но не это было самым главным.
Страшные смертельные ожоги, сочившиеся сукровицей и покрывавшие всю левую половину ее тела, превратились в морщинистые красно-розовые рубцы. Губы чуть стянуло влево, словно бы в вечной полуухмылке. Кожа на шее и груди истончилась, и сквозь нее смутно просвечивало пульсирующее в такт ударам сердца зеленоватое сияние.
Черная магия, столь нужная Левиафану, вернула баронессу с самых дальних границ, до каких только мог дойти человек.

Она все еще едва ли могла самостоятельно ходить, есть и даже сидеть, и несколько шагов до охотничьего домика сделала, только опираясь на руку Гаэхель. И после этого еще какое-то время неподвижно сидела в кресле у камина, медленно возвращаясь к жизни и не сводя глаз со своей спасительницы.
Затем речь, наконец, вернулась к ней.
- Я должна... поблагодарить тебя, - голос Черной Баронессы все еще был хриплым, но к нему вернулись краски и интонации, и больше он не звучал как предсмертное бульканье. - И я благодарна. Как твое имя?..

Она до самого конца не была уверена в том, что переживет этот ритуал. К погребению даже опытные и сильные некроманты прибегали только в самых крайних случаях - слишком часто после вскрытия могилы собственные силы утягивали их на Другую Сторону.
Но ее воля к жизни оказалась сильней.
Боль еще терзала ее - действие зелья, которое ей накануне дала женщина из Левиафана, давно прошло, а ожоги хоть теперь и не угрожали ее жизни, но до конца вовсе не зажили.
И перестанут ли они болеть хоть когда-нибудь?
И все же она была жива. И теперь видела достаточно ясно, чтобы наконец-таки рассмотреть ту, что позаботилась о ней и помогла провести смертельно опасный ритуал.

Это была совсем еще молодая девушка - не старше самой Саскии, которой зимой минуло двадцать пять. Гибкая и подвижная, как змея, с живым, острым лицом и длинными светлыми волосами. Нахмуренная, настороженная, напряженная, как тетива лука.
И за презрительным выражением она определенно прятала страх. Тошнотворный страх от того, свидетелем и соучастником чего поневоле стала.
- Это выражение... разочарования, - снова разомкнула губы некромантка, - ...принадлежит тебе или Левиафану, который тебя послал?
Даже сейчас она не могла делать вид, будто не видит, как Змея смотрит на нее. Могильное чудовище. Ведьма, убивающая людей ради собственной прихоти.
Странно, что так на нее смотрит убийца из самого беспринципного ордена, который только знала Саския.
- Я чувствую себя обязанной тебе отплатить...

Отредактировано Ския (11.05.2022 22:34)

Гаэхель... нечто эльфийское в имени - впрочем, люди много переняли у остроухих, и ничего удивительно в этом не было. Змея и вправду и подвижностью, и острыми чертами лица напоминала эльфийку, хотя и не была классически-прекрасной, как обитатели Лост-Иссэля. Саския некоторое время разглядывала ее, раздумывая, как же сейчас выглядит она сама.
Эта мысль впервые посетила ее только сейчас, когда боль и смерть хоть немного, но отступили. Насколько сильно изуродована она теперь?
По выражению лица убийцы можно было предположить. Та едва скрывала брезгливость и страх, и где-то глубоко внутри это бесило Черную Баронессу.
Но сейчас Гаэхель была нужна ей. Была незаменима. Придется потерпеть любые ее взгляды. Хорошо еще, что убийца не знает до конца, насколько сильно ослаблена некромантка. Вздумай кто напасть - и жуткая колдунья, наводившая дрожь на всю округу, вряд ли сумеет отбиться.

— Если бы Левиафан был разочарован, ты была бы мертва.
Саския медленно кивнула, понимая и принимая это. Дом Змея вытащил ее буквально из могилы лишь потому, что ему нужен был такой туз в рукаве - не пешка, но фигура потяжелее, ради которой стоит заморочиться и потратить силы и деньги.
Понимала она и то, что за свою помощь Левиафан потребует вдвое больше. Выбирать союзников не приходилось.
- Что поделать... ни тебя, ни меня... они не будут использовать во благо... человечества... - сухие губы некромантки искривились еще больше в подобие улыбки, кошмарно смотревшейся на изуродованном лице.
Интересно, как давно Гаэхель работает на Змея? Искать выжившую баронессу в столь опасном месте совсем зеленого новичка не отправили бы - значит, выполнять различные черные делишки ей не впервой, но и не настолько привычно, чтобы она научилась скрывать свою неприязнь.

— Ты... Насколько окрепла? Тебе требуется пища или вода? Сон? В седле удержаться сможешь?
- Не думаю... - Черная Баронесса все так же осторожно покачала головой. - Еще пару дней... нужно восстановиться. Уже без ритуалов... - она заметила быстрый взгляд, брошенный в окно. Наверняка Гаэхель уже предположила, что ее подопечная каждую ночь будет зарываться в могилу с жертвами в обнимку. По правде говоря, при воспоминании об этом Саскию и саму до сих пор пробирала дрожь. Вряд ли она осмелится повторить этот ритуал без крайней нужды хоть когда-нибудь.

