Третий ненавидел Хельдемор.
Третий ненавидел Солгард.
Третий ненавидел рынки.
Третий ненавидел неровные дороги.
Третий ненавидел ходить в своих дорогих ботинках на каблуках по грязным рынкам, где процветала свобода так называемого малого производителя и продавца.

Для кого-то он был мелким аристократом, который благодаря инвестициям со стороны своего обширнейшего рода стремительно захватывал всю свою отрасль. Для кого-то был женоубийцей, который ради прибыли и власти оказался способен отнять жизнь у женщины, с которой вступил в законный брак. Кто-то считал его просто самовлюбленным выскочкой, которому пока что везет. Кто-то глядел на его трость и обвинял аристократа в связи с нелегальными рынками.
Так вел себя каждый, кто ни разу не смотрел Арабэтту в глаза. Всякий, кто сделает это, начинал считать, что говорит со знающим свое дело предпринимателем, который не позволяет случайностям и эмоциям испортить дело и лишить всех своих наемных рабочих стабильного заработка, а следовательно и еды для их семей.
Впрочем, некоторые, даже после того, как пообщались с Арабэттом и "отрезвели", наслушавшись своих друзей, считали Винсента мошенником, который при помощи магии заставляет всех о себе думать хорошо.

В любом случае, Винсент не очень любил появляться там, где нет двуличных аристократов. Двуличные аристократы, в отличие от простых крестьян, лишь поулыбаются, а потом оклевещут тебя за спиной. Ну максимум найдут для тебя убийцу, что перережет тебе горло в постели. Это опасно, бесспорно. Но для Винсента куда опаснее были крестьяне - эти грязные стоящие по 12-14 часов люди и нелюди выражали свою злость в порче одежды и нападениях, и инвалидность и безоружность противника их никогда не смущала. Винсент не видел в них чести, а еще ему очень не нравилось пахнуть пометом после простой прогулки. А еще он не имел права спрятать свои волосы и пройти так, чтобы его не узнали - ничто так не позорит тебя, как попытка спрятаться от простого люда. Это бы точно значило, что ему есть, что скрывать. И соловей бы запел...

Если бы не необходимость иногда лично проверять склады и теплицы, он бы ни за что не вышел из своего тихого, уютного дома. Тем более в такую отвратительную погоду - дождь накрапывал предательски большими каплями. Зонт защищал Винсента, но идти было ужасно неудобно - даже несмотря на то, что зонт нес не он. Его раздражало, что его спутник не подстраивался идеально под и без того не быстрый темп хозяина.

Рынок жил своей обычной жизнью. Жизнью, которую Винсент старался игнорировать. Он проходил мимо каждого попрошайки, брезгливо вздрагивал от старушек, кладущих руки на его плечо, дабы поплакаться о своей доле, и даже радовался, что люди, когда он проходил мимо, учтиво замолкали, не предлагая ему свои безделицы. Он был очаровательным и участливым только для своих работников, остальных же смерял взглядом, вызывающим желание до блеска отдраивать каменную кладку улицы, дабы его аристократскому милордчеству не пришлось ходить по этой грязи.

Но не все были в курсе о том, с кем имеют дело. Были на рынках всегда существа безрассудные, необразованные, ненаказанные - бродячие животные.
Ой, простите.
Дети.
Дети сновали из угла в угол. Винсент слышал их крики тогда, когда ему рассказывали о том, как хорошо разрастается шалфей. Он слышал шлепанье их босых ног по лужам и тогда, когда ему докладывали о поставке очередной партии пробирок. И его, в общем-то, устраивало их только слышать.

Винсент уже возвращался домой, когда боль в ноге парализовала и не давала ступить ни шагу. Надо же, ему чуть больше сорока, и эта боль совершенно не собирается со временем утихать. Неужели дальше будет только хуже?
На счастье, здесь была лавочка. Винсенту учтиво подложили сложенную ткань, прежде чем он упал на лавку, выпрямляя раненную ногу. Вокруг туда-сюда сновали люди, и это Арабэтта только раздражало - на самом деле у него не было права сюда даже присаживаться. Унизительно так демонстрировать свою слабость. Так что, не посидев и пары минут, Винсент уперся тростью в землю и стал медленно приподниматься, отмахиваясь от помощи спутника с зонтиком.
- Ненормальная! - босой ребенок, держа в руках комок грязи, пронесся мимо него, ухватившись грязной рукой за край лавочки - для лучшего поворота. Пара капель мокрой земли оказалась на рукаве камзола. "Отвратительно."
Затем Винсент услышал шипение. Шипение настоящего кота. Того самого дворогого и никому ненужного кота. Затем Арабэтт увидел хвост и уши. А затем, почему-то, вполне человеческие ноги. Ребенок со звериными ушами, что вышел через какое-то время и оперся рукой на лавочку. Девочка хмурилась и продолжала шипеть, но с каждым мгновением все тише и тише. Винсент понял почему - одна ее нога оставляла кровавый след. Правая нога.

А затем шлепок. Комок грязи прилетел ей прямо в лицо. Несколько капель попало еще на рукав. На тот же самый, черт подери.
Мальчонка закричал.
- Два урода! - и скрылся за домом. Возмутительная дерзость. Винсент только и успел отдать приказ спутнику:
- Поймай и приведи сюда, - голос его был спокойный и, кажется, даже мягкий, но в его глазах не было ничего похожего на сочувствие. Охранник Винсента бросил зонт и сорвался с места, теряясь в потоке людей.

