Глубокий, едва ли позволяющий собраться с мыслями вздох – Карбьер принимает невеселое настроение из рук сестры подобно бокалу вина, приправленного ядом, который злой горечью оседает на кончике языка. Им обоим здесь не нравится. Они оба не покинут этих мест, пока не получат ответы на все свои вопросы.

Эта обстановка кажется бывшему интригану до боли знакомой.

Воздух в помещении тяжелый, спертый, накаленный от огня свечей и недобрых искр, что пляшут в глазах присутствующих. Его нехватка кажется почти критической, но видимого беспокойства на этот счет никто не выказывает, и Карбьер ощущает себя настоящим параноиком – ему-то этот трижды проклятый воздух не нужен уже добрых полвека. Чего они вообще ожидали, ступив на порог этого дома?

В темноте Карбьер видит ничуть не хуже полноправных хозяев подземья. Взгляд его раз за разом возвращается к лицам родственниц своего верного друга, напоминая скорее не мазки, а колкие удары, но не может проникнуть в чужие глаза до тех пор, пока к вампиру не обратятся лично – таков этикет, а он одинаков везде. Выглядел, разве что, так же театрально и вычурно, как и всё вокруг: от натянуто-вежливых улыбок до отравленных блюд на золотых подносах. А ведь истинные аристократы терпеть не могут золото.

Тихие всхлипы, что должны были бы вызывать жалость у присутствующих, оборачиваются каплями, каждая из которых может стать последней в чаше терпения гостей благородного дома Баэвиир.

Звук чужих голосов, отзываясь болью в висках, едва не заставляет поморщиться – Карбьер становился жутко раздражительным, когда не имел возможности нормально питаться каждый день. Будто бы в насмешку, тарелка его была наполнена до самых краев, а бокал вина, единственное, к чему он мог не испытать отвращения, сделан из серебра. Всё что в силах вампира, чтобы не обидеть "радушных" хозяев, так это сослаться на ужасное самочувствие, которое преследовало его в подземном царстве по пятам – для человека неприспособленного это совсем не удивительно. Более того, это даже не ложь.

Имея возможность не беспокоиться о смертельно опасных лучах солнца, Карбьер, тем не менее, готов поклясться, что на поверхности чувствовал себя в стократ лучше. Хотя бы потому, что стены там не давят, как давят стены холодной и сырой могилы. Аналогия до того очевидная, что становится тошно.

В разговорах имя вампира не упоминается ни разу, и он с удовольствием использует свое право молчать, со стороны наблюдая за словесными баталиями двух диаметрально противоположных в своих намерениях женщин. Карбьер с едва различимым сочувствием косится в сторону Аунара – некроманту везло на крайне властных и жестоких особ в своем окружении – но тут же пытается отыскать взглядом настенные часы. Времени до вечера оставалось не так уж и много, как могло показаться.

И ему требуется добраться до комнаты в этот срок, если никто не хочет, чтобы в доме оказался один(?) обескровленный труп.

Соблюдая все должные приличия, темный эльф помолился вместе со всеми согласно обряду, причем вполне искренне, ведь его отец, несмотря на всю свою строгость и суровость, был куда достойнее женской половины семьи, не считая разве что его брата, отпетого негодяя и лжеца. Неужто в мать пошел? Коли так, то Аунар весь вышел в отца, чей гроб сейчас словно бы взирал на него с немым укором и служил своего рода мрачным предзнаменованием. Сходство сына с отцом, которого могла бы ждать точно та же участь – внезапная, неожиданная кончина явно было весьма неуютным. Правду о смерти отца он, скорее всего, никогда уже не узнает, но было резонным предположить, что глава семейства вполне мог бы прожить подольше, вот только доказательств этого мрачного предположения у Аунара не было и быть не могло.

Внимательно выслушав мать, он медленно, понимающе кивнул. Ожидать чего-то иного было бы глупо, Аунара ведь разыскали вовсе не затем, чтобы торжественно поставить во главе семьи. Нет, чушь какая. Темный эльф только удивился, что на этот раз с ним были честны, ведь завещание можно было оспорить или даже слегка изменить в удобную для семьи сторону, чтобы не тратить силы и ресурсы на поиски беглеца, которого и в живых-то уже может не быть. Впрочем, в случае невозможности его разыскать или хоть какого-то подтверждения его безвременной кончины они бы обязательно выкрутились. Демоны и преисподняя, ну вот зачем он вообще вернулся? Но, что сделано то сделано, раз уж теперь он здесь, то придется играть в этой треклятой пьесе до конца. Только вот как бы пьеса не стала трагедией.