- Пища, вода... - при мысли о воде в горле моментально пересохло, и убийца, словно почувствовав это, протянула ей флягу.
Ее рука дрожала, и почему-то это вызывало в бывшей баронессе чувство неподдельного удовлетворения.
Здоровая ладонь некромантки приняла ее с величайшей осторожностью. Неловко, прижимая флягу к груди, одной рукой отвернула крышку и, едва наклоняя, сделала несколько мелких глотков, надолго замирая после каждого. Больное горло вздрагивало всякий раз, когда вода проливалась внутрь. Закончив с питьем, колдунья уже выглядела так, будто только что завершила долгую и трудную физическую работу.
- Так что нам... придется здесь задержаться... - она устало откинулась на спинку кресла. Больше всего хотелось спать, но засыпать Саския боялась.
Боялась не проснуться.
На несколько минут она погрузилась в долгое молчание, опустив здоровое и изуродованное веки. Затем вновь открыла пронзительные зеленые глаза на искореженном лице:
- Как я теперь... выгляжу?

***
Небольшое ручное зеркало Гаэхель нашла в одной из спален на втором этаже - достаточно ясное и гладкое, чтобы можно было увидеть себя без помех. Саския смутно помнила, что сама смотрелась в это зеркало несколько лет назад, когда еще с отцом единственный раз ездила сюда на охоту. Тогда юной баронессе не было и семнадцати, и она была свежа и прелестна, как умытая росой роза в весеннем саду.
Сейчас из отполированного стекла на нее смотрел монстр. Изувеченное умертвие в лохмотьях. Только по уцелевшей правой половине лица еще можно было сказать, как выглядела Черная Баронесса всего несколько дней назад.

Она не отводила взгляда - смотрела долго, почти не мигая, замирая от ужаса и отчаяния. Красота и внешняя невинность была одним из главных орудий некромантки - кто мог бы заподозрить черную колдунью в столь прелестной девушке? Даже после проклятья Теобальда она все еще была красива, пусть и истощена.
Но что ей делать теперь?
- Ясно... - ее голос вновь охрип, но слез не было. Каждая слеза сейчас была бы пыткой, которой она не хотела себя подвергать. Не будет она проливать слезы ни по утраченной красоте, ни по искалеченной жизни.
И уж тем более ее не волновали жизни, которые она отнимала, и о которых поневоле думала убийца Левиафана.
- Надо что-то... с этим делать... - едва слышно проговорила баронесса. - Я не могу показаться... в таком виде.
Она снова подняла взгляд на Гаэхель.
- Куда ты... меня отвезешь? И что вообще тебе... поручил Левиафан?

Отредактировано Ския (22.05.2022 21:41)

- Придержи свою капельку жалости при себе, - невольно огрызнулась Черная Баронесса, на несколько мгновений позабыв о том, что Гаэхель нужна ей, и отношения с убийцей лучше не портить. - Мне она ни к чему...
И эта самая жалость, и советы Змеи ее невесть почему, но задели. Вообще-то все, что говорила Гаэхель, было и вправду дельным. Ей следует позабыть о том, что она баронесса Саския де Энваль. Стоит забыть о своей семье и своем имени - с нею церемониться и в самом деле не станут. Но то, как рассуждала об этом Гаэхель... так рассуждают пешки, не имеющие собственной воли исполнители, орудия в чужих руках. Быть таковой некромантке претило.
А жалость убийцы язвила ее еще сильнее ожогов. Уж лучше бы девчонка просто ненавидела и боялась ее - но не жалела.
- Я справлюсь, - буркнула Саския, снова прикрывая глаза и дрожащей рукой опуская зеркало на колени. - Со всем... справлюсь...

Черная неблагодарность и врожденное высокомерие, помноженные на все еще не прошедшую до конца уверенность в собственной значимости - пожалуй, из них двоих куда больше стоило пожалеть саму Гаэхель, вынужденную общаться с тем, что осталось от Саскии де Энваль, которая и в здоровом-то виде не отличалась обходительностью и добротой.
Нашла коса на камень.

***
- ...а у тебя нет безвременника? Или хотя бы корня фиттония? - удержаться от того, чтобы влезть в чужую работу, Саския не могла даже в таком состоянии. Взгляд горящих изумрудно-зеленых глаз не отрывался от пальцев Гаэхель, растирающих травы для настойки.

Шел третий день их пребывания в охотничьем домике барона де Энваль. И ни одна из них двоих не могла сказать, что это были приятные дни, наполненные бездельем и ленностью.
Черная Баронесса мучилась от боли и пыталась всеми возможными способами ускорить процесс заживления ран. Большую часть времени она проводила во сне, в зыбкой, неспокойной дремоте, полусидя на кровати в темной, наглухо запертой от солнца спальне, и просыпалась, в основном, к вечеру, когда день окончательно угасал. Ела она неохотно и мало - ее сил хватало только на размоченный в молоке хлеб, который убийца добыла в деревне, и на воду с целебными снадобьями.
Полуобгоревшие лохмотья она с трудом, шипением, стонами и помощью все той же Гаэхель сменила на одно из сохранившихся в доме платьев - старое, местами поеденное молью, но все лучше, чем то, что было. Те волосы, что сохранились, пришлось обстричь почти под корень - почти все они все равно сгорели, и голова постоянно мерзла. Впрочем, на второй день ей посчастливилось найти то, что буквально спасло их обеих и от постоянного раздражения бывшей баронессы, и от возможных перепуганных взглядов - плотную черную вуаль.
Саския затруднялась сказать, как вуаль сюда попала, и почему у нее такой траурный вид. Достаточно было того, что с помощью тесьмы она кое-как закрепила ее на голове и могла скрыть изуродованное лицо. А заодно это помогало убийце не каменеть лицом каждый раз, натыкаясь взглядом на некромантку.