Третий снова рухнул на лавочку. Не было смысла вставать. Он потянулся за зонтиком, раскрыл его вновь и скрыл свою голову от дождя. Ему теперь нужно было только ждать. Он, конечно, постарался убрать грязь с рукава, но так стало только хуже. Это была дорогая ткань.
Девочка, стоящая рядом, небрежно стерла грязь с лица - и на только что очищенное место на рукаве капнуло еще несколько капель грязи.Все было безнадежно. Она была слишком близко.
Арабэтт поднял хмурый взгляд на ребенка. С каждой секундой дышать ей становилось все тяжелее. Затем она подогнула ногу.
- Сядь.
Большие глаза с ужасом и недоверием смотрят на аристократа. Ей бы надо бежать, но она прекрасно знает, что не может.
- Сядь, - похлопал рукой по лавке. Она была мокрой, но какая ей разница? Ее лицо было грязнее этой лавки.
Хромая, дошла до лавки. Уселась с большим трудом. С ее пятки капала кровь.  Кажется, она едва сдерживала слезы, но сидела, насупившись и глядя на людей. Поток постепенно замедлялся - здесь не было магазинчиков, но люди все равно ходили и ходили.  Редкое место для рынка - место для отдыха. Наверное как раз для аристократов вроде Винсента.

Какое-то время они провели в молчании. Третий пытался справится с брезгливостью, но постоянно посматривал на ногу. Он помнил эту боль. Его собственная правая нога напоминала ему о боли каждый день.
- Что произошло?
- Они хотели вбить мне гвозди в пятки, чтобы я никуда не ходила и умерла. - Винсент прекрасно понимал, откуда в детях такое желание. Она была полукровкой. И полукровкой-зверолюдом. Такой хвост и уши не спрятать от людей так легко. Особенно, если у тебя из одежды чья-та старая огромная рубашка, что тебе как платье. Хвост все равно предательски дергался. Сейчас - от боли.
- Ты его знаешь?
Девчонка утерла слезы рукой. Она очень старалась не плакать, но капли сами собой текли по щекам, пока она молчала, как рыба. Ответом было качание головой.

Охранник вернулся, таща за шкирку малолетнего преступника. Взоры оказалась обращены на Винсента. Как некстати. Аристократ посреди рынка сидит рядом с полукровкой, в то время как его спутник грубо удерживает беспризорника, что орет и просит о помощи. Но никто не подойдет - людское любопытство сильнее.
"Соловьи уже сочиняют новую песнь". Винсент тяжело вздохнул. Этого было не избежать. От них не спрятаться. Не на рынке.

Аристократ, скрывая боль, поднялся на ноги и подошел поближе. Но не так близко, чтобы хоть одна конечность животного его задела. Из этого можно было бы извлечь свою выгоду, но не поторопится ли он, если решит извлечь ее именно сейчас? Не опережает ли он свое время?
- По-твоему, к аристократам так позволено обращаться? - инвалид или нет, но мужчина возвышался над щенком, глядя ему прямо в глаза. Он бессовестно использовал свою магию, едва мальчишка сконцентрировался на нем - он внушал страх.
- Н-нет.
- А почему же ты себе такое позволил? Как ты, повтори еще раз, решил меня назвать?
- У-уродом. Но я ее назвал! Это она урод! - мальчик тыкнул пальцем. Девчонка, тем временем, подтянула к себе тряпку, на которой сидел Винсент, и прижимала ее к кровоточащей пятке.
- Ну да. Конечно же, - Винсент улыбнулся, - Что ж, я тебе объясню, что называть уродами даже полукровок неправильно, ибо ты от нее отличаешься только длиной позвоночника. Я понимаю, это в силу твоей необразованности, - Винсент подошел поближе и потрепал мальчишку за волосы, не прекращая легко и заботливо улыбаться - ему хотелось отмыть свою руку и тело в трех горячих ваннах.
- Я думаю, что тяжелая жизнь привела тебя к этому. Осуждать и ругать я тебя не буду. Надеюсь, что ты сам подумаешь о своем будущем и отправишься в прицерковный приют, - Винсент постарался магией вложить эту идею в чужую голову. Черт подери, теперь придется потратиться на благотворительный вклад в приют. Будто бы других забот у него нет.
Кивок хозяина - и охранник отпускает ребенка, который испуганно уходит, а затем и убегает прочь. Жизнь рынка продолжается - для них концерт закончился в тот миг, как в диалоге перестали принимать участие люди, и осталось только одно недоживотное. С раненой правой ногой.

Она не могла идти сама. Охранник нес ее на руках, то и дело поглядывая на то, как странно черные волосы переходят в черные мохнатые уши. Винсент с недовольством нес зонт над охранником и его поклажей, думая о том, что полукровку он вполне мог бросить и не встретил бы никакого общественного осуждения. Их не любил никто, кроме некоторых мечтающих о равенстве, но их было так мало, что надеется на то, что они улучшат восприятие Арабэтта людьми было глупо.
Все дело в правой ноге. Да, именно в ней. Она ныла у Винсента вплоть до того момента, как они дошли до экипажа, где он мог сесть. Она ныла и тогда, когда они ехали, и каждая тряска на каждой бугре тропы вызывала боль.
Котенок был рядом. Он морщился также. Но старался не плакать.
- Тебя как зовут?
Аристократ очнулся. Поймал себя на том, что слишком сильно сжимает больное бедро. И что посторонний это увидел - увидел его боль.
- Вас. Арабэтт Винсент III.
- София.