– Просьба ваша понятна и ясна, многоуважаемая матушка, и я с ней согласен, иными словами я готов передать наследство моей дорогой сестре, но с двумя условиями. – Аунар выдержал короткую паузу, делая небольшой глоток из своего бокала, не то смакуя вино, не то размышляя. – Во-первых, я хочу правды и справедливости, ведь меня гнусно оболгали, как вам известно. Ну а во-вторых, я бы хотел взять одну вещь в память о нашем славном доме, о вас и об отце, а именно – его меч. К сожалению, жизнь на поверхности действительно изменила меня, и сразу после суда я вас покину.

К вашей нескрываемой радости, хотел было добавить мужчина, но сдержался, вместо этого изобразив вежливую, хотя и натянутую улыбку. Торг здесь был совершенно нелеп и решительно не к месту, но вот так запросто взять и отдать наследство все еще богатого, влиятельного эльфийского дома целиком, со всеми и вся сестре за просто так было в высшей мере противоестественно. Просьба была чистой формальностью, и все-таки его спросили. Следовательно, играть нужно было до конца, изложив свои скромные условия. Безусловно, отцовский меч был великолепным произведением искусства, да и к тому же прекрасным оружием, но по закону он и так уже был в его собственности.

– А теперь нам пора, лучше прийти на суд чуть пораньше, это будет хорошим тоном.– Сказано было учтиво, но не допускающим возражений тоном, после чего Аунар встал из-за стола и отвесил церемониальный прощальный поклон гробу своего отца. – И да упокоится глава семьи с миром.

Нетрудно было догадаться, что Керастес, мягко говоря, будет не в восторге от такого решения – отдать все богатства семьи, все имущество и всю власть какой-то там сестре, так подозрительно удобно и так неожиданно объявившейся в самый нужный, критический момент. Лучше ведь и не придумать, да уж, и план был просто идеален. Его мать и сестра знали, что он не сможет и не захочет принять на себя бразды правления, но Аунар был почти полностью уверен, что если бы он вдруг все же захотел возглавить дом вопреки просьбе, то за очередным скорбным столом и поминальным обрядом стоял бы уже его гроб.

Не имей за спиною многолетнего опыта и отстраненность, присущую любому мертвецу, Карбьер явно бы не сумел удержать прежнюю маску равнодушия. Вот так просто? Спокойное согласие Аунара становится неожиданностью для всех, кто находился в обеденной зале: и для вампира, и для жены некроманта, и для его матери с сестрой. Должно быть, виновнику торжества забавно наблюдать за тем, как повытягивались их лица. Чего уж там, Карбьер и сам был готов расхохотаться, не будь этот смех чрезмерно нервным.

С языка так и норовит сорваться циничное цыканье – продешевил.

Он медлит, прежде чем обернуться в сторону сестры. Её реакция вызывала довольно справедливые опасения, и как только глаза цвета малахита встречают пылающий янтарь взгляда Керастес, Карбьер находит подтверждение своим мыслям. Нехорошо, очень нехорошо – назревает самый настоящий скандал. Скандал совершенно не поспособствует тому, чтобы мирно покинуть подземье. Как минимум, в полном составе.

Карбьер слегка приподнимает ладонь, призывая сестру держать себя в руках. Понимает, что это абсолютно бессмысленно, особенно когда красавица-эльфийка подходит к своему брату явно не затем, чтобы дружески похлопать того по плечу. Вампир и сам воздухом подавился, когда та заявила, что закрепить союз непременно нужно здесь и сейчас. Фатальная ошибка и щелкнувший оружейный затвор одновременно.

Обреченный вздох – Карбьер понимает, что ничего не успевает предпринять. Только обратный отсчет набатом давно замолкшего сердца стучит в висках.