От ее комментариев, впрочем, не спасало ничего. К несчастью Гаэхель, искалеченная баронесса по-прежнему не могла долго удержать в руках даже миску молока, а передвигалась медленно и опираясь на любую подвернувшуюся под руку мебель, но говорить ей это не мешало.
Саскию отнюдь не смущало, что почти всю работу вынуждена взвалить на себя Змея, не нанимавшаяся ей в служанки. Конечно, она была не настолько глупа, чтобы командовать ею направо и налево, или, тем более, позволять себе капризы по пустякам - все-таки свое положение и его зыбкость некромантка вполне осознавала. Но когда убийца принималась смешивать имевшиеся у нее скудные лечебные настойки с набранными в лесу травами, колдунья, изрядную часть своей жизни посвятившая изучению зелий, удержаться не могла.
- Будь у меня фиттоний, я смогла бы сделать... настой Агапинуса, - продолжала Черная Баронесса, позабывшая о том, что делать его все равно придется не ей. - Уж в этом я кое-что смыслю...
Вообще придираться к Гаэхель было не в чем: с тем, что было в ее распоряжении, убийца работала мастерски. Но и просто смолчать некромантка тоже не могла.
- Где ты этому училась? - продолжала Саския, сидя напротив нее в легком переносном кресле. Пальцы на ее здоровой руке чуть подрагивали, будто бы ей желалось отобрать у Гаэхель ступку и работать самой, но голос был спокойным и не насмешливым. - И вообще... тебе не кажется несправедливым, что ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе?..

Отредактировано Ския (22.05.2022 22:27)

Саския и сама не смогла бы объяснить, отчего так настойчиво стремится вывести убийцу на разговор, когда та столь явно не желает этого. Возможно - именно потому, что Гаэхель не желала. Черная Баронесса находила особое удовольствие в том, чтобы делать то, чего люди не хотят - и наоборот.
А возможно - потому что сама Саския в подобной ситуации оказалась впервые. И, как бы сильна ни была ее черная магия, как бы близко ни была распахнута могила, на самом краю которой стояла некромантка - а живое, явное присутствие рядом было ей необходимо. Необходимо, даже если сама она стала бы это яростно отрицать.
Еще несколько месяцев назад она не опустилась бы до разговора с кем-то ниже себя по статусу - а теперь искала общения с безродной девицей из Левиафана. И даже ее едкие, а порой и откровенно хамские ответы не только раздражали, но и подстегивали колдунью.

Но Гаэхель отвечала - а значит, можно было и поговорить.
- Я вовсе не хвалюсь своими знаниями, и они нисколько не пусты, - под черной вуалью колдунья сжала истерзанные, изуродованные губы и тут же пожалела об этом. Даже небольшие изменения мимики провоцировали новые вспышки боли. Удивительно, что ее лицо вообще не застыло в каком-то одном выражении. - Если ты не знаешь чего-то, лучше спроси... Настой Рика Агапинуса, гарменарского алхимика - известное снадобье, ускоряющее регенерацию тканей. Ты ведь знаешь, что такое регенерация?.. - она не удержалась от ответного колкого вопроса. - Я могу написать тебе состав, но ведь названия тебе ни о чем не скажут...
На самом деле сделать этот настой здесь, в глуши, было не из чего, и Саския это знала. И если водяной перец в лесу еще можно было отыскать, то тот же фиттоний - разве что купить, привозился он издалека.
С другой стороны - неужели агенты Левиафана так скудно снабжены? Могли бы и получше подготовить своих людей...

- Ну, раз ты уже нарушила столько правил, раскрыла свое имя и делаешь все возможное ради... как ты сказала?.. комфорта заказчика, - Саския не удержалась от хриплого смешка, будто в горле застряла мокрота, - ...значит, я вполне могу задавать вопросы...
Неужели Гаэхель - настоящее имя Змеи, и та даже не придумала себе поддельное? Несмотря на всю свою смекалку, убийца выглядела юной, и ее дальнейший рассказ только подтверждал это.
Душераздирающая сказка о бедной сиротке, что ни говори. Только в сказках сиротка попала бы во дворец, а в реальности - в лапы к Змею.
- Так значит, я раздражаю тебя из-за денег? - мстительное удовольствие, с которым Гаэхель говорила о нынешнем положении бывшей баронессы, не укрылось от некромантки. - Радуешься, что теперь я хлебну того же, что и ты когда-то? Или что у тебя есть возможность посмотреть на меня свысока?
Глаза Саскии блеснули зеленью.
- Не думаю, что ты имеешь право меня судить. Ты вообще-то тоже могла выбрать другой путь и жить под покровительством Церкви и выйти из их приюта более или менее уважаемым человеком. Не по тебе, да? Скучно? Хочется большего простора? - смешок баронессы стал откровенно издевательским. - Немного общего, ну да, конечно...
О да, условия, в которых две девушки одного возраста родились и выросли, разительно отличались. И обе в какой-то момент свернули не туда, куда им указывала жизнь. Саския винила в том Теобальда, отца, весь мир вокруг, не оценивший ее талантов - но только не себя саму. Как и Гаэхель, огрызавшаяся на любого, кому повезло родиться в богатой семье, и кусавшая за это весь мир вокруг по приказу Левиафана.

Отредактировано Ския (24.05.2022 12:49)

- То есть ты хочешь сказать, что Дом Змея, в отличие от Церкви Луны, вовсе не навязывает тебе свои взгляды, не диктует, что делать, и не карает за инакомыслие? - Саския прищурилась под черной вуалью. Поворот разговора и горячность, с которой Гаэхель отстаивала собственные убеждения, ее всерьез заинтересовали. - Что-то мне слабо в это верится, иначе тебя бы здесь сейчас не было, ведь возиться со мной - вовсе не твой выбор. Выходит, что ты не слишком-то и выбираешь, кем быть на самом деле...
О да. На самом деле Гаэхель с гораздо большим удовольствием прикончила бы полуживую изуродованную подопечную. Но сделать этого она не могла - ведь не могла же? Ведь тогда Дом Змея будет разочарован - так разочарован...

- Я свою судьбу тоже не то чтобы выбирала, - неожиданно проговорила Черная Баронесса, не сводя глаз со ступки в пальцах Гаэхель. Сейчас она со страшной силой завидовала тому, как проворны и ловки эти пальцы. Сама она едва могла удержать в руках даже плошку с водой. - Родиться некромантом - это призвание, которому ты просто следуешь и все. Я читала истории о людях, пытавшихся отказаться от этого дара, и ни одна из них не закончилась хорошо...

Цокот когтей мертвого и оживленного ее детским желанием Клыка - ее первое неосознанное проявление силы. Несчастья, происходящие с теми, на кого юная баронесса злилась или с теми, кто смел ее обидеть. Понимание того, чем именно она владеет. Слепящее, пьянящее чувство власти...
Разве могла она просто отбросить это? Разве могла она стать кем-то еще?

- Так что дело тут не в деньгах и не в замках, - продолжала Саския, наблюдая за тем, как Гаэхель подходит ближе. Брови убийцы были насуплены, губы плотно сомкнуты, ноздри чуть подрагивали. Злится, хоть и пытается сохранять спокойствие. И почему-то впервые Черная Баронесса подумала, что ее нечаянная спутница вполне способна намеренно причинить ей боль.
- Я умею терпеть, - вскинув голову, заявила она и плохо слушающимися пальцами отбросила вуаль, обнажая изуродованное лицо.
Опрометчивое заявление.

...намеренно или нет, а боль была такая, что некромантка поневоле издала сдавленное шипение, а на глазах выступили слезы. Пальцы здоровой руки оплели подлокотник кресла, а больную свело судорогой.
Словно ее нежной, тонкой, заживающей кожи вновь касался огонь. Словно это никогда не закончится - хотя Саския понимала, что лечение редко бывает безболезненным.
- Тебе это... кажется... доставляет удовольствие... - с трудом переводя дыхание, проговорила она, когда Гаэхель чуть отстранилась. Сморгнула проступившие слезы.
Интересно, обозленная ее провокациями, Змея не попытается ли все же прирезать высокомерную некромантку, а потом сказать, что так и было? Или выдать ее крестьянам, наверняка ищущим тех двоих и их убийцу заодно?
- Что там слышно... в той деревне?

Отредактировано Ския (24.05.2022 22:01)

— Ты говоришь о Церкви Луны и о Доме Змея, но сама никогда не была ни в одном из этих мест, - следует отдать должное: Гаэхель умела почти моментально брать себя в руки.
- А ты никогда... ахх-сссс!.. никогда не была... на моем месте, так что... - ответная колкость Саскии захлебнулась, когда та вынуждена была прерваться из-за новой вспышки боли.
Спор был бессмысленным. Но в глубине души - Черная Баронесса никогда не признала бы этого вслух! - ее радовало то, что он вообще был. Если б Гаэхель ограничивалась лишь короткими высказываниями по делу или и вовсе хранила молчание, пережидать эти тягостные дни было бы вовсе невыносимо.

- Так сколько ещё продлится твоё... Это можно назвать исцелением?
- Можно... это же лечит, - проворчала некромантка, закрыв глаза и выжидая, пока целительная мазь впитается. Ее шею и левую руку тоже покрывал толстый слой снадобья, но руку хотя бы можно было перевязать сверху. - Зависит от того, насколько мы здесь в безопасности...
Судя по словам убийцы - безопасности как таковой оставались считанные дни.

Если крестьяне будут копать и дальше - то наткнутся на охотничий домик, вспомнят, кому он принадлежит, и не преминут зачистить и его. Саския уже сталкивалась с гневом разъяренной толпы. Повторять этот опыт вновь ей совершенно не хотелось.
Поэтому она выслушала Гаэхель молча и вполне серьезно, откинувшись затылком на спинку кресла и размышляя. Затем открыла глаза.
- Надо уходить, - решила колдунья, устремив на убийцу прямой, немигающий взгляд. - Если местные начнут дохнуть в ловушках, то быстро сообразят, что дело вовсе не в монстрах и не в лесных тварях. Может, раньше они и повернули бы назад, но...
Она не закончила, не желая говорить о замке де Энваль вновь. После того, как люди на собственном опыте убедились, что даже страшная колдунья - смертна, кто знает, до чего могут расхрабриться их соседи.
- Так что придется сниматься сразу же, как добудешь телегу, - она тяжело вздохнула. Покидать дом, в котором было худо-бедно, но уютно, да еще в таком состоянии... - Я смогу ехать, лежа внутри. Только сначала вынеси из этого дома все ценное, что нам пригодится.
Она встретила взгляд Гаэхель и усмехнулась:
- Разумеется, ты его уже обыскала. Мне не жалко, поверь, - Черная Баронесса коснулась здоровыми пальцами подлокотника. - Я никогда не любила это место.