Три. Два…

Подумать, будто бы он успеет досчитать до нуля, значит хорошо польстить Керастес. Однако не проходит и полсекунды, как Карбьер вскакивает следом за ней, чтобы не дать ситуации выйти из-под контроля. Больше, чем это произошло на данный момент.

- Керастес – Довольно жестко произносит вампир, когда его рука перехватывает руку сестры на уровне локтя – Разве это поведение достойное супруги законного наследника дома Баэвиир? Разве так решают вопросы люди, которые не желают развязать очередную склоку, ровно за минуту до того, как всё могло бы разрешиться миром?

Это попытка потянуть время, дать ей прийти в себя прежде точки невозврата.

- Кажется, нам всем необходимо разойтись в разные стороны, хотя бы на ближайшие до заседания часы. Аунар? Не мог бы ты… - Договорить не успевает. В нос ударяет пряный запах свежей крови, и Карбьер задыхается, резко отшатываясь от сцепившихся женщин. Голод. Чувство голода пронизывает, заставляя картинку перед глазами поплыть. Приходится закрыть лицо носовым платком, изойтись удушливым кашлем, прежде чем процедить сквозь зубы – Прекратите. Это. Немедленно. Не перед лицом покойного, о благополучии которого вы читали молитвы не далее, как полчаса назад. Имейте честь и благоразумие, ради всего святого!

В его голосе читается искренне возмущение церковника, что лично отпел бывшего главу семьи. Фарс, необходимый для того, чтобы немедленно покинуть столовую. Карбьер содрогается всем телом, тяжело упираясь рукой в спинку стула, и снова кашляет.

Его ложь складывается до одури откровенной.

- Прошу прощения, но я вынужден просить своих спутников сопроводить меня до покоев. Большего оскорбления умершему нанести сложно, и я, более всех сопереживая ему, не могу выдержать этой муки. Нам не стоит пересекаться раньше, чем придет нужда покинуть стены этого гостеприимного дома.

Наконец, он поднимает взгляд на друга и сестру, давая понять – в комнате их ожидает серьезный разговор.

Аунар молча садится в кресло со смешанным выражением на лице, стоически выслушивая тираду жены. Она не шутит, и выбор, который она ему предоставила был по сути ультиматумом – либо она, либо его семья. Третьего просто не дано, и ни о каком мирном, спокойном решении речи тоже быть не могло. Именно поэтому мужчина вдруг вскакивает с кресла, поднимает за ножки великолепный образчик эльфийских мастеров и, разразившись проклятиями, с ненавистью кидает ни в чем не повинное кресло в стену, разломав его просто вдребезги. От грохота в комнату даже заглянул слуга, но увидев, что это развлекается Аунар, едва заметно пожал плечами и удалился. Ломать мебель – фамильная черта благородного дома Баэвиир, и к ней уже давно все привыкли. Следом за креслом в стенку полетел столик, относительно простой, но тоже ни в чем не повинный. Слуга тот очень благоразумно и вовремя ретировался, не то рисковал тоже быть переломанным о стену, до того сильной была ярость обычно сдержанного, рассудительного темного эльфа, который бы и подвернувшегося под руки бедолагу попросту схватил бы за ноги, да укокошил об угол.

Карбьеру и Керастес всего однажды доводилось видеть такую ярость – это было еще тогда, когда жену по ее же собственной глупости похитили какие-то пираты-недоноски. Тогда он вырезал изрядную их часть, остальных прикончил лютующий на корабле огонь, да и Карбьер тоже внес свою лепту. Но сейчас дело было совсем иное, сейчас это был его собственный народ, отчий дом и, что горше всего – семья. Правых тут не было, невинных тоже, а верного решения попросту не существовало. Что бы он ни сделал, какое бы решение ни принял – он будет жалеть об этом, вероятно даже всю жизнь, но это лишь в том случае, если им каким-то чудом удастся выжить в сложившейся ситуации, весьма непростой.