***
Теплая медвежья шкура, снятая со стены - охотничий отцовский трофей, - устлала дно старой разбитой телеги. Уцелевшие остатки одежды, одеяла, вино, травы, столовые приборы, которые можно было толкнуть в городе - все распихали в пару мешков и погрузили туда же.
Сама некромантка кое-как затолкалась следом, с трудом и жалобами пытаясь разместиться поудобнее. Искалеченное тело ныло от холода и вспыхивало болью от каждого неосторожного движения.
Но по крайней мере, она была жива. И помирать не собиралась. И, что бы ни говорила, а советы Гаэхель к сведению приняла: Дом Змея был единственным союзником, и пренебрегать им не стоило.
- Поехали что ли... - мрачно пробормотала она, щурясь из-под вуали и капюшона на восходящее солнце.

Это было далеко не самое комфортное путешествие в ее жизни. Телега скрипела и тряслась, как издыхающий демон, уставшая лошадь фыркала, медвежья шкура, служившая подстилкой, немилосердно воняла. Гаэхель помалкивала, снадобье, которое приняла Черная Баронесса, навевало сон, и постепенно некромантка ухитрилась-таки задремать, завернувшись в покрывало почти с головой.

***
- Я хочу кое с кем тебя познакомить, Саския.
Обычно этот отцовский тон ничего хорошего не предвещал - она уже успела выучить все его интонации. Данная означала: "веди себя прилично, не заставляй меня краснеть и постарайся произвести хорошее впечатление".
Эта интонация бесила ее больше всех прочих.
Одетая в нежное кремовое платье, юная баронесса во все глаза уставилась на человека, стоявшего рядом с отцом. Он был высок и стар - длинная борода его почти достигала пояса и была абсолютно седой. Его скромные черные одежды можно было бы назвать почти аскетичными - но носил он их с достоинством и гордостью, будто королевскую мантию. Узловатые пальцы сжимали маленькие жемчужные четки, украшенные серебряной лунницей.
Неужели опять нашел церковного учителя, что наставит беспокойную дочь на путь истинный?
Тринадцатилетняя наследница барона с ненавистью подняла глаза на лицо новоявленного наставника - и застыла на долю мгновения.
Вокруг царил яркий, безмятежный день, солнце вливало в покои медовые лучи, наполняло воздух ароматами цветущей сирени и почти слепило - но в глазах незнакомца плыла бесконечная ночь. Бездонная и черная. Затягивающая. Вкрадчивая.
Такая же мягкая и успокаивающая, как и улыбка старика.
- Это брат Теобальд из Дю-Латур...

***
Ее разбудили голоса, и Саския не сразу поняла, где находится, и что происходит. Телега стояла, лошадь нервно фыркала, а Гаэхель разговаривала с кем-то.
- ...ищем пропавших ребятишек. Уже несколько дней как сгинули в лесах, бедняги...
Некромантка замерла, затаилась на дне повозки, как спрятавшийся зверь. Мысли лихорадочно взвихрились в голове. Зачем убийца остановилась? Хочет выдать ее крестьянам? Все-таки решилась избавиться от неудобной подопечной?
Она об этом пожалеет. Как и незадачливые искатели пропавших.
Шаги. Преследователи направились к телеге, чтобы откинуть полог.
У нее было мало сил, и те, что были, она берегла и накапливала все эти три дня - но сейчас жалеть не стоило. Саския собралась, забыв о боли и готовая выплюнуть в нападавших зелено-синее пламя, неугасимое, пожиравшее чужую плоть, как обычный огонь - сухие дрова...
Но вместо этого...
— Руки прочь!

Крики. Отчетливый, ни с чем не сравнимый звук, когда лезвие входит в тело. Хрипы. Стук тяжелого упавшего тела. Судорожные вдохи, короткие удары конвульсий.
Саския с трудом поднялась, осторожно, дрожащими от усталости пальцами свободной руки откинула полог. Собранная магия все еще бурлила в ней, и удержать ее было так же сложно, как и лучнику - уже натянутую тетиву.
Трое мужчин валялись возле повозки, а Гаэхель вытирала окровавленное лезвие.

Некромантке хватило нескольких секунд, чтобы понять, что произошло.
- Хороший... яд... - хрипло похвалила она, переводя взгляд с одного тела на другое.
Так значит, Гаэхель все же не предала. И убивает она очень быстро и четко. Рука не дрожит, сомнений не возникает.
- Достаточно жестокая смерть... тебе не кажется? - усмехнулась колдунья, припомнив, как смотрела на не Змея после ее ритуала с могилой и юными влюбленными. - Но что будет, когда найдут и эти тела?..
Разумеется, будет лучше, если их не найдут никогда.
- Перетащи-ка их на обочину...