Выпустив пар и усевшись прямо на пол у стены, он бросил угрюмый взгляд на успокаивавшего жену Карбьера при помощи особых вампирских чар. Нет, теперь он почти уверен, что отца эти мегеры уложили в гроб куда раньше времени, все складывалось именно так. Значит, и выбор принять будет легче, принимая во внимание этот весьма неприятный, скорбный факт. Решение Аунар уже принял со свойственным ему фатализмом, твердо решив, что это будет правильным, что здесь он поступает верно, иного ему попросту не оставалось. Сомнения и колебания были неуместны, более того – смертельно опасны. Не ему взывать к чести, морали, достоинству, ведь по отношению к нему ничего похожего не проявляли. Матери на него было плевать, сестра видела только выгоду и была полна алчности, так зачем ему терзать себя глупыми, ненужными сомнениями и проявлять несвойственное этому дому благородство? Он точно был весь в отца, и все те положительные качества, что имел тоже перенял от него.

– Убить кого-то у нас и не выйдет даже при всем желании, – мрачно буркнул некромант, уже не ищущий взглядом, что еще такого бы запустить в стену. – Да и суд будет теперь явно не в мою пользу. Впрочем, он в любом случае был бы не в мою пользу, учитывая оказанный нам издевательский прием. Я всецело разделяю чувства моей дорогой жены и сожалею лишь о том, что вообще привел вас сюда. Но, раз уж мы трое здесь, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы вытащить нас отсюда.

Попытаться подойти к Керастес и успокоить ее было такой же отличной идеей как и пытаться потушить бушевавшее пламя ведром со спиртом, уж слишком хорошо он знал ее с этой стороны. Омерзительное, гадкое чувство, что он снова едва не предал свою женщину, пусть даже ради спокойствия и высшей цели, пусть даже ради их безопасности. Она не упустила случая отпустить ядовитую шутку о том, что сам Аунар явно не тем местом думает, не понимая при этом, что в иных случаях можно было бы и быть сдержаннее. Но вот если посмотреть это с иной стороны, разве он бы повел себя иначе? Да он бы глотку перегрыз любому, кто бросил бы на нее сальный взгляд, не говоря уже про такой интимный и близкий обряд бракосочетания. Мог ли он винить, злиться на нее? Нет, нет и еще раз нет. В этом они были до странного похожи.

- О том я и говорю. Наше плачевное положение усугубляется ещё и тем, что противостоят нам женщины коварные, жестокие и очень умные. В противном случае, стали бы с нами церемониться, возводить в абсолют этот спектакль показного радушия и поддевок, проигнорировать которые может либо глупец, либо человек крайне несдержанный. Я абсолютно не буду удивлен, если всё это было подстроено, высчитано до самых незначительных мелочей. Люди, близкие к власти, не выживают, если не используют такие методы – Его голос, вновь тихий и спокойный, предательски дрогнул в тот момент, когда Аунар разбивает наверняка очень дорогое кресло об стену. Только щепки и куски разодранной ткани остаются от некогда изящной мебели, павшей невинной жертвой чужой ярости. Карбьер поворачивает к некроманту голову, хмурит брови, но ничего не говорит. У всех свои способы бороться с гневом, и избранный Аунаром был не самым худшим. По крайней мере, не приносил так много проблем, как нападение на Мар’Алтэсс.

Аргументы, которые приводит сестра, кажутся довольно убедительными, но вампир всё же спешит внести небольшое уточнение:

- Разве завещание уже вступило в свою законную силу? Да, Аунар законный наследник своего отца, де юре и де факто, однако же то самое соблюдение всех законов нужно не только его матери и сестре.

Отведший на некоторое время взгляд, Карбьер вновь смотрит на Керастес и, когда изменения в её облике уже не кажутся игрой тени и света, негромко чертыхается. Вот же… безумная женщина!

Память о том, чем закончилось для неё одно из последних перевоплощений, всё ещё свежа, и уже самому вампиру приходится сдерживаться, чтобы не запустить в стену чем-нибудь тяжелым. Они условились, что это – самая крайняя из мер, к которой она могла прибегнуть, ведь лоза была уже катастрофически близко к шее, уже опутывала её легкие, не давая свободно вздохнуть. Но, верно, беспокоило это вовсе не обладательницу золотых татуировок.