Упавшие тела вновь дернулись - на этот раз уже не в агонии. Тлен стремительно поглощал их, плоть распадалась, затронутая некромантским разложением. За несколько минут убитые истлели до неузнаваемости, до сухих, ломких, голых костей в обрывках одежды - только незамысловатое оружие валялось на пыльной дороге.
Еще одно усилие - на лбу Саскии выступили капли пота, - и земля сама приняла останки, проглотив их, словно голодный - кусок хлеба. Взрытая почва затянулась маленькими круглыми листками мокрицы.
Еще одна безымянная могила. Вторая за эти несколько дней.
Некромантка, обессилев, вновь откинулась на шкуры. Губы ее побелели.
- Если тебя не интересует их оружие - поехали...

***
— Здесь вообще проходят городские патрули?
Саския не спала и вновь открыла глаза, услышав вопрос Гаэхель. Телега снова тряслась по дороге, и больше ее никто не останавливал.
- Рон-дю-Буш? - она сипло усмехнулась. - Куда скорее мы встретим здесь странствующих жрецов, чем стражников. Их тут как грязи, - она попыталась повернуться поудобнее, но удобных мест здесь не было. - Но на въезде в город досмотрят, конечно. У тебя уже есть легенда?..

Отредактировано Ския (29.05.2022 14:18)

Что убийца, что некромант - обучение всегда начиналось с того, чтобы расчеловечить жертву, отринуть любые эмоции по отношению к ней. В случае с Саскией это было легко: юная баронесса с раннего детства не испытывала ни сочувствия, ни жалости  - Теобальд называл это особенностями ее психики и говорил, что это одно из лучших качеств для будущей темной колдуньи.
Но Гаэхель воспитывала улица, а уличные законы обучают совсем иначе. Там, где рафинированная аристократка стремилась сделать все аккуратно и чисто, убийца стремилась к тому, чтобы все прошло быстро. И возможно сейчас именно скорость была для них важнее.

— Как ты относишься к жрецам?
Саския чуть приотдернула полог, чтобы посмотреть на медленно, тряско проплывавшие снаружи поля, где постепенно наливался под солнцем будущий урожай.
- С детства ими наелась, - проворчала она, сощурилась на солнечный свет и осторожно отползла обратно в тень, отбрасываемую пологом. - Отец очень хотел видеть рядом набожную и смиренную дочь, так что нанимал мне учителей одного за другим. Но последний жрец, явившийся в наш дом, оказался некромантом...
Она умолкла, переводя дыхание и размышляя. Сами они в Теобальде черного мага не распознали, как не распознал и никто из иных посетителей замка де Энваль. Но распознают ли ее саму служители Луны? При беглом взгляде - вряд ли, к тому же сейчас на нее и беглый-то взгляд кидать никто особо не захочет, не говоря уже о том, чтобы присматриваться внимательнее. Но если контакт затянется - могут и узнать.
- Я бы не рисковала... - обронила она, наконец. - Я не знаю, как подействует на меня магия Луны. К тому же у нас нет подходящих ответов на возможные вопросы, а эти умники обожают ими сыпать. Езжай дальше...
Группа путников, почти одинаковых из-за дорожной пыли и яркого солнца, проплыла мимо, и Черная Баронесса постаралась стать как можно более незаметной и неподвижной.

На привал, необходимый, чтобы передохнули все трое - и лошадь, и возница, и пассажирка, - остановились уже ближе к вечеру, свернув с дороги под защиту небольшой рощицы. Пока Гаэхель разжигала огонь и обихаживала лошадь, Саския медленно, с паузами, словно преодолевая действительно сложное препятствие, пыталась напиться воды, не разлив при этом половину фляги. Правая рука слушалась ее будто бы уже совсем неплохо, но пальцы левой до сих пор дрожали и не сгибались под бинтами.
- ...сучья хрень... - выругалась она совершенно неподобающим дочери барона образом, когда тонкая струйка все же неприятно промочила ворот платья. Ткань противно прилипла к поврежденной коже на шее и груди, но эта боль была уже вполне переносима.
Она была еще и голодна, но достаточно было представить, каких усилий будет стоить ей незамысловатый ужин, как голод сразу отступал.

- Лунных дорог вам, путники.
Саския замерла с флягой у рта, Гаэхель - чуть поодаль. Человек вышел к их крохотному лагерю бесшумно и ловко, как и ходит привычный к перелескам и полям странник.
Он был уже немолод - наверняка разменял десятков пять лет. Борода и волосы некогда были каштановыми, теперь обильно присыпанными сединой и слегка обросшими после давней стрижки. Удобная и неприметная одежда, длинный и прочный дорожный посох, съемный капюшон. И красивый, сверкающий даже в тусклом свете медальон в виде луны, висевший на шее, на видном месте.
- Только беса помяни... - едва слышно прошептала баронесса, не двигаясь с места.
К их костру и в самом деле принесло лунного жреца.
И что делать? Убить его? Но что если он здесь не один? Хватит ли у Гаэхель сноровки по-тихому прирезать старика, а у нее самой - спрятать тело? К тому же убить жреца - далеко не то же самое, что заколоть крестьян: его магия может оказаться достаточно сильной для них обеих.
- Не бойтесь меня, - старик примирительно улыбнулся, поднял раскрытые ладони. Жест мирный, но любой маг знает, как легко превратить его в атакующий. Улыбка у него была искренней, слегка щербатой с одного краю, собирающей многочисленные морщинки в уголках темных глаз. - Я просто хотел попросить места у вашего костра, не более. Взамен помогу обустроиться, и лошадку почистить, коли желаете... Мое имя Перифан, я странствующий жрец, - длинные, ловкие пальцы коснулись лунного амулета на шее. - Да благословит Она ваш путь.
Внимательный взгляд остановился на завернутой в вуаль Черной Баронессе. Ее скрюченная, неловкая поза и забинтованные руки, которыми она судорожно сжимала флягу, говорили о ее состоянии красноречивее слов.
- Луна благая, да вам вправду помощь бы не помешала...
По мнению Саскии, им не помешало бы прирезать болтливого брата Перифана, да поскорее, но рисковать она не хотела. Лишь скосила глаза на Гаэхель.