- Знаешь, я начинаю понимать, почему ты никогда не делишься своими планами – С глухим раздражением цедит Карбьер, опускаясь на кровать и пряча лицо в ладонях. Предупреди она их заранее и, быть может, не было бы всего этого концерта. Нет, скорее всего Керастес оказалась бы заперта в своей комнате до самого заседания, чтобы не было и малейшей возможности провернуть что-то подобное. Карбьер не сомневался – в этом вопросе они с Аунаром окажутся солидарны.

Он поднимает голову, со скепсисов взирая на стремительно менявшуюся внешне сестру.

- Как ты себе это представляешь? В этом доме я не более чем нежеланный гость, в довесок к преступнику и его женушке – Он вздыхает, кажется, в сотый раз за прошедшие пару часов и поджимает губы – Хорошо. Как будто бы у меня есть выбор. И, да, нет у меня никакого морального права тебе указывать. Я не смею взывать к твоему благоразумию, как делал это уже множество раз до этого, но всё же попрошу иметь в виду: в этот раз я не смогу облегчить твою лихорадку. Не смогу, просто потому что понятия не имею как. Не смогу, потому что ты молчишь.

Резкое движение – Карбьер поднимается с кровати и привычным жестом приглаживает волосы, прежде чем приблизиться к двери. Он ожидает, что Аунар последует за ним, а потому не оборачивается. Сейчас поведение сестры казалось ему истинно безрассудным, но устраивать ей очередную лекцию на этот счет вампир больше не собирался. Раздражение в нем сталкивается с необъяснимым чувством огорчения и растекается по сердцу вязкой смолой.

Не время для обид.

Слова жены подействовали не просто отрезвляюще, они еще больше укрепили его угрюмую решимость – теперь Аунар уже не сомневался в правильности своих действий, ведь Керастес была права, тысячу раз права. Что это за мать такая, которая не удосужилась даже попытаться помочь ему, защитить его от вопиющей несправедливости и суровых обвинений? Будь он более покладистым, будь он тем наивным простачком, которого в нем видели все, то его бы попросту казнили бы еще одиннадцать лет назад, а родная мать и пальцем бы не пошевелила, чтобы этому помешать. Темный эльф скрипнул стиснутыми зубами, до хруста сжимая кулаки. Нет. Ничего здесь нет, ни чести, ни совести, ни достоинства, ни благородства – только хитроумные интриги, алчность, борьба за дурацкую власть. И все же даже несмотря на все это он окажется выше, он не будет проливать кровь понапрасну, нет – темный эльф поступит иначе, но закономерное возмездие будет едва ли не суровее смерти.

Теперь он понимал, что любил его только отец, ведь именно ему он благодарен всему тому, что знает и умеет, даром что разум отца был всегда опутан чарами матери, вольно или невольно. Возможно, не ударься он тогда в бега, в конечном итоге удалось бы докопаться до истины и Аунар доказал бы, что невиновен, что дуэль была честной и что его гнусно оболгали, не только разрушив все достижения и уничтожив дело всей жизни, но и подведя под меч палача. Шанс тогда был, однако он уже не верил никому и потому-то он сбежал, ослепленный яростью от гнусной лжи, несправедливости и лицемерия. Теперь ситуация повторялась, только на кону была не только его жизнь, но еще и жизнь жены и дорогого друга. Ни того, ни другого здесь, среди своего народа у него никогда не было, даже отчий дом казался теперь мрачной тюрьмой, в котором он уже был чужим. Уста любовниц и подруг были сладки, но за сладостью прятался яд; друзья были веселы и добродушны, но за спиной уже заносили зазубренные кинжалы; собственный дом казался нерушимой крепостью, надежной и уютной, но в нем плелись омерзительные интриги и строились мерзкие планы.

Слова жены про “нажраться дешевого крепкого пойла” Аунар встретил с кривой ухмылкой. Благородная леди явно знает, что ему сейчас нужно больше всего, и они обязательно так и поступят, едва выберутся отсюда. Ну а пока он идет к управляющему, чтобы распорядится принести свежее платье для сестры, да покрасивее, ведь она будет сопровождать его в суде, и заодно принести церемониальную рясу для него, подчеркивая тем самым значимость происходящего. Еще он подчеркнул, что платье сестре принесет лично он, и никто другой. Если в доме и поползут странные слухи про неожиданную вспышку ярости недавно прибывшего наследника, то ее точно спишут на “неподобающее” поведение его спутницы. По крайней мере, темный эльф старался, чтобы все выглядело именно так, и ему почти не пришлось играть роль раскаявшегося за свои поспешные выводы простака, который несказанно обрадован снова вернуться к себе домой, рад быть со своей семьей, а тут еще и наследство свалилось – ну просто невероятная удача. Да, как бы не так.