Что она делает? Она с ума сошла?!
Саския смотрела на убийцу из-под вуали, не веря глазам и ушам. Та действительно собиралась рисковать настолько, чтобы оставлять жреца возле некромантки? Или это уловка, призванная заставить старика расслабиться, чтобы уже после вогнать нож ему в шею? При нем нет оружия, кроме дорожного посоха - это ловушка, или он так полагается на свою магию?

Следовало признать: набожную скромницу Гаэхель играла весьма убедительно. Сказывалось воспитание в церковном приюте - и глазки в пол, и ручки кротко сложены, и голос сладкий, как мед. Саския и сама так умела, и прежде это умение выручало ее не раз и не два - но сейчас, изуродованная пламенем и страдающая от боли, она ни за что не смогла бы провернуть подобное.
Впрочем, ей и не требовалось - ее роль была в ином, и ей почти не нужно было играть жертву, полубеспамятную от полученных ожогов. Поэтому она молчала и настороженно блестела зелеными глазами - правым, здоровым и левым, почти лишенным брови и ресниц.

На брата Перифана прочувствованная речь Гаэхель также произвела впечатления.
- Из Рон-дю-Бушского приюта? - он даже подался вперед. - Дитя! Да я же часто там бываю, обучаю будущих юных послушников... Брат Натаниэль суров, но отходчив, если бы ты поговорила с ним, он непременно выслушал бы тебя... Я непременно расскажу ему о тебе и о твоем раскаянии, сестра: Луна учит прощать прошлые обиды...
Голос жреца, размеренный, спокойный, на удивление эмоциональный, звучал мягко, словно молитва. Даже разговаривая, брат Перифан ни минуту не сидел без дела: развязал свой дорожный мешок, добавил к их скромному столу немного сыра и вареных яиц, кивком предложив эту немудреную еду Гаэхель. Тщательно вымыл руки из баклажки, не жалея воды, плеснул на них резко пахнущей жидкости из маленького флакона - по запаху Саския узнала обеззараживающее средство на основе спирта, которым нередко пользовалась и сама в своих опытах.

Затем подошел к ней, присел рядом - темная фигура почти заслонила свет от костра, - осторожно потянулся к вуали, скрывавшей ее лицо:
- Позволь, милая, - проговорил он успокаивающе, будто говорил не с ребенком даже, а с тяжело раненым зверем. В этом он, в общем-то, недалеко ушел от истины. - Ну-ну... ничего страшного, я только взгляну.
Все еще в смятении и не зная, что именно солгать, Черная Баронесса взглянула через его плечо на спокойную Гаэхель, и в ответном взгляде убийцы ей почудилась насмешка. Она крепче, до боли, стиснула зубы и промолчала, когда брат Перифан откинул вуаль и аккуратно, не касаясь пальцами, осмотрел жуткие ожоги, замирая на несколько мгновений возле самых серьезных повреждений.
- Удивительно повезло, не задело глаза... и ткани регенерировали неплохо... наша добрая сестра явно знала, что делала, - он не оглянулся на Гаэхель, но улыбнулся, снова показав свою идиотскую щербинку слева, делавшую его образ слегка нелепым. - Как будто здесь поработали магией...
Саския затаила дыхание, не смотря ему в глаза. Если он догадается о некромантии - остается лишь убить его. Сразу же, не мешкая...
Теплые, шершавые пальцы осторожно коснулись ее здоровой, но все равно холодной руки, и колдунья вздрогнула. Жрец смотрел прямо на нее.
- Я не стану спрашивать, как это произошло, дитя мое. Все мы в руках Луны, - он, словно котенка, погладил тыльную сторону ее ладони, - и она призывала нас помогать всем, нуждающимся в помощи. У меня есть немного такой хитрой травки, она поможет... Сейчас согрею воды.
Он неожиданно бодро встал и принялся возиться с котелком.

Как-то незаметно проходил вечер. Саския по-прежнему не двигалась с места и даже не шевелилась лишний раз, а за каждым движением жреца следила настороженно и почти враждебно.
Брата Перифана же это, казалось, и вовсе не смущало. Он шутил с Гаэхель, вспоминал каких-то общих знакомых из церковного приюта и с нескрываемой гордостью говорил о собственных воспитанниках (похвалы какой-то рыжей девчонке, самой талантливой по его словам, успели опротиветь некромантке уже через пять минут), рассказывал какие-то побасенки и случаи, происходившие с ним в пути. Умело и быстро приготовил отвар, процедил его, поставил кашицу остывать, забренчал какими-то собственными склянками. По легкому золотистому дрожанию воздуха Черная Баронесса догадывалась, что жрец щедро использует магию жизни, но не напрямую на ее пострадавшей коже, а при изготовлении мази.
Вдруг и это навредит ей?
- Когда ты намерена его... - едва слышно прошептала она Гаэхель, когда убийца, не прекращая улыбаться, будто самая любимая ее сестрица, подошла к "страдающей жертве" поправить одеяло.

Было ли милосердие глупостью, а желание оказать помощь всем страдающим, вне зависимости от их деяний - наивной недальновидностью?
С точки зрения и Гаэхель, и Саскии, похожих, несмотря на все свои препирательства - несомненно. С точки зрения истории - возможно. Но с точки зрения того счастливого случая, который привел к их костру брата Перифана, все происходящее было небывалой, несравненной удачей.
А от счастливого случая порой зависит множество жизней - и это было именно той основополагающей теорией, которой обучаются, или к которой в конце концов приходят все последователи Луны. Если бы скромный жрец не помог Черной Баронессе, или, тем более, объявил бы ее, раненую, врагом - кто знает, к чему это привело бы в дальнейшем, и было бы от этого миру лучше или хуже.

Мазь, которую он нанес на ее ожоги, - некромантка по-прежнему хранила глухое, непробиваемое молчание, и больше походила на напряженный кусок дерева, нежели на живого человека, - оказалась мягкой и прохладной, и жгучая боль, до сих пор терзавшая тело, понемногу начала отпускать.
"Чертов святоша..." - думала Саския, постепенно расслабляясь, когда старик отошел от нее, по-прежнему сохраняя на лице дружелюбную, ни на кого конкретно не направленную улыбку.
"Чертова Змея со своими идеями..." - еще успела подумать она, проваливаясь в глубокий сон.
Знакома ли ей была благодарность - про то даже Луна не ведала.

***
Огромному Рон-дю-Бушу не было дела до случайных путников. Столица, в которой сама баронесса де Энваль бывала лишь изредка, центр и средоточие веры и божественного лунного света, была по факту таким же громадным и равнодушным городом, как и любой другой, носивший подобный статус. Залитый утренним солнцем, он блестел сотнями шпилей и тысячами крыш, говорил, кричал, ругался и молился сотнями тысяч голосов, источал ароматы и зловоние, возвышенную надежду и беспросветную тоску, плел интриги и развенчивал мифы, возносил победителей и безжалостно уничтожал проигравших.

- Ты точно не хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко брату Натаниэлю? - в который раз спросил Перифан, сидя рядом с убийцей.
Беспокойные руки жреца и сейчас не оставались без дела: он ловко скрежетал маленьким ножом по деревянному бруску, выкраивая из него слегка кособокого дракона с поднятыми, расправленными крыльями.
Мази он дал впрок еще на несколько дней, и маленькая закрытая плошка покоилась в руках самой Саскии. Молчаливая баронесса напряженно следила за дорогой из-под вуали, чувствуя себя отдохнувшей настолько, чтобы ехать полусидя, опираясь о борта телеги.

Но когда повозка, подпрыгивая на брусчатке, подкатилась к воротам и увязла в небольшом столпотворении из желающих попасть в священный город, Саския легла обратно, безмолвно надеясь, что идиотский план Гаэхель сработает, и старик станет их пропуском.
- Трез! Как здоровье матушки? - брат Перифан заметно обрадовался одному из стражников, а тот посветлел мрачной физиономией при виде него.
- Твоими молитвами, брат, - он привычно осенил себя знаком Луны. - Эт ты с кем?
Его товарищ попытался заглянуть в телегу, сверяясь со списком допустимых для провоза товаров. Черная Баронесса замерла на дне повозки.
- Пациентка для лечебницы Возлюбленного епископа, - улыбнулся Перифан. - Ей, бедняжке, туго пришлось.
С Гаэхель некромантка заранее условилась, что на воротах вуаль снимет, но пересилить себя и все-таки сделать это оказалось намного сложнее. Но взгляд стражника скользнул по ее изуродованному лицу и лишенной волос голове, мужчину передернуло, и он поспешил вновь поднять глаза на жреца. Скользнул подозрительно по Гаэхель - сама набожная светловолосая невинность.
- Ладно уж, проезжай с Луной, брат...
Перифан в ответ осенил его благословением и ободряюще улыбнулся Саскии, пока они с грохотом вкатывались внутрь.

- В лечебнице вас и вправду примут без лишних вопросов. Избавят и от боли, и от тягостных дум, - он перевел взгляд с баронессы на убийцу. - Луна освещает всех...
Некромантка пошевелилась и впервые посмотрела ему в глаза. Ожидала увидеть насмешливое снисхождение или блаженную дурость - но наткнулась только на безмятежную, спокойную уверенность.
Этот человек и вправду верил в то, что говорил.
- Спасибо, брат... - впервые открыла она рот, чтобы поблагодарить его своим хриплым, каркающим голосом, и отрицательно, медленно покачала головой. - Ступай с Луной...
Ему она определенно светила больше, чем двоим отъявленным грешницам.

Отредактировано Ския (01.06.2022 14:35)