– Я и не оставлю, – мысленно отвечает Карбьеру некромант, хотя и не ощущая никакой магической связи из-за треклятых блокирующих магию браслетов, собираясь отправиться за платьем. – Ах да, совет. Моя матушка просто без ума от детей ночи, как себя иногда величают вампиры. Она всегда к ним, кхм, неровно дышала и к ним у нее особая благосклонность, даром что моего бедного отца это приводило в ярость. Можешь сыграть на этом, показать клыки, сослаться на бедственное положение, и она слегка смягчится. Это одна из немногих ее слабостей, что я знаю.

Отредактировано Аунар Баэвиир (16.04.2021 13:00)

Порадовавшись тому, что уже успел отвернуться, Карбьер едва заметно вздрагивает - отношение матери Аунара к "детям ночи" явно его покоробило. В природе смертных существ заложено бояться того, что им чуждо, это естественно и нормально. Страх перед неизведанным дано преодолеть редким храбрецам, а вампир очень сомневался, что вдова к таковым относится. Такой интерес носит исключительно извращенный характер. Столкнувшись с таким однажды, он не испытал ничего окромя отвращения.

Но сведения есть сведения. Не имея на руках иных фактов, стоило довольствоваться тем, что есть. Даже самая малая карта, имея козырную масть, является козырем и в один момент может повлиять на всю партию. Главное, не забыть о том, что за игральным столом в этот раз каждый был шулером.

С Аунаром они расстаются, и каждый скрывается в тени своего коридора. Карбьеру даже присматриваться не нужно, чтобы заметить, как напряжен идущий рядом с ним молодой слуга. Не удивительно, после всего того, что гости успели здесь учинить, любое упоминание о них при госпоже Баэвиир должно было вызвать у эльфийки как минимум злость. Парень справедливо побаивается попасть под горячую руку, и вампир это прекрасно понимает: останавливается сам, когда тот начинает неловко отговаривать его от визита в чужие покои.

- Именно поэтому я должен поговорить с ней - Спокойно начинает Карбьер, пытаясь поймать взгляд слуги - Но вы, должно быть, переживаете вовсе не за несчастную вдову, я прав? Не стоит. Если вы расскажете мне, где находится её комната, я дойду туда самостоятельно.

К тому моменту, когда он произносит последние слова, чуткое обоняние вампира улавливает знакомые запахи - после насыщения они не будоражат его так сильно, как было это в столовой, часом ранее. Однако, это вовсе не умаляет его заинтересованности: кто решил заняться кровопусканием и с какой целью?

Глубокий вдох через ноздри - Карбьер уже знает, откуда доносится запах. Церемониться со слугой ему больше не интересно.

- Я отпускаю вас - Бросает он через плечо, уверенно шагая вперёд. За разговором не слышно, как стихает стук его каблуков, а происходит это вовсе не из-за того, что Карбьер решил стремительно удалиться - Если кто-то спросит вас за моё самовольство, непременно направьте их ко мне - пообщаемся.

–  Не волнуйтесь, я по-прежнему прекрасно помню свой отчий дом, –  таким же спокойным тоном отвечает некромант, держа в руках аккуратно сложенное, почти невесомое женское платье и сверток с просторной рясой-балахоном. – Но спасибо за напоминание.

На самом деле это было действительно ценным напоминанием, потому что Аунару и вправду не стоило вызвать подозрения у слуг, а ведь подобное поведение было бы не только подозрительным, но и весьма странным, наводящим на весьма нехорошие мысли. Поэтому он в самом деле направляется к комнате сестры, вежливо стучит четыре раза, затем входит в комнату и запирает дверь. Если кто-то решит не только проследить за ним до самой двери, но еще и позволить себе такую вопиющую наглость как подслушивание, то услышит учтивые, полные изысканной вежливости извинения брата и немного удивленный, но благодушный голос сестры, отвечавший на них. 

У сестры мужчина пробыл достаточно долго, чтобы принести ей свои искренние извинения и с ее позволения переодеться в рясу, однако вместе с тем не затягивая разговоры, чтобы не оставлять жену одной на слишком уж долгий срок. Как и ожидалось, сестра благодаря умелому яду заснула примерно на середине их разговора, позволяя перевести Аунару разговор в нужное ему русло и устроить все так, что они встретятся уже перед самым судом, когда она отдохнет. По правде сказать, мужчина не был уверен, что их подслушивают, но раз уж взялся играть роль, то играть ее в этом дурацком спектакле следовало проникновенно, до самого конца и полностью вжившись в нее, да так, чтобы самому поверить. Само собой, что он приказал слугам не беспокоить дорогую сестру и дать ей возможность отдохнуть.

Из комнаты сестры темный эльф вышел уже в своем балахоне, держа в руках аккуратно сложенную одежду, которая не надевалась под рясу-балахон, и затем уже направился в комнату, где оставил Керастес, что было вполне логично и не могло вызвать подозрений, ведь за такой спутницей только глаз да глаз и нужен. Уже наедине с женой он показал ей ловко спрятанное под его сложенной одеждой предназначавшееся для нее платье и многозначительно подмигнул ей. Оставалось теперь надеяться, что бедняга Карбьер тоже справится, ведь его задача была гораздо труднее. По правде сказать, Аунару было совестно, что друг вынужден обхаживать вдову дома Баэвиир, но ведь никто лучше него с этим попросту не справится.

Отредактировано Аунар Баэвиир (19.04.2021 00:51)

«Не слишком похожа на скорбящую вдову» - Отмечает про себя Карбьер и сводит брови на переносице, вторя напускной печали госпожи Баэвиир своим деланным сочувствием. Вампир не опускает взгляда ниже уровня её шеи, но жест призван обнародовать наличие у того хороших манер, но и то, что манеры эти он приобрел там, на поверхности, где порядки были совсем иными. Разница в них до сих пор вызывала легкое ощущение диссонанса, и иногда приходилось напоминать об этом самому себе.

Замах крови и откровенный наряд эльфийки наводят на определенные мысли: уж не ждала ли она его. Карбьер с легкостью отмахивается от(пока что) беспочвенного предположения. Паранойя, как любил говорить его любезный сир, - лучший друг любого заговорщика. Друг, который непременно всадит нож в спину, если слишком долго его игнорировать.

- Я, вероятно, смею просить у вас невозможного… - Он начинает осторожно, прощупывая почву для дальнейшего развития разговора – Но, молю, давайте оставим этот инцидент в столовой позади. Женщины, чей разум занят одним мужчиной, готовы идти на самые сумасшедшие поступки. Моя сестра – вовсе не исключение, но вот, спустя время она глубоко и искренне раскаивается в содеянном. Её не будет на заседании, и Аунар готов отказаться от всех выставленных им условий, чтобы на суде вы милостиво приняли его сторону. Не больше, не меньше.

Чужая рука скользит по его плечу, едва уловимо. Как прикосновения лапок паука – одно неверное движение, и в плоть вонзятся полные смертельного яда хелицеры. Только Карбьер не чувствовал себя жертвой. Его собственная рука накрывает чужую ладонь в тот момент, когда госпожа Баэвиир уже хочет отстраниться, и несложные чары убеждения тут же устремляются вдоль по её венам.

- Вы зря на себя наговариваете, госпожа. В ваших силах доказать обратное самой себе, стоит только Аунару выйти из зала суда полностью невиновным, гордым сыном благородного дома Баэвиир – Снова взгляд глаза в глаза, ещё одно нехитрое заклинание, как очередной штрих в абстрактном узоре серебряной паутины. Пауков в этом коридоре было двое.

Карбьер отходит на шаг, делая дистанцию меж ним и эльфийкой обыкновенно почтительной, как на ином светском рауте.

- Я и так отнял у вас слишком много времени. Бессовестно пользоваться вашим великодушием и дальше было бы, как минимум, очень грубо.